Иззи кое-что знала о кинозвездах. Повариха каждую неделю получала свежий номер журнала «Кинозритель» и разрешала ей полистать страницы. Свои походы в кино Иззи могла пересчитать по пальцам. Однажды они вместе с Генри и Ру ходили на «Пиноккио». Фильм ей понравился, но в нем совсем не было кинозвезд. Адель обещала сводить ее на «Волшебника страны Оз», когда картина пойдет в ближайшем к Эшингему кинотеатре. Но все это были детские фильмы. Иззи хотелось посмотреть настоящую, взрослую картину. Например, романтический фильм «Унесенные ветром», о котором все говорили. Или какой-нибудь вестерн с Гэри Купером. Иззи считала, что Кит немного похож на Гэри Купера и даже на Лесли Хауэрда. Все говорили, что он красив, как актер кино. Когда в Эшингеме узнали, что его самолет потерпел катастрофу, но сам он остался жив, повариха сразу же воскликнула: «Боже, только бы не обгорел!»
Он не обгорел.
Иззи вернулась и подала ему шарф:
– Шарф ты можешь надеть сам.
«Заставляй его обслуживать себя, – говорил ей отец. – Не жалей его, иначе сделаешь ему только хуже. Это очень важно».
– Я не хочу его надевать.
– Кит, ты простудишься.
– Я же тебе сказал: мне все равно.
– Тогда я сама повяжу тебе шар. Нагни голову. Не туда. В мою сторону. Вот так. Готово. – Она тщательно повязала ему шарф и подоткнула концы. – Отлично. Теперь ты не замерзнешь. Идем. Давай руку. Осторожнее, здесь ступенька. Хорошо.
Они вышли на террасу. Кит едва держался за руку Иззи, всем видом показывая, что ему это не нужно.
– Кит, сегодня чудесный день. Честное слово.
– Ты только что говорила, что сегодня холодно.
– Да. Холодно. Но солнце светит ярко. Трава на полях тронута инеем.
– Прости, Иззи. Я знаю, у тебя самые лучшие намерения. Но я… я еще не привык. Не сегодня. Пойдем обратно в дом.
– Но…
– Иззи, я сказал, что хочу вернуться в дом. Сейчас же. Пожалуйста, отведи меня обратно.
– Хорошо, Кит. Не хочешь гулять, пойдем в дом. Повернись. Теперь сюда… Ой, извини. Не увидела этот столб.
Она почти сразу сообразила, какие слова произнесла и каково ему было их слышать. Она не увидела столб. Всего-навсего столб. Зато она видела все остальное. А он теперь не видел ничего. Совсем ничего…
Причиной случившегося была сила гравитации, о которой как-то летом он рассказывал матери. Тогда же он говорил, что резкий поворот самолета вызывает у летчика временную потерю сознания.
У него на хвосте цепко висел «Мессершмит-110». Немец вынырнул невесть откуда. Кит знал: единственный способ разделаться с ним – это немедленно развернуться. Такое он проделывал множество раз, и сила гравитации всегда была его союзницей.
Но на этот раз она не захотела ему помочь. Потеря сознания продолжалась дольше обычного, и эти несколько секунд оказались роковыми. Кит упал и ударился головой о приборную доску. Удар был невероятно сильным, после чего он уже надолго потерял сознание. Самолет стал падать, но этого он уже не помнил. Самолет упал прямо в море. Но случилось чудо: другой летчик спас его от «мессершмита». Вторым чудом было то, что немец не успел повредить самолет Кита. Машина плюхнулась на воду, а не нырнула носом вниз. Плюхнувшись, самолет перекувырнулся, и Кита выбросило из кабины в воду. На нем был спасательный жилет. Вскоре Кит пришел в себя и никак не мог понять, почему вокруг так темно. Он решил, что сейчас ночь и нужно спокойно ждать, когда рассветет. Тогда его обязательно найдут и спасут. Все говорили, что ему невероятно повезло.
Невероятно повезло. Не погиб, не обгорел, не покалечился. Всего-навсего ослеп. Полностью. До конца жизни. На все шестьдесят или семьдесят лет, если ему удастся столько прожить.
Его захлестывало отчаяние. Жуткое отчаяние. Он жалел, что не погиб. Тогда все было бы кончено. Какое-то время по нему горевали бы. Родители. Семья. Себастьян. А потом научились бы жить без него. И все бы кончилось, вместо нынешнего тягостного продолжения.
Что он теперь будет делать? На что он годен? Слепой адвокат? Такие были, но что-то он не слышал, чтобы они добивались особых успехов. Слепой священник? Это встречалось чаще. Были проповедники, которым слепота ничуть не мешала произносить вдохновенные проповеди. Но ведь он даже не закончил учебу. У него никогда не будет работы. Он никогда не сможет заниматься чем-то серьезным и настоящим. Только и остается, что сидеть, думать, гулять, держась за чью-то руку, и слышать от других, какой чудесный сегодня день.
И еще… Катриона.
Она приехала сразу же, как узнала о случившемся. Сидела возле его кровати, держала его за руку, говорила, что всегда будет его любить. Она обещала быть его глазами и уверяла, что нет никаких препятствий для их дальнейшей совместной жизни. Ему это очень помогло. Появилась хоть какая-то надежда на будущее.
