ода.
Слава богу, что Степан Афанасьевич Балезин тогда не поверил экспертам и подготовил рапорт о том, что проблема крайне серьезна, что гитлеровцы ведут работы по урану, что СССР также должен заняться созданием ядерного оружия. Сын луганского рабочего, академик Кафтанов, поддержал подчиненного. При этом они, написав документ на имя Сталина, не приложили к нему мнений признанных экспертов.
Об этом пишет Сергей Снегов в своих «Творцах» (1979 г.). Мнение Научно-технического комитета Государственного комитета обороны тогда стало одной из увесистых гирек, которые склонили чашу весов в пользу начала работ по атомной проблеме в 1942 году.
Вопреки мнению академиков и «признанных специалистов».
Но можно вспомнить и о 1940 годе. Тогда ядерными исследованиями в стране занимался Игорь Курчатов. Два его ученика, Петржак и Флеров, на примитивном, в общем-то, самодельном оборудовании открыли явление самопроизвольного деления урана. Первыми в мире. Проведя эксперимент в кабинете начальника станции метро «Динамо» в Москве. Это было открытие мирового масштаба. Оно убедительно говорило: создание «атомного котла» и атомной бомбы возможно.
Игорь Курчатов это прекрасно понял. В 1940-м году он предложил Академии наук СССР, где прозорливый Вернадский основал Урановую комиссию, начать советский проект по овладению внутриядерной энергией. 29 августа 1940 года профессор Курчатов вместе с Флеровым, Русиновым и Харитоном отправили в президиум Академии письмо, где предложили внятную программу «Об использовании энергии деления урана в цепной реакции». Фактически, как пишет Сергей Снегов в своих «Творцах» (1979 г.), в ней уже были основные моменты будущего атомного проекта, хотя и с креном в сторону мирного использования ядерной энергии. Ничего подобного в этот момент не было ни в США, ни в Англии, ни в Германии.
«Если бы программа Курчатова была осуществлена с запланированным размахом, первый атомный реактор заработал у нас гораздо раньше. Франция в дни, когда писалось письмо, лежала под пятой гитлеровских солдат, в ней прекратились ядерные исследования, с такой интенсивностью проводившиеся еще недавно: перед вторжением немцев Жолио Кюри выкладывал экспериментальный атомный котел, рассчитанный Френсисом Перреном. И можно считать обоснованным, говорят сейчас на Западе историки науки, что если бы не война, то первые реакторы были бы пущены во Франции и Советском Союзе…» – писал Снегов.
Однако для старта такого проекта в СССР 1940 года нужна была отчаянная смелость и решимость быть первыми в мире, способность поверить в «фантастику». Но заседание президиума Академии наук не поддержало тогда Курчатова. Мол, программа-то выходит слишком дорогой, требующей огромных ресурсов. А ведь нельзя ужимать и другие науки, иные исследования. Потому согласились с предложением академика Хлопина, директора Радиевого института: вести работы потихоньку, постепенно, без надрыва. Курчатов потерпел поражение. Не поддержал его и академик-физик Абрам Иоффе: тот еще в конце 1939 года в статье для «Вестника Академии наук» заявил:
«Этот передовой участок современной физики наиболее удален еще от практики сегодняшнего дня…
…В феврале 1939 года в неожиданной форме возродилась проблема использования внутриядерной энергии, до сих пор не преступавшая рамок фантастических романов. Анализ этого явления, произведенный советскими физиками, установил условия, при которых эта задача могла бы стать осуществимой. Трудно сказать, возможны ли эти условия на практике – на решение этого вопроса направлено наше исследование. Скорее всего, что на этот раз технических выходов не будет».
Иоффе в 1940-м заявил, что атомной энергией овладеет лишь следующее поколение ученых. Хлопин в ответ на инициативу Курчатова сказал: урановая энергетика – дело далекого будущего.
Таким образом, Академия наук в 1940 году сочла атомную энергию слишком далекой перспективой. Курчатов не стал академиком. Его сделают таковым только в 1943-м. Более того, прорывная работа Флерова и Петржака, первыми в мире открывших спонтанное деление урана, в 1940 году так и не получила Сталинской премии. Почему? Потому что рецензент сей премии выдвинул возражение: нет сообщений с Запада, что такие эксперименты там воспроизведены, нет реакции в западных научных журналах. А значит, открытие Флерова и Петржака большого значения не имеет. Сегодня говорят, что ученых вычеркнул из списка сам Сталин. Если это и так, то его можно понять: вот, уважаемые академики хором говорят, что все это дело какого-то туманного будущего, что конкретной технологии от всего этого не дождешься…
Так что и здесь веры в собственные силы не хватало. В данном случае – у Академии наук. СССР в данном случае упустил шанс вырваться в мировые лидеры, первым открыть дверь в Ядерный век…
Чего не смог добиться СССР
К сожалению, и СССР не хватило смелости и национальной «мании величия», чтобы использовать могучий творческий потенциал русских новаторов. Это выходит за границы нашей работы, но есть и пример другого гения – Александра Леонидовича Чижевского. Основателя гелиобиологии и изобретателя «люстры Чижевского». Той, что испускает отрицательно заряженные ионы воздуха, благотворно влияющие на организм, повышающие продуктивность в животноводстве и птицеводстве.
