— Итак, Нэнси, — заговорил он, — с сегодняшнего дня ты можешь со спокойной совестью заниматься своими делами. Этот сумасшедший период моей жизни закончен. Похоже, я вернулся в Англию в самый неподходящий момент. Вернись я днем позже — она была бы уже замужем и этого бы не случилось. Но это не важно. Мы с тобой проведем лето вместе в Пенхэллоу.
— Кристофер, — обратилась к нему Нэнси, — Мартин задержался здесь, чтобы поговорить с тобой? Я видела, что он не уехал утром с Элизабет. Что он тебе сказал?
— Что к ней вернулась память, — ответил он, пожав плечами. Кристофер снова взял нож и начал играть им. — Мы все знали, что это обычно происходит неожиданно. Думаю, я действительно рад за нее. Я знаю, ее очень угнетало то, что она не помнила свое прошлое, ничего не знала о себе. Правда, теперь к ее воспоминаниям добавились еще некоторые неприятные моменты — насильственное похищение, обман, заточение. Приятные воспоминания, ничего не скажешь, да?
— Кристофер, — заговорила Нэнси, подойдя к столу, — она говорила со мной перед отъездом. Она сказала мне кое-что, что ты должен узнать.
Кристофер хрипло рассмеялся.
— Ты хочешь передать мне, что она послала меня к черту? — предположил он. — Не надо, Нэнси. Я и так уже на полпути к аду. Но стоит ли об этом говорить? Прошлое нельзя изменить. Я могу только…
— Она сказала, что ты увез ее от одного человека, — продолжала Нэнси. — Этот человек находился в церкви и вряд ли мог понять, почему она исчезла, ничего не объяснив. Эта мысль очень угнетала Элизабет.
— Пул, — догадался Кристофер. — Черт побери, кажется, она любит его.
— Ребенок, — сказала Нэнси, глядя на брата и думая, что она не могла ослышаться. В словах Элизабет не было никакой двусмысленности. — Шестилетний ребенок. Маленькая девочка. Она не поймет, куда исчезла ее мать, сказала Элизабет.
Кристофер недоуменно смотрел на сестру, не двигаясь с места. Нож со стуком упал на стол.
— Я думаю, это твоя дочь, Кристофер, — сказала Нэнси. Он закрыл глаза, а рука сжала рукоятку ножа.
— Ей шесть лет, — продолжала Нэнси. — Это наверняка твоя дочь.
Кристофер зажмурился еще сильнее. Но когда Нэнси поспешила к нему, он вскочил и отошел к окну.
— Ну что ж, Нэнси, — заговорил он после долгого молчания, — похоже, что мы с Элизабет просто пара негодяев и вполне стоим друг друга. Я виноват в том, что похитил ее и держал взаперти в течение трех недель. А она виновата в том, что скрывала от меня ребенка в течение шести лет. Мы оба негодяи, тебе не кажется? Может, ее преступление даже тяжелее моего.
— Кристофер, — окликнула его Нэнси. Она не знала, что сказать ему.
— Ребенок, — повторил он. — Дочь. А она называла ее по имени?
— Нет.
Кристофер тихо засмеялся.
— У меня шестилетняя дочь, — сказал он. — А я даже не знаю ее имени. Не знаю, на кого она похожа. Я уехал, а она носила моего ребенка. Я уже давно понял, что мне не следовало уезжать. Я не должен был все так упрощать для них. Они скрыли от меня моего ребенка. Для девочки они — ее семья. Она, вероятно, даже не знает о моем существовании. Как ты думаешь, Нэнси, ей сказали, что я умер, да? Думаю, именно это они и сказали.
Нэнси подошла к брату и осторожно положила ладонь на его руку. Она поняла по его дыханию, что Кристофер пытается подавить подступившие слезы.
— Ну хорошо, — заговорил он наконец. Его голос звучал очень тихо, и Нэнси поняла, что он говорил это скорее для себя, чем для нее. — Они удерживали мою жену почти семь лет и шесть лет — мою дочь — этот Чичели, Астон и Мартин. Это достаточно долгий срок, слишком долгий. Теперь наступила моя очередь.
— Кристофер! — Нэнси сильно сжала его руку. — Что ты собираешься делать? Ты ведь не совершишь больше никакую глупость?
— Я поеду в Лондон, — ответил он так спокойно, словно говорил, что собирается позвать слугу.
Нэнси умоляюще сложила на груди руки.
— Ты не можешь, — заговорила она. — Ты же знаешь, что это невозможно, Кристофер. Герцог Чичели потребует твоего ареста. Тебе уже известно, что он ни перед чем не остановится и использует все свое влияние. Кто знает, что будет с тобой после этого.
— Меня повесят, — сказал Кристофер. — Хотя, Нэнси, я не думаю, что они решатся на это. Вряд ли они согласятся публично признать, что Элизабет похитил ее бывший муж, который жил с ней в течение трех недель. И Чичели не захочет повесить отца своей внучки. Ему скорее подойдет горящий костер на площади, а не обыкновенная виселица.
Нэнси почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Но она не могла позволить себе упасть в обморок. Она должна заставить его образумиться.
— Ты не можешь пойти на это, — заговорила Нэнси. — Элизабет сказала, что сама выдвинет против тебя обвинения.
Кристофер усмехнулся.
— Интересно, а какое существует наказание за сокрытие от отца его ребенка в течение шести лет? — спросил он. — Полагаю, никакого, когда похитителями являются мать и влиятельный дед. Я поеду туда, Нэнси. А тебе лучше сесть, пока ты не упала в обморок. Я хочу увидеть свою дочь. И мне надо сказать несколько слов своей жене, вернее, бывшей жене.
