ей неведомого мне кустарника.
На улице, вопреки ожиданиям оказалось тепло. И даже мокрая одежда, вызывавшая в сарайке лёгкий озноб, уже не беспокоила. Да и запах относило прочь лёгким ветерком. На чистом безоблачном небе приятного нежно-бирюзового цвета с явно выраженным зелёным оттенком плыло вполне земное солнышко.
Банная, как здесь называли аналог привычной русскому человеку бани, в контрасте с сарайкой впечатлила своей основательностью. Довольно высокое здание, сложенное из толстых, едва ли не в полметра шириной, обтёсанных брёвен, пара крохотных окошек, высокий конёк двускатной крыши, покрытый чем-то, отдалённо напоминающим черепицу. Плотно подогнанные, крепкие двери открылись без малейшего намёка на скрип.
Внутри меня встретил просторный предбанник с высоким бревенчатым же потолком и болтающимся под ним масляным фонарём, окутывающим всё окружающее не слишком ярким светом. Здесь старушка велела разуться и повела дальше. Следующее помещение являлось смесью раздевалки и комнаты отдыха. Вбитые прямо в стены деревянные колышки заменяли вешалки, тут же имелись полочки со сложенными на них стопочками полотенец. Деревянные и отшлифованные до блеска угловой диванчик и стол.
-- Да, хороша банная у нас, -- не без гордости заявила заметившая мой изучающий окружающую обстановку взгляд хозяйка. – А ты раздевайся, нечего здесь стесняться, или думаешь я чего не видала на бабьем теле?
Послушно сняв местами порванную и лишившуюся большей части пуговиц блузку и штанишки, я всё же замялась, не решаясь лишиться и белья. Но под укоризненным взглядом бабульки всё же разоблачилась.
-- У-у-у… -- окидывая оценивающим взглядом мою фигуру выдавила она. – Грудничок, говоришь, дома остался? Никак роды скорые были. Котёночка принесла?
-- Угу, крылатенького, -- мечтательно улыбаюсь, уплывая в тот неожиданно счастливый для себя момент собственной жизни.
-- Как так? Ты ж обычная? – воззрилась на меня бабка.
-- А муж не очень, -- усмехнулась я, и тут же грустно вздохнула. – Где-то они теперь, мои крылатики…
То есть гипотетически я знала ответ на этот вопрос, но где конкретно, чем занимаются? Элифан, наверное, мечется вместе с отцом по всей округе, малыш небось плачет…
-- Та-а-ак, -- уперев руки в боки, молвила бабка, -- отставить горести. Коль судьба тебя не куда-то, а к нам в дом привела, значит всё сладится. Найдём дорожку к тебе домой. Ну-ка бегом мыться! А то несёт от тебя после этого чудо зелья…
-- А кстати откуда у вас этот рецепт? – обходя старушку интересуюсь, и в ответ слышу раздающееся из-за спины шипение.
Оборачиваюсь и в шоке смотрю на ощетинившуюся в прямом смысле этого слова бабку. И взирает она далеко не добрым взглядом на меня. Я встала как вкопанная поражённая столь кардинальными перепадами в настроении.
-- Правящ-щ-щая длань… -- шипит та тем временем. – Как пос-с-смела ты войти в мой дом? Как наш-ш-шла?
-- Чего? – спрашиваю нерешительно, и прикрываясь полотенцем, отступаю от лишившейся вмиг рассудка бабули к двери в парилку, или что там за ней.
-- Ты ещё с-с-смеешь с-с-спраш-шивать дрянь?! – начинает наступать на меня взбеленившаяся старушенция. – Так вот почему ты бельё снимать не хотела! Признак рода прятала, тварь!
-- Да о чём вы? – уже прижатая бабкой к стене, выражаю своё искреннее непонимание.
-- Твой поганый род изгнал мою семью из родного мира! – выплюнула мне в лице обвинение оппонентка.
-- Какого мира? Куда изгнали? Да что вообще происходит-то? – не выдержав скатилась я до банальной истерики, но в этом имелся и плюс – страх как рукой сняло.
-- Трёхпалая лилия на твоей правой ягодице! – словно обличила меня в чём-то старуха.
-- И что с ней?
-- Самое противное для тебя, Вельма, заключается в том, что девочка не врёт, -- выкатываясь из-под стола, заявил смешной меховой комочек. – Приятно познакомиться, иномирянка, я домовой, Тузьма.
-- Кузьма? – переспросила, решив, что ослышалась. Ну а что? Ведь привычное имя для домовят – Кузеньки!
-- Тузьма, -- поправил меня меховой комочек. – А ты, Вельма, прежде чем девчину изводить, меня б спросила поначалу.
-- Да что ж тут спрашивать? Чай не знаю, какой родовой отличительный признак у моего бывшего? – взвилась бабка в ответ.
Ох! А бабка-то всё молодые годы поминает, оказывается? Чем же ей мужик так не угодил-то? Ах, ну да, из мира изгнал… ну так с таким характером немудрено. Достала, наверное. Вон, стоит посмотреть только, как она с милым пуховичком грызётся. Только пушистику всё нипочём. Видать привык уже к склочной хозяйке.
А вот меня эта «Санта-Барбара» с вездесущей роднёй уже раздражать начинает. Ладно б та родня добрая и адекватная была, а то одни изгоняют, другие же изгоняемыми являются и зло таят на всех и вся. Да и вообще, мало ли у кого такой цветочек на попе может распуститься? И что теперь, всех прям таки на вертел и в костёр?
