где к нещадной жаре, людской враждебности и опасностям прибавились еще и воздушные налеты? В ад, которому не видно конца?
Скрючившись на полу машины, в духоте бессонных ночей, Адель снова и снова задавала себе этот вопрос. С чего она решила, будто в Бордо их будет ждать корабль? Может, еще и с заранее приготовленной роскошной каютой, снабженной табличкой «Для семьи Литтон»? С ее стороны это было сущим безумием. Рисковать жизнью детей только потому, что ее муж вернулся к своей законной жене и она случайно об этом узнала. Но при чем тут дети? Задели ее взрослую гордость, нанесли душевную рану. Да все эти душевные раны просто ничтожные царапины по сравнению с воздушным налетом и настоящими ранами и смертями! Если бы она действительно любила своих детей, то отнеслась бы к ситуации по-взрослому.
Они остановились на окраине городка, возле столба с доской объявлений. Адель уже видела такие объявления. Они уже были неотъемлемой частью новой реальности. И все равно у нее сжималось сердце, когда она читала крупные, торопливо написанные слова: «Madame DuClos, chez l’Hotel Reynaud, demande nouvelles de ses fils Bernard et Jacques, 4 et 5 ans, perdu près d’ici le 10 juin» [66] .
Такое происходило сплошь и рядом. У изможденных родителей не хватало сил постоянно следить за своими детьми, а тем не хватало сил, чтобы идти пешком. Чаще всего это случалось, когда на руках у матери сидел грудной малыш, а ребенок постарше шел следом. Увидев телегу или грузовик, маленький путешественник забирался туда и прятался между узлами и чемоданами. Взрослые запоздало спохватывались и, не обнаружив детей, начинали метаться вдоль цепи беженцев, выкрикивая имена. Кого-то удавалось найти, но чаще дети терялись бесследно. Всего за какие-то десять-пятнадцать минут. Адель это знала не по чужим рассказам. Она видела отчаявшихся отцов и матерей, которые стучались в окна ее машины, показывали детские фотографии и спрашивали: «Avez-vous vu cette fille, Madame?» [67] И Адель отвечала им коротким: «Non» [68] … Скорее всего, мадам Дюкло больше никогда не увидит ни Бернара, ни Жака. Адель представила заплаканное лицо этой женщины, наверняка проклинающей себя за тот миг, когда оставила детей без присмотра… Ей стало легче. Ее дети рядом. У них есть машина и немного еды, хотя бы для Нони и Лукаса. До Шартра рукой подать.
Но путь в пятьдесят миль занял у них целых два дня. Всего каких-то пятьдесят миль (конечно, если ехать по прямой). У них кончался бензин. Адели казалось, что уже много дней подряд ей не с кем слова сказать, не считая своих детей, все чаще капризничающих, и враждебно настроенных взрослых французов.
Когда они вернутся домой… Когда они вернутся домой…
Глава 29
– Дома! Надо же, ты дома. Но такого просто не может быть, – сказала Венеция. – Это просто невозможно.
– Прошу прощения, если эта новость тебя огорчила, но я в Лондоне.
– Я пошутила. Конечно, я очень рада это слышать. Это просто чудесно. Но… как…
– Ты, наверное, знаешь, что я прохожу парашютную подготовку в Уорминстере. Получил увольнительную на сутки. С удовольствием бы увиделся с тобой.
– Джей, это совсем несложно. Я… я приглашаю тебя на обед. Как ты к этому отнесешься? Наверное, у тебя есть кто-нибудь помоложе и покрасивее, с кем тебе было бы приятнее провести вечер.
– Есть, но не в Лондоне, – с солдатской прямотой и полным отсутствием такта ответил Джей. – Обед – это здорово. И конечно же, я хотел бы повидать маму.
– А вот это уже сложнее. Она сейчас в Эшингеме. Уехала на несколько дней вместе с Гордоном. Она в последнее время жутко уставала. На прошлой неделе упала в обморок… Не волнуйся, ничего серьезного… Я тебе правду говорю. Врач сказал: обычное переутомление – и прописал ей неделю свежего воздуха. Сейчас она обитает в Голубятне.
– Старая милая Голубятня. Мой первый дом. Ты уверена, что с мамой все в порядке?
– У твоей мамы огромный запас прочности. Просто она волновалась за тебя. Почти не спала и при этом еще работала как черт. Представляю, как она огорчится, что не смогла повидаться с тобой. Слушай, может, съездишь туда на вечерок?
– Может, заеду на обратном пути. Но не этим вечером. Нужно будет поспеть на один из ранних утренних поездов. Я ей позвоню.
– Только попроси вначале к телефону Гордона. Иначе радость ее доконает… Я шучу. Ну что, встречаемся за обедом?
– Да. Спасибо за приглашение.
– Я поведу тебя в «Дорч».
«Дорчестер» в тот вечер был на высоте, полный нарядно одетых женщин в длинных платьях и мужчин в смокингах. Здесь же находились и завсегдатаи, для которых «Дорч» стал вторым домом и подобием клуба: Дафф Купер с женой, Лилия Линдсей, герцогиня Вестминстерская, Эмералд Кунард, лорд Галифакс.
– Смотри, Мэгги Гревилл тоже здесь, – сказала Венеция. – Хоть и в инвалидной коляске, но не пропускает ни одного дня. Держит марку. Кстати, она поставляет ресторанной кухне сливки и яйца, причем в громадных количествах… Гляди-ка, и Хатч тоже тут. – Венеция кивнула в направлении столика, за которым сидел обаятельный чернокожий мужчина, одетый с подчеркнутой элегантностью. – Ты должен его знать. Это пианист. Помнишь, мы в прошлом году праздновали мамин день рождения в «Савое»? Он там играл. Говорят, у него роман с Эдвиной Маунтбеттен… Прости, Джей, заболтала тебя. Наверное, тебе совсем не хочется слушать всю эту глупую дребедень.
