Арье («Лева») ЭлиавНаперегонки со временем
Селам района Лахиш и моей дочери Офре, родившимся в одном и том же году, посвящается.
Глава 1. НА ПРИСТАНИ В ПОРТ-ТАУФИКЕ
Когда начало смеркаться, мы уже были недалеко от пристани. Сасон, мой провожатый, включил газ, и джип запрыгал по узкой, разбитой снарядами дороге, ведущей от развалин деревни Эль-Шат в сторону пристани.
Через несколько минут мы были уже в дзоте. Встретил нас командир дзота, смуглый и стройный капитан Одед.
Я приехал на канал как гость Цахала, и с этого дзота у пристани в Порт-Тауфике должно было начаться мое путешествие вдоль всей линии.
Здесь я и собирался переночевать.
Переночевать? Кто же спит в дзотах ночью? Ведь именно ночью здешние ребята из мотопехоты, саперы, танкисты, пехотинцы находятся в особом напряжении, бдительно наблюдают, трудятся и воюют.
Безлунная ночь. Командир вернулся в свой штаб, а Амос обходит со мной одну позицию за другой.
Амос хотел увидеть своими глазами, что происходит на самом крайнем наблюдательном пункте. Он отправился туда в сопровождении Одеда и нескольких бойцов.
Я вернулся в штабной бункер. Затеял беседу с франтоватого вида связным и несколькими молоденькими младшими лейтенантами, вошедшими выпить чашку кофе. Потом я вышел и сел у входа.
Стояла такая густая темнота, что, казалось, ее можно прямо нащупать руками. Кругом царила тяжкая и пугающая тишина. Двадцать пять лет назад, в начале Второй мировой войны, я сидел у этой пристани с товарищами, которым было по 18–20 лет, а у меня был двухлетний военный стаж. Я прибыл тогда сюда в составе 745-го королевского саперного подразделения (так называлась еврейская саперная часть британской армии), чтобы срочно построить вот этот причал и тем самым обеспечить снабжение восьмого корпуса Монтгомери, только что одержавшего победу у Эль-Аламейна.
Мы работали тогда вместе с британскими и южноафриканскими частями. Нам помогали машины и тысячи египетских рабочих. Порт и причал были построены с невиданной быстротой.
Девять месяцев шла эта работа. Мы уложились в график, и сам командующий британскими инженерными войсками вручил нам награду.
Здесь бросали якорь пароходы и шла разгрузка оружия и снаряжения. Однажды якорь бросило судно, на борту которого были «тегеранцы», первые, спасшиеся от европейской катастрофы. Мы, еврейские бойцы, встретили их у пристани, прижали к груди и затем отправили их на север, в Эрец Исраэль.
Все это пронеслось теперь в моем воображении…
Тем временем вернулись усталые и мокрые с головы до ног Амос, Одед и бойцы. Я подсел к ним, а когда они немного отдохнули, спросил, знают ли они, что вот эту самую пристань, где они сейчас строят укрепления и воюют, построили когда-то еврейские солдаты?
Амос и Одед никогда даже не слышали об этом.
А знают ли они, продолжал я допытываться, что в этих самых полуразрушенных складах мы приняли тогда «тегеранцев»?
— Нет, — ответили они в изумлении. Они и понятия не имели, что у этой разрушенной пристани есть какая-то «еврейская» предыстория.
Я рассказал им кое-что о тех днях. Они слушали меня, как будто я волшебством воскрешаю события давно минувших дней. И я вдруг почувствовал на своих плечах тяжелое бремя времени.
Затем мы отправились на позиции. Я представился бойцам и начал беседовать с ними. Из любопытства, свойственного моей профессии — устройство новых иммигрантов — я расспрашивал каждого бойца — откуда он, из какой страны приехал он и его родители, чем занимается.
Молоденький командир отделения, стоящий у пулемета, сказал, что он из Кирьят-Гата.
— Из Кирьят-Гата? Из столицы района Лахиш? — переспросил я, приятно удивленный.
Я подошел ближе и спросил:
— А зовут тебя как?
— Моше Коген, — ответил он.
— А когда ты приехал в Кирьят-Гат? И откуда приехал? — продолжал я допытываться.
— Мои родители приехали в Кирьят-Гат из Марокко лет пятнадцать назад. Мне было тогда лет пять.
— А, может, ты слышал мою фамилию? Элиав? Я был тогда руководителем района Лахиш, и я принял вас тогда.
— Что-то я слышал, — ответил Моше Коген, — родители как-то рассказывали об истории города: о лагерных бараках, о раскопках на кургане, о первых домах. И мэр города Арье Меир однажды рассказывал нам о тех днях и упомянул вашу фамилию, но сам я почти ничего не помню: ведь я был тогда совсем еще маленьким.
И вот я сижу среди «детей», которых еще на свете не было, когда мы были здесь; которых я переносил на руках с запыленных грузовиков в бараки поселков района Лахиш, куда приехали жить их родители.
Снова я почувствовал на своих плечах бремя прошедших лет.