Лицо и голос Кристофера стали мрачными.
Нэнси последовала его совету и опустилась в кресло возле стола.
— Мне все время хотелось очнуться от этого кошмара. Но он оказался не сном, а реальностью. — Она закрыла лицо руками.
— Бедняжка Нэнси, — произнес Кристофер, положив руку ей на плечо. — Мой кошмар продолжается уже почти семь лет. Я был счастливым молодоженом, молодым глупцом, когда погрузился в этот тяжелый сон. И с тех пор я так и не очнулся. Но сейчас пришло время. Я пойду и попрошу Антуана собрать вещи. Завтра рано утром мы выезжаем.
Нэнси открыла лицо и хлопнула ладонями по столу.
— Ну какой же ты глупый, Кристофер, — заговорила она. — Неужели ты думаешь, что они позволят тебе увидеть ребенка? Но ты просил меня молчать? Хорошо, я больше ничего не скажу. Я пойду наверх и предупрежу Уинни. Один день не имеет большого значения, когда собираешься оставаться в городе.
— Нэнси? — недоверчиво окликнул он, когда девушка встала.
— Ну кто-то же должен присмотреть за тобой, — сказала она, рассерженно повернувшись к брату. — Кто-то должен будет навещать тебя в тюрьме. Кто-то же должен присутствовать на твоей казни, для кого это не просто редкое зрелище.
— Сейчас в Лондоне празднества, — заметил Кристофер. — Этот сезон наверняка многолюднее и суетливее, там столько народу. Ты уверена, что хочешь оставить Пенхэллоу и окунуться в эту суматоху?
Нэнси вздрогнула от такой перспективы.
— Это не имеет значения, хочу я или нет, — сказала она. — Но я поеду, несмотря ни на что. Я боюсь, что ты навлечешь на себя беду. Может, мне удастся предотвратить ее. Не знаю. Возможно, Элизабет простит меня скорее, чем тебя. Может, герцог прислушается ко мне. А может быть, Джон — возможно, Джон прислушается. В любом случае я должна быть там. Как можно оставаться здесь и представлять все самое страшное?
Кристофер сжал плечо сестры.
— Ты замечательная сестра, Нэнси, — произнес он. — Самая лучшая. Мне очень жаль, что я втянул тебя во все это. — Нэнси посмотрела на него и попыталась улыбнуться. Кристофер еще сильнее сжал ее плечо.
— Господи, Нэнси, — зашептал он. — У меня есть дочь. Я — отец.
Девушка обняла его и прижалась головой к груди.
Антуан чувствовал, что другие слуги, воспринимавшие его вначале как некую диковинку, теперь стали относиться к нему враждебно, особенно дворецкий и один конюх. Антуана не очень это волновало, ведь он знал, что в ближайшие дни уезжает с графом в Лондон.
Уинни сильно изменилась. Это была уже не та веселая, жизнерадостная и кокетливая девушка, которая строила глазки многим мужчинам, включая и его, но которая тем не менее ждала того единственного, кто навсегда завоюет ее сердце. Она подурнела и потеряла былую привлекательность. Ее глаза, обычно сияющие и смеющиеся, теперь стали тусклыми и настороженными. Девушка всегда старалась отвести взгляд, особенно если разговаривала с мужчиной.
И все-таки она каждый день встречалась с Антуаном. Антуан чувствовал, что ей нужны эти встречи, и девушка была признательна ему за это. Они не делали тайны из своих встреч.
Антуан понимал, что другие слуги наверняка считали их любовниками. Но все видели, что Уинни была несчастна и очень напугана. И все, вероятно, считали Антуана жестоким и ревнивым любовником. Они не любили его, что было вполне естественно. Однако их враждебность не трогала Антуана, он не испытывал желания оправдываться перед людьми.
Англия, как и сами англичане не слишком интересовали его, хотя Антуану хотелось узнать побольше о Лондоне с того дня, когда они приехали из Нью-Йорка.
Уинни, похоже, воспринимала Антуана как старшего брата. Она рассказывала ему о себе, своей семье и своих мечтах. У нее был младший брат, которому граф уже предложил работу, как только мальчику исполнится шестнадцать. Это будет в следующем месяце. Теперь Уинни не одна будет помогать матери.
И Антуан поверял ей свои мысли; он ни с кем не был так откровенен, с тех пор как покинул Монреаль. Он рассказал ей о тяжелой, полной опасностей и приключений работе человека, занимающегося скупкой мехов в самых глухих районах Канады, о желании всех скупщиков накопить достаточно денег, чтобы купить небольшую ферму под Монреалем, на водном пути Святого Лаврентия. Но со скупщиками мехов рассчитывались в Монреале после их возвращения из долгих и утомительных поездок по стране, и они начинали тратить деньги на еду и на выпивку. И таким образом у них не оставалось ничего, и им опять приходилось отправляться на заработки.
— Я согласился остаться с ним, — говорил Антуан девушке, кивнув в сторону дома, — потому что у меня появится возможность накопить немного денег. Я люблю его, хотя и не люблю рассыпаться в благодарностях. — Антуан пожал плечами. — Но однажды я вернусь назад, Уинни, куплю ферму, о которой мечтаю, и буду сеять пшеницу и растить детей. Много детей. У моей мамы нас было четырнадцать. Двенадцать из них живы. А у меня будет семь или восемь. Я не собираюсь выж