– Как видишь, слушаю, – сказал Джей, улыбаясь ей. – Это замечательная перемена обстановки, и я знал, что твоя глупая дребедень поможет мне хоть немножко окунуться в прежнюю жизнь.
– Спасибо за откровенность, – холодно произнесла Венеция.
– Ну, не сердись. В армии начинаешь тосковать по таким вот милым глупостям. Выпей шампанского. И щеки бы тебе не мешало нарумянить. А то ты совсем бледная. Мне ужасно хотелось тебя видеть. Больше, чем остальных. Я знал: только ты сможешь поднять мне настроение. У нас в Сомерсете не густо с развлечениями.
– Представляю… Джей, давай уткнемся в меню. В зал только что вошел один из сослуживцев Боя. Жуткий зануда. Совсем не хочу увязать с ним в разговорах.
– Где? А-а, там. Понял. Не волнуйся, он нас не видел.
– Хорошо, если так… Джей, а я ведь даже не спросила, как ты живешь. Чем вы там занимаетесь?
– Я тебе расскажу, но в отредактированном варианте, и потом мы уже не будем возвращаться к этой теме. Как я уже говорил, я прохожу курс парашютной подготовки. Ты сказала бы, что это «до жути интересно».
– Только не проболтайся своей бедной мамочке, – сказала Венеция и вздрогнула. – Она тогда совсем спать перестанет.
– Ни в коем случае. Для мамы у меня своя версия. Ей я сказал, что постигаю искусство дешифровки. Самое безопасное занятие. Безопаснее только работа на кухне. Хотя сомневаюсь, что мама мне поверила.
– Я тоже сомневаюсь.
– Какие новости от Боя? Про Адель что-нибудь знаешь?
– Ох, Джей, я была бы рада хоть крошечной новости. Это я про Адель говорю. Насколько я знаю, она до сих пор в Париже. Кошмар. Абсолютный кошмар. Я тоже не могу спать. У меня ощущение… Это даже трудно объяснить… Все время что-то саднит. И на сердце тяжело. Непривычное для меня состояние, и мне от него паршиво. Месяца полтора назад она еще спокойно могла уехать в Англию. Сейчас слишком поздно. Немцы вот-вот займут Париж. Она для них враг. Одному Богу известно, что с нею будет. Все это так чудовищно. Иногда мне кажется, что я просто придушила бы этого мерзавца Люка Либермана.
– Ты пыталась хоть как-то с ней связаться?
– Конечно. Мы с мамой без конца пытались позвонить в Париж. Нам отвечали: «Нет связи». Телеграммы ей слали. То же самое. Знаешь, Люк в конце концов перестал упираться. Начал убеждать ее уехать в Англию. Так эта дурочка отказалась. Заявила, что она, видите ли, чувствует необходимость оставаться с ним. Ты когда-нибудь слышал что-нибудь глупее?
– Не знаю. Наверное, ты бы сделала то же самое, если бы Бой тебя попросил… Ну, не Бой, а кто-то другой, – торопливо добавил Джей. – Словом, кто-то, кто тебе дорог. Вы же с Аделью очень похожи.
– Не знаю, как поступила бы я, – вздохнула Венеция. – Нам остается только ждать и надеяться.
– А как Бой? Есть новости от него?
– Да. Сейчас с ним все в порядке. Находится в Шотландии. У него там тоже какая-то подготовка, о которой он не слишком распространялся. Но ему это нравится. Пишет мне довольно часто.
– Я и забыл, что между вами сохранились дружеские отношения. Очень умно с твоей стороны. Я так не умею. Уж если я рву с кем бы то ни было, то жду не дождусь, когда этот человек исчезнет из поля зрения.
– Бывший муж не перестает быть отцом твоих детей. А у нас их четверо. Поневоле приходится поддерживать контакты, – сказала Венеция.
– Могу представить. – Джей подался вперед. – Слушай, а ведь я влюбился. Потрясающая девушка. Думаю, у нас с ней что-то может получиться.
– Как здорово, Джей! – Венеция тепло улыбнулась ему.
Джей не впервые влюблялся и не раз говорил, что «у нас с ней может получиться». Обычно его хватало на месяц.
– Расскажи про нее. И почему же ты сегодня не с ней, а со своей престарелой двоюродной сестрой?
– Ты совсем не выглядишь престарелой, – искренне возразил Джей. – Ты выглядишь очень даже расчудесно. И платье у тебя красивое. Но если честно, то ты немного похудела. Венеция, ты пригласила меня на обед, а сама ничего не ешь.
– Не скажу, чтобы я была зверски голодна, – быстро ответила она. – Это у меня из-за тревоги за Адель. Ты лучше расскажи про свою новую любовь.
– Служит в «Крапивниках». Расквартирована в Портсмуте. Мы бы приехали вместе, но у нее дежурство. Чертовски жаль, но ничего не поделаешь. Армия.
– И как ее зовут?
– Виктория. Виктория Галифакс. Сокращенно Тори. Красавица, глаз не оторвать. Можешь убедиться. У меня с собой ее карточка.
С фотографии Венеции улыбалась Виктория Галифакс в форме Женской вспомогательной службы военно-морских сил, демонстрируя ровные безупречные зубы. Если и не красавица, то очень миловидная блондинка с лицом сердечком и широко раскрытыми глазами. На обороте витиеватым женским почерком было написано: «С нежнейшей любовью от Тори».