Мы чувствовали, что это теперь главное: мы обязаны окружить себя хорошими инженерами, проектировщиками и организаторами и накрепко привязать их к себе. Для этого нужно привезти в Ашкелон всех работников и посадить их под одну крышу: чтобы они вместе работали, вместе жили, сообща вникали в поставленные перед ними задачи, и тогда — мы чувствовали это всем своим существом — мы придем все к правильным, согласованным решениям и не будем наступать на мозоли друг другу. По опыту прошлых лет нам было известно, что когда проектированием занимаются разные учреждения, то неминуемо создается неразбериха, от которой страдают в конечном итоге будущие села и сами поселенцы.
Нам были памятны «классические» примеры такой неразберихи. В одном мошаве построили все дома, как вдруг выяснилось, что по плану гидроинженеров половина этих домов будет затоплена водохранилищем, проектировавшемся в районе…
Я помнил поездку с Эшколом по новым селам на севере Негева. По пути мы увидели бригаду строителей, которые закладывали фундаменты новых домов. Эшкол оглянулся вокруг и закричал:
— Ведь они строят на том месте, где пройдет паводок!
Мы подошли к прорабу, старожилу из старожилов, и сказали:
— Товарищ, ты ведь строишь в самом русле вади. Наступит паводок и снесет дома вместе с жильцами.
Прораб, знавший Эшкола, ответил:
— Я знаю? Я связался с инженером в Тель-Авиве и предупредил его. Он мне ответил: «Ты работай согласно проекту и поменьше задавай вопросов!»
Эшкол прямо кипел от злости. Он не поленился, сел в машину и повез прораба к инженеру в Тель-Авив. Там Эшкол устроил ему такую головомойку, что стены дрожали.
Мы крепко запомнили эти и другие упущения, когда подошли к созданию нашего рабочего коллектива. Каждому новому человеку говорили:
— Дорогой товарищ, если ты хочешь работать, то приезжей, пожалуйста, на один-два года в Ашкелон; более того — привези с собой семью. Мы будем жить вместе и работать вместе.
Вот таким образом мы и подобрали всех руководящих работников.
Так попал к нам Хасдай Хавив, казначей района. Я знал, что для такого большого проекта, как наш, нужен опытный финансист, который умел бы добиваться получения средств и позаботиться о том, чтобы не было перебоев в работе нашей «машины» из-за отсутствия ассигнований или денег. Мне нужен был человек, на которого я мог бы полагаться полностью и который снял бы с меня заботу о деньгах. Хавив, выходец из Турции, работал раньше в финансовом отделе Сохнута в Иерусалиме. Это был человек среднего роста, очень гибкий в движениях, с таким же гибким умом. Он не только передвигался чрезвычайно ловко, но и понимал все с полуслова. После двух-трех бесед он перешел к нам. Это был старый вояка, службу в армии прошел давно, и у него была, конечно, семья. Теперь он переехал с семьей в Ашкелон и взялся за наши финансы.
Еще в первые дни я ему сказал:
— Хавив, я по опыту знаю, что хуже всего дело обстоит с зарплатой для поселенцев. Так уж почему-то повелось. Никогда у тебя не будет денег, чтобы своевременно рассчитаться со всеми. Но, не дай Бог, если мы у себя допустим такое безобразие с зарплатой! Все тогда полетит к черту! Речь идет о насущном хлебе для поселенцев.
Я рассказал ему о том, что происходило в Неватим в те дни, когда я работал инструктором среди кочинских евреев. Каждые две недели повторялось одно и то же: я подаю счета на зарплату в бухгалтерию округа в Беер-Шеве, а оттуда мне возвращают их и сообщают, что денег нет, или же что я могу получить только половину или четверть нужной суммы. Мы не только брали тяжкий грех на душу — ведь еще в Священном Писании сказано: «Не откладывай на утро расчет с наемным работником», но мы обрекали чуть ли не на голод своих евреев: у них не на что было купить даже хлеб в кооперативе. Такое же положение было и в других местах.
Так как меня считали привилегированным инструктором («бывший секретарь Эшкола»), и я был лично знаком с начальством округа, то мне и приходилось сломя голову мчаться в Беер-Шеву и клянчить деньги. Являюсь, бывало, в бухгалтерию со своими бумагами и чуть не силой заставляю их выписать чек, чтобы я мог выдать зарплату.
— В Лахише такого не будет, — сказал я Хавиву. Мы посидели с ним и действительно сделали открытие, которое оказалось чрезвычайно эффективным. Мы заказали в типографии большие красные ярлыки, на которых аршинными буквами написано: СРОЧНО! ЗАРПЛАТА РАБОЧИХ! НЕ ЗАДЕРЖИВАТЬ! Затем раздали эти ярлыки всем инструкторам и прорабам во всех селах. Когда они подавали счета на зарплату, они сопровождали их таким ярлыком. Хавив ввел систему, что «красные» счета идут в самую первую очередь, а уж только затем другие счета, какими бы важными они ни были. И для «красных» счетов всегда находились деньги.
Прибыл к нам инженер Рафи Гурвиц, который, окончив институт в США, работал в «Израильском водном проекте». Это был один из лучших водных инженеров, добродушнейший человек, с очень развитым чувством юмора.
