— Вы почти угадали, — добродушно проговорил Мастер. — Когда наш юный друг предложил мне новую находку в мою коллекцию забавных людей, я и представить не мог, сколько интересного мне даст знакомство с вами. Клянусь честью, не-мёртвая из вас получится весьма необычная… хотя сейчас и слишком рано для обращения, уж поверьте моему опыту. Обращённая сейчас, вы сломаетесь, а вот лет так через десять…
— Пожалуйста, не надо об этом, — взмолилась я, отшатываясь от старика и прижимаясь к напарнику в поисках защиты… или хотя бы моральной поддержки.
— Как скажете, дитя моё, просьба такой очаровательной барышни не может не быть законом для мужчины. В таком случае предложите тему для беседы сами.
— Ивона слишком слаба, ей сложно разговаривать, — вступился за меня напарник. — К тому же после всех потрясений…
— Люди, с которыми я имел дела, лечат потрясения глотком коньяка и крепким сном, — отметил старый вампир. — Дитя моё, последуйте их примеру, и не давайте сбить себя с толку лавандовыми каплями. Они, возможно, бесценны для истеричных барышень, но не слишком-то помогают в серьёзных случаях.
— Но я не пью коньяк, — смутилась я, — и у меня его нет в комнате.
— Тогда не стесняйтесь и попросите у молодого человека, — порекомендовал Мастер. Беренгарий скрипнул зубами. — И не дожидайтесь утра, если не хотите слечь с нервической горячкой.
— А вот и он сам, лёгок на помине, — недовольно проворчал мой напарник, останавливаясь и прислушиваясь к тихим шагам, доносящимся из-за угла. — Знаешь, Ами, не будем затягивать шествие, пускай сам разбирается, всё равно наверняка уже нашёл пустую комнату.
И, прежде чем я успела понять, о чём он говорит, вампир толкнул меня в спину так, что я упала к ногам вышедшего на перекрёсток человека. Человек наклонился, поднимая неожиданную находку и со смешанным с ужасом удивлением воскликнул:
— Ивона?!
После чего вгляделся внимательнее и закричал ещё громче, с искренним возмущением, нет, даже гневом в голосе:
— Кто это с вами сделал?!
Я оглянулась (вампиров, разумеется, и след простыл), и недоумевающе посмотрела на сына синдика.
— Доброй ночи, сударь, — произнесла я, не придумав ничего более умного. — Что вы имеете в виду?
И тут же замерла, запоздало закутываясь в плащ. Я ведь уже успела забыть, как я собиралась перед выходом из дома… И что должен был подумать Дрон Перте, увидев измученную девушку, на плечах которой еле держится грязная тряпка, бывшая некогда плащом, юбка которой порвана (видимо, зацепилась обо что-то в доме) и смята, корсет отсутствует напрочь, а кружевная блузка, не скрывающая ровным счётом ничего, также разорвана на плече?
— Кто этот негодяй? — процедил сын синдика, хватаясь за шпагу. — Вы его видели? Запомнили? Скажите хотя бы, где это произошло? Ивона, вы меня слышите?
Дрон Перте схватил меня за плечи и встряхнул, а после наотмашь ударил по щеке, пытаясь привести в чувство.
— Ивона!
— Перестаньте, пожалуйста, — взмолилась я, чувствуя, как силы меня покидают. — Со мной всё в порядке, никто меня даже пальцем не тронул, честное слово.
— Тогда чем вы объясните ваш внешний вид? — спросил сын синдика, подхватывая меня на руки. — И какого дьявола вы делаете на улице, когда вам полагается лежать дома в постели? Я, кажется, запретил вам выходить без спутников и без моего разрешения.
— У меня были дела, — устало ответила я, невольно отдаваясь тому ощущению надёжности, которое шло от крепких рук Дрона Перте. — И, сударь, если у нас об этом зашла речь, забудьте о своём проекте лечения моих запястий. Полагаю, теперь мне хватит ромашковых компрессов.
— Так ты сама справилась? — присвистнул сын синдика, нисколько не раздосадованный нарушением своих планов. — Потому-то и выглядишь как ободранная кошка?
— Я бы попросила вас, сударь! — вяло возмутилась я и закрыла глаза.
— Вот шальная девчонка! — восхитился Дрон Перте. — С такой и дело иметь приятно. Но как ты это сделала?
У меня не осталось сил даже на то, чтобы разомкнуть челюсти, но, если бы силы и были, вряд ли сыну синдика понравилась бы та резкая отповедь, которой заслуживала его фамильярность. К моему облегчению, Дрон Перте не стал добиваться ответа, а только ускорил шаг и пробормотал что-то насчёт глотка коньяка прямо сейчас, чашки шоколада утром и какие-то нелестные замечания относительно негодяев, живущих за счёт женщин в самом буквальном смысле. Наверное, сын синдика не хотел бы оказаться на месте моего напарника. Вот только мне почему-то кажется, напарник как раз таки был бы не прочь оказаться на месте Дрона Перте.