Но это всего лишь мысли. А я так и не отлипая от стеночки, наблюдаю за пикировкой «бабка VS домовичок». Малой –то удалой не в меру, и противницу свою аргументами уже в своей правоте и моей невиновности убедить успел, и уже на совесть ей не то, чтобы давит, а асфальтным катком по ней раз за разом прокатывается. Как-то даже жаль вмиг растерявшую весь пыл и как-то ссутулившуюся бабальку стало. А Тузенька всё не унимается.
-- Ты ж, гадина старая, девчонку, и без того судьбой обиженную, едва ума разума от страха не лишила! – вопит пуховичок.
Ну, с последним аргументом он, конечно, переборщил. Страшно в какой-то миг было, да, но не до такой же степени! А бабулька-то, уже вполне искренне, как мне кажется, сменив гнев на милость, ко мне обращается:
-- Ты уж прости дуру старую, -- говорит, -- просто как увидела метку ту у тебя, аж разум помутился.
-- Бывает, -- продолжая прикрываться полотенцем, плечами пожимаю, а про себя думаю: «Лечиться тебе, бабуль, надо или успокоительное пить регулярно во избежание рецидивов».
В общем дальнейшие помывушки прошли без осложнений. Взбалмошная старушенция старательно делала вид, что ничегошеньки не было, ну и я конечно же, не напоминала, ибо повторно наблюдать её безумства как-то не очень хотелось. Натянув выделенное мне чистое бельё и свободного кроя платье, прошла за хозяйкой к дому.
Насколько возле находящейся на задворках хозяйских территорий сарайки всё было запущено, настолько же во дворе всё было ухожено. Ровненькими рядочками стояли аккуратно подстриженные декоративные кустики, травка вся одной длинны, травинка к травинке, прямо как из-под газонокосилки. Забор основательный, метра три, если не больше, в высоту. Ну и дом. Не дом, а хоромы барские, чего после той сараюхи, я вообще никак увидать здесь не ожидала.
-- Ну входи что ли, родня названная, -- как-то странно, с поклоном молвит бабка, ну я и иду…
Глава 13Вездесущая родня
Войти-то я вошла, но дальше первого шага ступить так и не сумела. Ибо шок у меня. Самый настоящий! Ну а как тут ещё реагировать, если, входя в хоромины, ждёшь этакую светлицу, а обнаруживаешь… вполне современную Земную обстановку, с яркими светлячками электрических ламп под потолком, в общем, только ноута, небрежно брошенного на столе, да телека не хватает для полноты картины.
Казалось бы, ну и чем особым отличается современная обстановка от той же средневековой? Да тем, что в те времена мебель или грубо сработана была, или изящно, но априори монументально, основательно, и уж явно никакого «хай-тека» со стеклом, зеркальными и хромированными поверхностями. Откуда я это знаю? Да ещё там, в прошлой жизни на Земле, из киношек и прочитанных книг. На Карпеге эта теория вполне подтвердилась, по крайней мере.
Так вот. Встретила меня не прихожая и не светлица, а этакий неимоверно просторный холл, отдалённо напоминающий гигантскую, квадратов на пятьдесят квартиру-студию! Почему студию? Да потому что здесь были совмещены и выложенная камнем, похожим на кафель, полом прихожая, и сверкающий никелированной (!) поверхностью кухонный гарнитур, и собственно гостиная.
Стою. Смотрю на вполне земную обстановку. Почему земную? Да опять же, потому что мебельный гарнитур в прихожей жутко напоминает родительскую элитку. Те же зеркальные разъезжающиеся дверцы в здоровенном, но не отягощающем общее представление шкафу. Опять же, эта плитка под ногами. А снаружи-то хоромы деревянные! Ларчик-то с секретом оказался.
И стены… то ли окрашены искусно под обои, то ли действительно обклеены! До уровня груди -- тёмно-бордовые. Потом в ладонь шириной идёт испещрённая позолотой полоса на всё той же бордовой основе. И дальше, до белоснежного, идеально ровного потолка стены нежно-фиолетовые с вполне симметричными, крупными, но не аляповатыми узорами.
В части, выделенной под гостиную, пол покрывает светлый (вот и как они его здесь чистят без пылесоса?!) палас. Стеклянный журнальный столик на хромированным ножках и мягкие, обитые нежно розовой тканью кресла на колёсиках, в комплекте с угловым диванчиком. Над окнами сверкающие начищенной до зеркального блеска сталью карнизы, с которых от потолка и до самого пола ниспадают красиво собранными фалдами фиолетово-бордовые шторы и нежно-белый, газовый тюль.
О кухне вообще речи нет. Отделена она от остального пространства барной стойкой с высокими стульчиками. Хром сверкает неестественной чистотой, никаких вечно проблематичных разводов на поверхностях. Плита с духовкой, над нею изящная вытяжка, навесные шкафчики, антресоль. Глаза автоматически ищут холодильник, микруху, электрочайник. Ан нет. Не до такой степени здесь цивилизация дозрела.
В общем, дежавю. После затрапезного кабака, масляных фонарей на улицах и в бане, да и сарайки, это был этакий привет из будущего.
-- Ну чего встала в дверях, как не родная, -- выдернул меня из задумчивости голос бабульки с весьма неустойчивой психикой. – Разувайся да проходи. Будь как дома.
-- Но не забывай, что ты в гостях, -- буркнула я себе под нос, но старушенция оказалась ушастая, и довольно хмыкнув, бросила передо мной на пол тапочки и молвила: