Мы остановились у барака реб Моше, одного из руководителей села. Постучались в запертую на засов дверь, и Бецалел назвал себя. Реб Моше открыл нам дверь, а за спиной на нас тревожно поглядывали его жена и пятеро детей. Мы посидели у него с полчаса, попили крепкого марокканского чаю, хозяйка вынесла также чаю бойцам, вовсю орудовавшим на улице прожектором.
Мы побеседовали с реб Моше о положении в селе, о кооперативе, о строящихся домах. Под конец мы, как бы между прочим, сказали несколько слов об армии и о том, какая она мощная.
От барака реб Моше мы направились в другой конец села и проделали то же самое и в бараке рабби Ифраха, тоже главы большого семейства и лидера на селе. Мы взрыли гусеницами все «улицы» Оцама. Вместе с тем мы выкорчевали и страх из людских душ. Стены бараков дрожали, когда мы проезжали мимо. Приблизительно через час мы выехали из Оцама, распрощались с инструкторами и поехали в Ногу.
Там свернули к бараку Ривки и Мордехая Губеров. У них прямо слезы стояли в глазах, когда они нас увидели. Ривка словно ждала нас: она тут же вынесла танкистам всякие лакомства, затем Губеры пошли с нами в барак Иегуды Шерифы, а оттуда в барак хахама Иехезкиэля. Тут только Моше и его ребята поняли, какое важное дело — эти ночные объезды новых сел.
Из Ноги мы поехали в Шахар. После полуночи поехали в Сде-Давид, а оттуда — в Халац и в Тель-Маим. В три часа утра грохот гусениц разбудил жителей Эйтана. Перед рассветом мы проехали Озу, Ахузам и Ноам. Начало светать. Восток заалел. Мы потушили прожектор и вернулись в Крепость Иоава.
Я сказал Моше:
— Теперь дай своим ребятам поспать. В следующую ночь с тобой поедет мой заместитель Леви Аргов. Да мотай на ус, Моше, — добавил я, — так будем ездить каждую ночь.
— До каких пор? — спросил Моше.
— До каких пор? Пока инструкторы не доложат, что поселенцы умеют обращаться с оружием. Когда мы увидим, что им ничего уже не страшно, тогда и прекратим.
Много ночей мы объезжали деревни на бронемашине. В октябре 1956 года Цахал прорвался в сектор Газы и в Синайскую пустыню. Базы федаюнов были уничтожены и целых десять лет в районе было спокойно.
Глава 29. ПЕРВЫЕ ШАГИ
До заселения Лахиша было принято взваливать на новых поселенцев тяжкое ярмо ведения самостоятельного хозяйства без каких-либо переходных или промежуточных этапов. И не просто самостоятельного хозяйства, а такие современные и усовершенствованные формы кооперации, как трудовой мошав. Это сложный вид сельскохозяйственного поселения создавался и совершенствовался в Израиле в течение двух поколений, в медленном процессе поисков и деятельности мысли и творчества таких выдающихся людей, как Элиезер Яфе, Шмуэль Даян, Яков Ури и других. Нынче мошав по своим принципам и уставу, — тонкая и очень сложная система взаимных расчетов, кредитов, займов, процентов, финансирования, правления и контроля, организованного снабжения и сбыта продукции, органически связанная с районной, а затем всеизраильской сетью «Тнувы», «Центрального Машбира», «Машбира Потребителю», «Рабочего банка», «Бюджетного отдела Сохнута», «Кооперативного Нира», «Сельскохозяйственного центра», «Мошавного движения» и т. д. и т. п.
Поэтому не приходится удивляться, что те, кто прибыли в страну после провозглашения независимости и устроились в новых селах, относились к этой запутанной системе, в которую они вдруг попали, с подозрительностью, удивлением, отчужденностью и даже страхом, и чувствовали себя в ней примерно так, как чувствовал себя пророк Иона в животе рыбы.
Евреи из Восточной Европы, чудом спасшиеся после катастрофы, отбывшие годы и годы в немецких и сибирских лагерях, скитавшиеся по степям и пустыням советской Средней Азии — они первыми подались в новые мошавы, — при виде всех этих «органов», «движений» и «учреждений», окружавших их со всех сторон на новом месте, тут же вспоминали о «колхозах», «совхозах», «совнархозах» и «Госпланах», — их-то они почувствовали на собственной шкуре в годы своих скитаний.
Евреи с Востока, прибывшие в мошавы в начале пятидесятых годов, тоже никак не могли привыкнуть к этой странной системе, столь чуждой их прежнему образу жизни и понятиям.
Вот, скажем, вырастил себе человек полтонны помидоров. Помидоры удались на славу, и он рад бы погрузить их на повозку, запрячь осла и вывезти их на рынок. Но не тут-то было! Это противоречит правилам кооперации (слово-то какое!). Он обязан выждать пока его товарищи по мошаву тоже уберут урожай, и тогда откуда-то приезжает грузовая машина какой-то организации, которую зовут «Тнува», у него забирают его помидоры, погружают их вместе с остальными, машина уезжает себе восвояси, а он остается с какой-то бумажкой в руках. Проходит неделя, он спрашивает инструктора: «Где деньги?», инструктор отвечает: «Потерпи». Проходит еще одна неделя, он снова спрашивает, теперь уже сердито: «Где деньги?». «Потерпи», — отвечает инструктор. Проходят еще две недели, из «Тнувы» поступает наконец «локш», то бишь счет. Поселенец вне себя от обиды: все есть в этом «локше», кроме денег. Есть «брутто», есть «нетто», «тара», «естественная убыль», «накладные расходы»; есть первый сорт и второй и третий, есть «в случае несогласия», есть «удержания на содержание комитета», все есть, только наличных нет.