— И больше никогда так не делайте! — оборвал сын синдика и без того непрочную нить моих размышлений. Я устало кивнула.
Рассказ седьмой. Благотворительный концерт
Упоителен бал,
И тонки отражения-свечи.
Гасит их,
Словно мягкою лапкою, вечер.
И движенья легки,
И холодной руки
Не оставь меня, прикосновенье!
Я в безумии лёгком рождаюсь, и это рожденье
Не последнее в жизни моей…
И не первое — так суждено.
Но бездонных морей
Чернота в твоём облике
Бьётся,
И солнца
Не надо, о нём не жалей!
Я устала от спешки,
Кого похищают теперь?
Неужели нельзя
На мгновенье прикрыть эту дверь?
В мире вечна беда,
Прокоптилась слюда
Дней былых, но и ныне не легче.
Нет, постой отвечать, я не верю ни в чьи
больше речи!
Видно, годы проходят не зря,
Постепенно даруя умом.
Но всё так же душа
Задыхается, чувствуя
Смерти.
На свете
Всё кончится сном.
Мне бы выбрать
Послаще, в забытии нежном, но рок
Мой ведёт меня
Мимо покоя. И нежно касается ног
Острие алебард,
И молчанием карт
Только больше пугает. Забвенье
Мне покажется раем однажды, но только
успенье
Дарит этим блаженством.
А миг впереди, иль года —
Потеряло значение. Жестом
Указали мне место.
И горько
Осколком
Снежинки застыла слеза.
Повстречаю друзей
И должна проклинать их за верность.
С каждым шагом
Всё больше я чувствую мерзость…
Только волчий оскал,
Только злости накал
Мною править обязан, пожалуй.
Но лишиться последнего, искры неяркой и
малой?..
Ах, оставь меня, прочь,
Я, в твоих утопая руках, —
Нерадивая дочь
Провиденья.
И слабость
Подкралась,
Не ведая жалости. Страх
Мной владеет,
И тают дыханием свечи.
Будь же проклят и ты,
И прекраснейший вечер!
Но проклятия что?
Не изменят всего
Совершённого, пусть же сегодня
Я пойду против всех, даже против тебя, но
негодно
Отдавать невиновных
На верную злейшую долю!
Ты жесток, и, жестокостью полный,
Накажи, хочешь — бей,
Не заставить
Оставить
Меня эту глупую мысль, зовущую совесть на
волю.
Я готова. Ну, что же ты? Что же? Скорей36!
К людям искусства во всём мире до сих пор сохраняется двоякое отношение. Разумеется, ими все восхищаются, когда, одетые в концертные наряды или сценические платья, они выступают на сцене: в зале погас свет, и видны только фигуры исполнителей. Они — боги, одарившие мир своим вниманием. Их имена у всех на устах, им дарят цветы и, кажется, готовы носить на руках. Но вот представление заканчивается, божества снимают котурны и спускаются со сцены. Быть бы им теперь обычными людьми, как вы и я, — но нет. Публичность этой профессии, многоликость актёров и их склонность со сцены объясняться в любви совершенно разным (подчас недостойным!) объектам сделала из актёров, певцов и музыкантов самых настоящих отщепенцев. Так обстоят дела в Острихе, и, до сравнительно недавнего времени, так было и в Дейстрии. Сейчас, однако, времена всё же меняются, и дети знатных семей в обеих странах (и, полагаю, не только в них) могут без помех музицировать на рояле, петь чувствительные арии или играть в домашнем театре без того, чтобы получить ворох упрёков от старых тётушек и консервативных отцов семейства. А уж живописью (хотя речь, собственно, не о ней) и вовсе занимается каждая третья знатная барышня.
Однако любители — это любители и есть. Хорошенькой девушке, которой перед сном служанка навивает волосы на папильотки, каждый гость, допущенный до домашних концертов, прочит большое будущее, закатывает глаза и твердит: «Ах! Почему бы вам не пойти на сцену? Вы рождены для неё!». Обещания привести «настоящего специалиста», который или которая «послушает, посмотрит и, уж конечно…»
Всё это очень мило и воспринимается как тонкий, изысканный комплимент, но попробуйте только в самом деле в следующий раз прийти под ручку с импресарио столичного театра! Вас вместе с вашим спутником выставят за дверь быстрее, чем вы успеете представить его всем присутствующим в доме. Однако грешно оставлять красоту только для избранных, и поэтому в Дейстрии повсеместно распространены так называемые открытые домашние концерты (или, скажем, спектакли), на которые заблаговременно рассылаются приглашения всем мало-мальски важным людям в округе. Сооружается сцена, на которой стоит рояль (обычно не слишком хорошо настроенный) или сделанные приходящим дворником за десять филлеров декорации. Если барышня может порадовать гостей только пением, то к роялю садится наёмная тапёрша или кто-нибудь из родных, кое-как вешают занавес и, как «в настоящем театре» подают три звонка. Некоторая вымученность представления даже поощряется зрителями и кажется несомненным доказательством безыскусности игры или пения.