Прибыли инженеры Шмуэль Урбах из технического отдела Сохнута, успевший накопить уже немалый опыт в сельском строительстве, и Шмуэль Герстенфельд, молодой талантливый архитектор, который был назначен главным архитектором округа и переехал с семьей в Ашкелон.
Прибыл «Сико», он же — Пинхас Зусман, в прошлом отважный боец Пальмаха, который только что с отличием закончил сельскохозяйственный факультет в Реховоте и стал теперь помощником Бени Каплана.
Прибыл «Фифка», он же — Арье Меир, молодой и крепкий «немец», воспитанник кибуца, у которого под внешней педантичностью и страстью к «парядку» (порядку) скрывалось добродушнейшее человеколюбие.
Поступил Гершон Фрадкин из мошава «Яркона», человек с большим боевым опытом. Он был назначен главным в группе инструкторов.
Прибыл Моня, низенький ловкий мужчина, один из первых связистов и радистов Хаганы. У нас он заведовал снабжением.
И прибыла Шейла, секретарь округа. Я знал Шейлу Пелед еще по службе в Хагане. Теперь она добровольно поступила на службу к нам и тоже переехала с семьей в Ашкелон.
Шейла, со своим ясным лицом и всегда смеющимися глазами, немедленно подчинила себе всех и вся: нас самих, наши журналы и наш распорядок дня. Работники района тотчас же стали подчиняться ее указаниям.
С первого дня в Ашкелоне закипела лихорадочная работа. Сосредоточение коллектива в одном месте сразу сказалось на интенсивности и качестве работы. Каждый день мы уже с самого утра были погружены в работу. На трассу выезжали топографы, агрономы, гидрологи, инженеры, архитекторы, землеустроители, инженеры-гидрологи, инженеры-связисты, и множество других специалистов — каждый на свое место. Но хотя мы расползались по участку в сотни тысяч дунамов пустующей земли округа Лахиш и его холмов, все трудились над одним и тем же: над освоением и заселением этого нового района.
Джипы, грузовики и пикапы выезжали каждое утро в поле, а возвращались поздно вечером. Мы захватили около двадцати комнат в центре Афридара в Ашкелоне: и построили рядом еще четыре временных барака. Это были конторские помещения округа. Людей в них, как пчел в ульях.
Надо было немедленно внести какой-то порядок в нашу активную деятельность, чтобы не запутаться в ней.
Я разработал дневные и недельные графики. В кабинете повесил огромный график, на котором разноцветными линиями отмечалась работа каждого отдела.
В кабинетах инженеров стены покрылись картами, чертежами и фотографиями, сделанными с самолетов. Люди работали день и ночь: после утомительного рабочего дня в поле они по ночам занимались обработкой материала в кабинетах. Мы ввели недельные совещания, на которых каждый отчитывался о выполнении порученной ему работы за неделю. Работа была все время согласована. Недельные отчеты раздавались всем работникам округа, а месячные отчеты шли в управление в Иерусалим.
Наряду со всем этим мы всячески старались соблюдать чистоту как в самой работе, так и в рабочих помещениях. Я имею в виду не только чистоту в узком смысле слова, хотя и за нею мы следили строго. Каждый вечер я обходил с Шейлой все кабинеты, проверял чистоту помещений, все ли бумаги и карты приведены в порядок.
Мы привезли новую мебель и обеспечили работников современными и удобными, хотя и не чересчур новыми инструментами. Наша мебель была проста: рабочие столы, стулья, полки и чертежные доски. В кабинетах не было ни одного кресла, а то усядется в нем кто-нибудь удобно и уже не захочет встать.
Я ненавидел картины на стенах, в особенности, картины типа «Керен Гайесод — Дегания в первые дни своего существования», «Нагалал в первые дни», «Халуцим пляшут хору» и тому подобные.
Я отдал распоряжение не ставить в рабочие помещения столы с ящиками, потому что они обыкновенно превращаются в мусорные ящики, куда сваливаются бумаги, которыми никто уже не занимается, и тщательно следил за тем, чтобы не накапливались письма, ждущие ответа.
На наших совещаниях не подавали чай с печеньем каждые полчаса; только прохладительные напитки, да и те в меру. Я ненавидел долгие совещания, где на столах валяются скомканные записки, а пепельницы доверху набиты окурками. У нас столы должны были оставаться чистыми.
Еще со времени моей работы у Эшкола, когда мне приходилось участвовать в больших «конгрессистских» совещаниях-говорильнях, я проникся неприязнью и презрением к бесконечным «чаям» и «бутербродам».
Вот как бывало на этих совещаниях: на повестке дня, скажем, вопрос «Недоедание детей в «маабарот».
Приглашают человек тридцать. У каждого есть что сказать по этому вопросу. Не проходит и четверти часа, как подают горячий чай со сливочным печеньем. Все говорят, все кладут сахар в чай, все помешивают чай ложечкой, и в комнате стоит сплошной звон от этого. Все дуют на чай, попивают чай, и такой шум создает как бы музыкальный фон для прений.
Покончили с чаем. В пустые стаканы бросают теперь остатки еды, бумаги, весь стол покрыт крошками. Обсуждение детского недоедания продолжается. Еще через полчаса опять появляются официантки, на этот раз с тарелками полными бутербродов. Бутерброды, с яйцом, бутерброды с колбасой, бутерброды с мясом, бутерброды с сыром. Наши евреи едят, а тем временем очередной оратор говорит о голоде и прочих бедствиях детей в «маабарот».