Кит в тот момент не думал, как это осуществится. Он просто слушал Катриону, и ему становилось лучше.
Разумеется, он ей сказал, что не берет с нее никаких обязательств. Она вовсе не должна связывать свою жизнь с ним, если у нее есть сомнения. Даже спросил, нужен ли ей муж, с которым ей придется возиться до конца жизни. Он знал, что обязан это сделать, обязан нарисовать перед ней честную картину будущего, какое ее ожидает, если она свяжет с ним жизнь. В ответ Катриона стиснула ему руку и сказала, что это ее не пугает. Она хотела такого мужа, как он, и готова к возможным трудностям.
– Чтобы доказать тебе это, я скажу родителям, что желаю официально объявить о нашей помолвке.
– Дорогая, – прошептал Кит. Из его незрячих и бесполезных теперь глаз текли слезы, и она их, конечно же, видела. – Дорогая моя Катриона. Я очень, очень сильно тебя люблю. Но я боюсь, что не смогу…
– А ты не бойся, – сказала она, целуя ему руку. – Я теперь буду беспокоиться за нас обоих. Начиная с этого дня. Ты скажешь своим родителям, я – своим. Договорились?
Его родители вели себя изумительно. Даже мать. Катриона ей понравилась. Кит это почувствовал. Селия назвала ее очаровательной.
С родителями Катрионы дело обстояло не столь гладко. Они не сказали «нет», но посоветовали дочери повременить с официальным объявлением о помолвке. Спешить некуда. О свадьбе сейчас все равно не может быть и речи – они оба еще слишком молоды. Отец сказал Катрионе, что Киту вначале нужно научиться жить в новом мире.
Все это Катриона написала Киту. Письмо ему читала Иззи. Это даже лучше, что не его мать. Десятилетняя девочка еще не все понимала и просто добросовестно читала написанное.
Я бы с радостью приехала снова, но в данный момент мне никак не отпроситься. Да и поезда сейчас ходят реже. Мне самой очень грустно, дорогой Кит. Но это ни в коем случае не означает, что я не хочу быть помолвленной с тобой. Поначалу позиция моих родителей меня очень расстроила, но теперь я понимаю: в чем-то они правы. Мы ведь не знаем, когда и как стали бы проводить церемонию помолвки. К тому же существуют правила относительно статуса медсестер. Одно из требований – не выходить замуж. Возможно, мне придется пересмотреть свои прежние планы и подумать о другой работе. Я готова и на это. Прошу тебя, не волнуйся. Я очень тебя люблю и намереваюсь стать миссис Кит Литтон, нравится тебе это или нет.
Киту было очень неудобно просить Иззи написать Катрионе большое, обстоятельное письмо. Он продиктовал краткий ответ. Кит говорил, что все понимает и с нетерпением ждет новых ее писем. Письмо оканчивалось словами: «С любовью, Кит».
Он продолжал верить Катрионе, хотя позиция ее родителей и огорчила его.
В октябре она приехала снова. Она была нежной, любящей, ободряла его, уверяла, что в один прекрасный день все у них будет хорошо. Но в этот раз о помолвке не было сказано ни слова.
Потом ее письма стали короче. В них уже не ощущалось прежней искренности. Киту было тяжело диктовать ответы.
Наконец она написала письмо, в котором уверяла, что по-прежнему любит его и всегда будет любить, но… ей думается, что вопрос их брака нужно отложить на достаточно долгое время.
Мама и папа в данном случае правы. По-иному никак нельзя. Я могла бы ухаживать за тобой и работать, но если я вообще не буду работать, тогда на какие средства нам жить? Я знаю: твои родители – люди достаточно состоятельные, но ведь они не смогут вечно содержать нас с тобой, а потом и нашу семью. Дорогой Кит, я тебя никогда не забуду. Я всегда буду тебя любить, но сейчас я стараюсь сделать так, чтобы нам обоим было хорошо. Полагаю, на данный момент нам лучше всего оставаться друзьями. Любящими друзьями. Мы находимся слишком далеко друг от друга, а потому наши встречи почти невозможны. Особенно теперь, когда идет война. Да и в дальнейшем я это тоже себе не слишком хорошо представляю. Мне очень тяжело писать обо всем этом, но я должна набраться смелости и сказать тебе, что мы должны быть честны друг перед другом и перед будущим. Пожалуйста, прости меня.
Я всегда буду тебя любить.
Катриона
Когда Иззи читала ему это письмо, у нее несколько раз дрожал голос. Дочитав, она совсем тихо спросила:
– Ты хочешь, чтобы я написала ей ответ?
– Нет, – ответил Кит. – Спасибо, Иззи, не надо. А сейчас, если ты не против, я хотел бы остаться один.
– Конечно, – ответила девочка и нежно поцеловала его в щеку, ощущая на языке соль своих слез.
Потом она ушла, и тогда Кит заплакал сам. Сначала тихо, затем все громче и громче, пока его плач не стал слышен за пределами комнаты. Иззи стояла возле двери и беспомощно кусала губы. Она уже слышала эти жуткие, душераздирающие звуки. Когда-то точно так же плакал ее отец.
Но сейчас ей было нечем утешить Кита, и она это знала.
– Ну что, так и нет никаких новостей от этой дрянной девчонки? – спросила Селия. Ее голос в телефонной трубке звучал сухо.