О тех далеких, но, в сущности, не очень давних годах я и хочу рассказать прежде, чем время рассеет память о них, подобно тому, как ветер сдувает и уносит пыль с этой пристани. Я уже рассказал как-то о днях нелегальной иммиграции и о судне «Улуа». Может быть, я когда-нибудь расскажу еще и о бойцах, обслуживавших тяжелую артиллерию, о Порт-Тауфике, о восьмом корпусе и вообще о событиях Второй мировой войны, или, скажем, об «Операции Тушия», в ходе которой были спасены евреи Порт-Саида в дни Синайской войны. Но теперь я хочу рассказать о районе Лахиш, о гигантской кампании освоения этого района в первые годы существования государства.
Два человека из «второй алии» определили мой жизненный путь в самом начале его. Один — Шаул Авигур, мой командир в дни нелегальной иммиграции, о котором я рассказал в своей книге «Судно Улуа». Второй — Леви Эшкол, «принявший» меня из рук Шаула после войны за Независимость.
Начну свой рассказ с моей первой встречи с Эшколом.
Глава 2. ВОЕННЫЙ ОРКЕСТР
Войну за Независимость мы провоевали без военной формы. Только к концу 1948 года в подразделения, прошедшие уже через множество боев, завезли единое обмундирование и знаки отличия для работников штаба и командиров. Это был один из признаков, предвещавших, что мы превращаемся в настоящую армию настоящего государства.
Для моего рода войск, то есть для военно-морского флота, помимо будничной серой формы, выдали еще и парадную — белую с золотыми нашивками. Потребовалось некоторое время, прежде чем мы освоились с новой военной одеждой и с новыми воинскими званиями.
Вскоре в армейском обиходе появился новый оборот речи: «Вам надлежит представить к такому-то числу проект сметы на будущий год». Прошли те времена, когда нас снабжали так, что мы питались и воевали, кое-как перебиваясь со дня на день.
Я был молодым полковником во флоте, и на меня была возложена задача составить смету на предстоящий год и представить ее в Министерство обороны. Понятно, что мне приходилось совещаться с товарищами из всех отделов штаба флота. «Аппетит» у всех был большой. Свой флот мы создали как бы на ходу. Мы использовали для этого суда, которыми в страну нелегально прибывали иммигранты; старый хлам, стоявший на якоре в Хайфе, который мы реставрировали нечеловеческими усилиями; ветхие корветы вроде «Веджвуда» и «Хаганы», приобретенные Мосадом Алия Бет сложнейшими окольными путями из излишков американского флота; суда, доставившие к берегам страны тысячи евреев, но уже у самого берега попавшие в руки англичан. Теперь эти полузаржавевшие шхуны снова были превращены в военные корабли. На них установили пушки. Сначала у нас были только горные пушки девятнадцатого века, и уже во время войны мы получили более приличное оружие.
Помимо этих трех-четырех кораблей, служивших нам, так сказать, в качестве «линейного флота», у нас были еще несколько моторных катеров, — игрушечные суда, приобретенные в Италии и вооруженные пулеметами. Мы также приспособили один десантный катер из судов призрачного нелегального флота. Самым секретным и эффективным средством нападения нашей маленькой флотилии были торпедные лодки — быстрые лодчонки, призванные служить живой торпедой: рулевые должны были добраться на них чуть ли не до самой цели, точно навести их и спрыгнуть в воду всего в нескольких десятках метров от цели.
С этим вот странным никудышным флотом мы и воевали до сих пор. А теперь пришел спасительный «бюджет». Мы с воодушевлением взялись за дело.
Чего только мы не хотели? Мы хотели приобрести два-три фрегата. О миноносцах мы не смели даже мечтать из-за их огромной цены. Мы хотели усилить свои неконвенциональные плавсредства, которые бы состояли из маленьких единиц, вроде наших «торпедных лодок». Мы хотели построить дополнительные береговые базы. Мы хотели построить небольшую верфь для нужд флота. Чего только нам не хотелось? Мы перевели все это на язык израильских лир. Получился весьма внушительный бюджет.
Однако и в других родах войск — в авиации, в пехоте, в танковых и артиллерийских частях, — к составлению бюджета подошли, оказывается, с не меньшим воодушевлением.
В назначенный день, мы, представители всех родов войск, собрались в генштабе, расположенном тогда в нескольких коттеджах на одной из возвышенностей Рамат-Гана. Там нас ожидал в своем кабинете Леви Эшкол, который был тогда чем-то вроде заместителя министра обороны и именно ему Бен-Гурион поручил финансово-экономические вопросы войны. Мы уселись полукругом у его стола, держа в руках проекты бюджетов и готовые защитить из последних сил каждый пункт.
Я знал Эшкола только поверхностно, из случайных встреч во время войны. Теперь я сидел напротив него и внимательно рассматривал этого трезвого и твердого мужчину, которому пошел уже шестой десяток. Он посмотрел на нас, молодых командиров, которым еще и по тридцати лет не было, умным и отеческим взглядом. Затем велел нам положить свои бюджеты на стол. Он собрал их все в кучку, полистал, быстро прикинул итог — впоследствии он рассказал мне, что итог этот был во много раз больше, чем он смел даже мечтать, — и нахмурился.
Эшкол повернулся в сторону представителя военно-воздушных сил.
— Зачем вам столько самолетов, а главное — зачем все одновременно?