Тогда-то, между пряниками, большими глотками упоительно-сладкого чая и изредка прорывающимися всхлипами (я ещё не успела отойти после жуткой выволочки) я и узнала настоящую биографию загадочного Беренгария. Он действительно оказался сбежавшим из дома сыном лавочника, и в самом деле прибился к воровской банде, в которой он вместо своего трудно произносимого имени получил более понятную кличку «малыш Гари». Мальчишке всего на пару лет старше меня жизнь, которую ему предложили его новые друзья, могла показаться заманчивой, и годы, в которые он от мелких краж переходил ко всё более и более дерзким преступлениям, надо полагать, не охладили в нём страстного отвращения к обыденности (если верить бойкой статье, посвящённой суду над пятнадцатилетним — но уже неисправимым — преступником). Его несколько раз ловили и отправляли в исправительное заведение для малолетних воришек и беспризорников, однако мальчишка каким-то чудом умудрялся сбежать — ещё по дороге или уже из-за стен мрачной усадьбы за городом, где «малышу Гари» предназначалось провести несколько лет до совершеннолетия, по истечению которых он предстал бы перед «взрослым» судом по всей строгости закона.
История и в самом деле заканчивалась печально — когда юный Беренгарий был в том возрасте, в котором молодые бездельники уже могут вступать в брак, но ещё не могут сами распоряжаться своим имуществом, полиция устроила крупную облаву, и гордый мальчишка, пожелавший отстреливаться до последнего, получил выстрел в грудь. Если верить газетам, он был в тяжёлом состоянии доставлен в тюремную больницу — подыхать, потому что заочно осуждённому преступнику не полагается помощь лучших врачей… да и могут ли они вытянуть умирающего с того света? И легендарный Беренгарий умер во цвете лет, так и не успев осуществить те дерзкие замыслы, которыми до того так бесстрашно похвалялся…
Странно, что я забыла эту историю — после всех переживаний, которые я из-за неё перенесла… Смутно вспомнилось, как госпожа Кик пришла вернуть меня домой, и была очень шокирована, увидев наказанную девочку на побегушках, в полном восторге уплетающей пряники. Добрая владелица книжной лавки вторично спасла мою шкуру… и ещё вспоминается раздражённое ворчание ведущей меня домой госпожи Кик, что-то о греховной гордыне, с которой простой бакалейщик назвал своего сыночка — в честь какого-то древнего языческого правителя, можно ли себе такое представить?! — и о том, насколько важна скромность, строгость и дисциплина в воспитании молодёжи…
— Отец очень хотел сына, а в семье рождались одни девчонки, — как ни в чём ни бывало пояснил напарник. — Он очень хотел гордиться мной, дал необычное имя, постарался дать образование… потом, правда, проклял и отказался пускать на порог, когда я его опозорил своим побегом. Даже моего тела в полиции не потребовал — очень кстати, должен признаться, оно мне и самому было нужно.
— Но как же… — оторопела от этих признаний я. — Ты ведь умер! Тебя застрелили!
— Умер, — легко согласился вампир. — И похоронен на городском кладбище, там, где закапывают самых бедных. Как и ты, моя дорогая. Я попросил, чтобы твою могилу поставили рядом с моей: так гораздо лучше смотрится, не находишь?
— Не шути так! — взмолилась я, чувствуя, как холодею от бездушных разговоров о кладбище и могилах.
— А я не шучу, моя девочка, — возразил вампир. — Всего лишь рассказываю тебе, как было дело.
— И как оно было? — нахмурилась я, вспоминая давний разговор напарника с нашим начальником — тот самый, состоявшийся сразу же после нашего первого спасения. — Если ты попал в полицию, то как тебя обратил твой наставник, он же не хотел вмешиваться в человеческие дела?..
— А, ты слышала тот разговор? — небрежно заметил вампир. — Всё верно, только даже очень старые не-мёртвые могут попасть в беду и задолжать людям услугу.
— Задолжать? Услугу? — непонимающе переспросила я, пытаясь понять, что же всё-таки могло быть для вампира столь же важным, что и ученик — учитывая их обычную привязанность друг к другу…
— Жизнь, — просто ответил на мои мысли напарник. — Учитель тогда вернулся из путешествия, и не успел освоиться в выбранном городе, кажется, это был посольский городок к востоку от столицы Остриха. Тогда канцелярия крови добилась разрешения устроить масштабную облаву, и учителю не повезло. Люди с рябиновыми крестами преследовали его по пятам, не оставляя шанса спрятаться на день, а утро уже приближалось. Наставник успел вбежать в дом дейстрийского посла, но, конечно, обратился не лично к нему, а, по правде сказать, буквально к первому встречному. Понимаешь, Ами, за ним следили, и все дома поутру подверглись бы обыску, спрятаться без человеческой помощи нечего было и думать. Кто мог знать, что отзывчивый человек окажется тайным сотрудником бюро?
— Никто не мог знать, — согласилась я, весьма обескураженная услышанным. Рисковым был человеком тот сотрудник бюро, если согласился спасти от неминуемой расправы вампира — который не мог не признаться, кто он такой, иначе бы человек не оказал ему всей необходимой помощи. Вот так вот по доброй воле спасать совершенно незнакомого вампира, когда его так легко выдать преследователям, едва не-мёртвого сморит дневной сон?