Ведь судьба Чижевского сходна с судьбой Капицы-старшего. Советское правительство заметило работы ученого, оценило их значение для сельского хозяйства и медицины. Ведь мировых аналогов технология «отрицательных аэроионов» тогда не имела. Более того, сталинское правительство в апреле 1931 года выпустило постановление о поддержке работ Чижевского в интересах животно-и птицеводства, медицины. Но именно это и стало началом травли новатора. В конце концов его «коллеги» по науке в 1936 году добились своего. Чижевского объявили шарлатаном и закрыли его лабораторию.
Подобных историй, увы, много. Можно вспомнить и то, как в СССР не смогли использовать мировой приоритет в создании Львом Юткиным электровзрывных технологий. Хотя это будет тридцать лет спустя. Перечислить все будет трудно, но мы попробуем дать картину упущенных шансов штрихами.
Итак, первым в мире создав спутник телесвязи (1966 г.), наша страна дальше утрачивает мировое лидерство в этой сфере.
Первым в мире создав уникальный заменитель крови, перфторан, СССР утрачивает преимущество. Инновация практически уничтожается трудами некоторых академиков АН СССР.
СССР, первым в мире (1970-е) занявшийся стволовыми клетками, не смог развить это направление.
Первым в мире создав «Сетунь», компьютер с троичной, а не с двоичной логикой, СССР не стал развивать это направление дальше.
СССР не смог развить лекарства на основе фагов, а не антибиотиков.
Советский Союз отказался от развития своего направления в авиационной многоразовой космонавтике (система «Спираль» 1966 г., Лозино-Лозинский), а пошел по пути копирования неудачной системы американского «Челнока» (1976 г.)
СССР не смог развить альтернативные виды транспорта – экранопланы и подводные атомные грузовые суда.
СССР последовал за США, свернув им в подражание дальние пилотируемые миссии к Луне и Марсу в начале 70-х.
Любой серьезный историк науки и техники может привести множество иных примеров того, как Советский Союз мог бы стать первым в мире, но не стал. После первых опытно-экспериментальных успехов уступал первенство другим. К 1980-м годам СССР по большей части лишь копировал Запад. Отдельные прорывы вроде суперкомпьютера «Эльбрус», к сожалению, лишь подтверждают общую пагубную тенденцию низкопоклонства перед Западом. Копировались направления в гонке вооружений, моды и вкусы, бытовая техника, автомобили (ВАЗ как копия итальянской модели 1965 г.), теории и взгляды. Копировались и направления научных исследований. То, что не имело аналога на Западе, чаще всего заглушалось.
Каждый четвертый научный работник мира в 1985 году был советским. Но не каждая четвертая мировая новация и новая технология! С моей точки зрения (а я занимался историей нашей науки), промышленность и аппарат госуправления в СССР были не в состоянии воспринять все, что делала и предлагала отечественная наука. Новшества приходилось буквально внедрять, то есть преодолевать сопротивление. Это касалось даже уникальных роботов, созданных в Институте прикладной математики в 1988 году. А ведь они могли своими «руками» вставлять детали в шпиндели станков и даже пробовать то, как они там крепко сидят.
Причем проблему невозможно списать только на негибкость и нерыночность советского экономического механизма. Как вы видите, во вполне рыночной и конкурентной экономике Серебряного века царской России происходило то же самое. Корни, как мы теперь понимаем, лежат в комплексе национального мазохизма, оставшегося неистребимым и при царях, и при генсеках.
С этим и покончит национал-футуризм!
К борьбе за дело национального футуризма!
СССР повторил прежние русские циклы. Мощный рывок в начале своего развития, а потом инерцию и впадение в кризис, ставший для него роковым. Горбачев тоже не смог использовать потенциал русского новаторства, и держава развалилась. Постсоветские «реформаторы» пришли как полные пресмыкающиеся перед Западом, его копировщики, полностью отказывающие русским в способности творить самостоятельно.
Сейчас, когда мы пережили катастрофу СССР и так много потеряли, скатившись к статусу деиндустриализованной, полусырьевой страны, нам снова нужно совершить чудо. Снова индустриализовать Россию, сделав ее мощной научно-промышленной державой. Одним словом, опять совершить Чудо. Но на сей раз – свободное от проклятия прежних циклов. Без затухания и перехода в инерцию, а потом и в застой. Со ставкой на творческие способности собственного народа. Ибо весь мир – на переломе эпох. Предстоит смена фаз цивилизационного развития.
Чистое копирование здесь становится просто гибельным. Необходимо сочетание «подсматривания» с совершенно самостоятельными прорывами. Тем более что враг наш создает свой вариант будущего – новое кастово-рабовладельческое общество с расой господ-долгожителей. Трансгуманистических существ, измененных с помощь инфо-нано-биотеха. Он навязал нам цифровое слабоумие, отупление народа, сырьевую деградацию. Доступ к ряду технологий он нам, русским, перекрывает уже сейчас. По сути дела, русским нужно создать альтернативную цивилизацию. А это национальный футуризм, не меньше!