В мозгу поселенца рождается страшное подозрение. Тут, видно, устроили заговор, чтобы выжать из него все, продать его урожай за бесценок, лишь бы начальство получало жирные зарплаты. Вот этакие мысли не раз пагубно отражались на новых мошавах и приводили к бегству поселенцев. Мы решили облегчить процесс приспособления и избегать кризисов. Для этого нужно было создать какую-то временную «перегородку» между новым и неопытным поселенцем и жестокой экономической системой, основанной на спросе и предложении, с одной стороны, и кооперативной структуре мошава, с другой.
С согласия мошавного и прочих поселенческих движений мы создали «коллективную ферму». То есть, вместо того, чтобы сразу разбить всю землю мошава на 80 или 100 хозяйственных единиц, она будет обрабатываться как одна большая ферма. Поселенцы будут жить в своих домах, но своих участков они не получат, а будут работать как сельскохозяйственные рабочие на этой большой ферме, управлять которой будут старые и опытные земледельцы из старых мошавов. Мы знали, что больших прибылей от этих ферм не получим, во всяком случае — не в первые годы, когда наши рабочие не имеют еще современного сельскохозяйственного опыта. Зато мы таким путем убережем их от неудач и подготовим к самостоятельности.
Первый год был трудным. Необходимо было научить поселенцев азам пахоты, культивации, боронования, полива, применения инсектицидов, уходу за семенами и плантациями.
Первые урожаи были невысокого качества, но рынок, столь жадный в те дни до овощей, поглощал все. Поселенцу не приходилось хлопотать о сбыте и реализации. Он получал поденную или помесячную плату и мог отдаваться земледелию, не отягощая себя другими заботами. Так прошла весна, затем лето, осень, зима и еще одна весна, лето, осень и зима. Смена времен года вошла в сознание и в образ жизни нового поселенца, посевные площади увеличились, и дунам за дунамом прокладывалась оросительная сеть.
И вот наступил момент, когда инструкторы самых старых мошавов Ноги и Оцама почувствовали новую волну напряжения и подозрительности в селах: однако, на сей раз причина была иная. В один прекрасный день к нам явилась делегация жителей Ноги, выходцев из Курдистана как иранского, так и иракского, и заявила: «Господа, вы доставили нас сюда и поселили нас в деревне. Вот уже два года, как мы обрабатываем землю. Земля хорошая, и урожаи мы получаем от нее славные. А вот наживаются на них другие. Этот ваш «Метах» (так называлось общество по управлению коллективными фермами, как нашими, так и фермами «Мошавного движения», нас эксплуатирует, выплачивает нам поденку, а прекрасные наши урожаи продает «Тнуве», и те и другие делают неплохие делишки за наш счет».
Именно этого момента мы ждали и ответили им: «Мы ведь сказали вам, что весь этот «Метах» — временное явление, пока вы сами не сможете управляться всеми сельскохозяйственными работами. Что же вы теперь решили?».
«Что же мы решили? — ответили поселенцы. — Очень просто. Отдайте нам наши участки, и мы их будем обрабатывать сами».
Глава 30. БАНК В НЕГОРЕ
Вот именно такого дня мы ждали. Разве может быть лучшее доказательство, что наши евреи пустили корни в своей земле и прониклись доверием к своему труду и его плодам? Мы начали нарезать поселенцам участки «А», то есть сначала только те пять дунамов, которые были расположены у самого двора. Мы опасались, что если дадим каждому хозяйству все причитающиеся ему двадцать дунамов, они, пожалуй, не справятся.
Первый самостоятельный сезон выдался хорошим, поселенцы продали овощи, выращенные на участках «А», по хорошей цене. В их карманы потекли теперь наличные. Мы пришли к выводу, что пора открыть банк в центре Негоры, где поселенцы могли бы иметь расчетные счета, закрытые счета для сбережений и так далее.
Мы пригласили представителей банка Гапоалим из Ашкелона и попросили их открыть первый филиал в округе Лахиш. Для этого мы выделили полторы комнаты в одном из общественных зданий в центре Негоры, снабдили окна решетками, как полагается банку, и в один прекрасный день в Негору действительно приехали представители банка. Они привезли с собой перегородку с окошком, стол, большой стальной сейф и яркую вывеску: «Банк Гапоалим ЛТД, филиал Негора».
Первые дни банк пустовал. Никто не заходил. Поселенцы, правда, прослышали про банк, некоторые проезжали мимо него вечером на своих повозках, возвращаясь с работы. Другие, приехавшие в амбулаторию или на тракторную станцию, набрались смелости и даже заглянули, перебросились несколькими словами со скучающими служащими и ушли с тем, с чем пришли.
Банк бездействовал. Никто денег не вкладывал. Никто счетов не открывал.