— Тогда в бюро ещё жили по законам чести, — улыбнулся напарник. — Наставник прибыл с частью дейстрийского посольства к нам на родину и уступил настояниям нового друга остаться там — обещав всяческую помощь за оказанную ему неоценимую услугу. Время от времени к нему обращались с различными деликатными просьбами… которые учитель по большей части отвергал: не в его возрасте, говорил он, учиться замки вскрывать да документы подделывать. Не качай головой, Ами, это правда, не знаю, почему, но и наставник, и Мастер, и хозяйка лена говорили мне — взрослый вампир не способен учиться. Он может запомнить что угодно, может «украсть» какой-нибудь навык из памяти своей жертвы, но вот учиться самому, как это делают люди… В бюро безопасности не нашлось желающих поделиться с моим наставником своим опытом, так сказать, напрямую, и ему удавалось довольно ловко обходить многочисленные просьбы рассчитаться со старыми долгами… пока кому-то особенно бойкому не пришла в голову мысль попросить старого вампира «сделать» для бюро молодого…
— И он сделал тебя? — уточнила я, поражаясь цинизму своих коллег. Разве так можно — убить человека только ради того, чтобы получить особенно ценного сотрудника?!
— Ами, девочка моя, это было полсотни лет назад, все тогдашние работники бюро если не умерли, то уже на пенсии, — засмеялся моему возмущению напарник. — И — ты не права, наставник не согласился на такую сделку. Во-первых, это в самом деле выглядело вдоволь подло, а во-вторых — не в обычаях вампиров делить своего воспитанника с кем-то ещё. Нет, учитель не согласился… поначалу.
— И что же изменилось? Наши коллеги нашли способ уговорить твоего учителя, так? Напомнили о долге или чем-то припугнули?
Вампир нахмурился, и я тут же пожалела о своих дерзких словах, однако, к счастью, напарник был слишком увлечён воспоминаниями, чтобы всерьёз сердиться.
— Ни то, ни другое, моя хорошая, ни то ни другое. Всё было гораздо проще… — отозвался не-мёртвый и надолго замолчал.
— Видишь ли, — продолжил он после томительной паузы, — в той перестрелке мне прострелили лёгкое, и я мог ещё долго подыхать на больничной койке, если бы не учитель. Он заметил меня ещё раньше, и всё собирался обратить, но откладывал — не хотел извиняться перед людьми, уговаривавшими его создать ученика для работы в бюро. Ну и… когда я попался, выбора у наставника уже не было. Он ворвался к своему другу — среди ночи, подняв ото сна, — и заявил, что или ему отдадут выбранного ученика, или бюро может забыть о своей идее воспитать не-мёртвого сотрудника. Бюро почло за благо согласиться, тем более, наставник заверял, что во второй жизни принципы и убеждения первой не играют роли. Пришлось соглашаться, узнать-то было не у кого, а получить в своё пользование вампира казалось слишком уж заманчивым…
— А это неправда? — тот же осведомилась я, вспоминая истерику Греты относительно убитых слуг и слова вампирши в красном платье относительно мести бывшему мужу. — Вы сохраняете свои убеждения, привязанности и антипатии и после смерти? Ой, я хотела сказать…
— Не надо, — остановил меня напарник. — Пускай будет «после смерти», зачем искать лишние слова? А насчёт убеждений и прочего — и да, и нет. Чаще всего остаётся одно-два, самые сильные, как у твоей знакомой — ненависть к мужу, у Греты — страх перед Бломелем, у учеников Мирона — привязанность друг к другу. Остаётся и даже разрастается до размеров мании, вытесняя все остальные эмоции — из прежних, конечно.
— И у тебя — тоже осталось? Что именно? — не сдержала любопытства я. Вампир улыбнулся, но отвечать не стал, вместо этого продолжил рассказ:
— Когда наставник с другом из бюро пришли в больницу, я был уже совершенно безнадёжен, и врачи к утру постановили пустить мне кровь — тогда ещё это считалось средством против всех болезней, даже пули в лёгком. Отравления, ранения, ушибы, болезни лечились одинаково — выпускали «дурную» кровь и ждали, пока организм выработает новую, чистую и здоровую.
— Ты шутишь! — ужаснулась я. — Не может быть, чтобы никто не заметил, насколько это опасно и бесполезно!
— Не шучу, моя девочка, — возразил вампир. — Я ещё застал этот метод в действии, правда, в дорогих клиниках от него отказались, да только в тюрьме очень уж хорошие врачи не работают, глупенькая. Да и подумай сама, всё лучше — быстро умереть от потери крови, чем медленно умирать от раны, а?
— Перестань, — помертвевшими губами прошептала я, не в силах поверить в подобную жестокость.
— Одним словом, — как ни в чём ни бывало продолжил вампир, — наставник задурил всем головы, прошёл в палату, где я был предоставлен самому себе — и, как было договорено с ночным дежурным больницы, «пустил мне кровь». Разумеется, я от этого умер.
— Нет! — не удержавшись, воскликнула я. — Не может быть, нельзя же…