– Не понимаю, чего ты упрямишься, – сказал ему Билли. – Вот и читал бы, что тебе нравится.
– Знаю, – торопливо ответил Кит. – Но мне никак к этому не подступиться. И не спрашивай меня почему.
– Догадываюсь. Это чем-то похоже на мой протез. Понимаешь, что с этой штукой легче, а разум еще упрямится.
– Твой случай несопоставим с моим, – сказал Кит, хотя прекрасно понимал, что Билли прав.
Его разум действительно упрямился. Кит до сих пор не был готов признать очевидное. Пока он злился, пока бунтовал против судьбы, ему казалось, что он странным образом отрицает случившееся. Пока его пальцы не коснулись выпуклых точек брайлевской азбуки, можно было тешить себя мыслью, что он не слепой, а зрячий, временно лишившийся способности видеть. По той же причине он упрямо отказывался брать в руки белую трость.
И все же Билли был одним из немногих, с кем Кит мог разговаривать без затруднений. Доброжелательный, прямолинейный, лишенный пресловутой тактичности, которую старались проявлять остальные, общаясь с Китом. Вторым таким человеком был его дед. Лорд Бекенхем часами просиживал с ним, радуясь, что обрел внимательного слушателя. Дед говорил обо всем: вспоминал военную службу, рассказывал об отряде самообороны. Любил поговорить и о жизни вообще. Как и Билли, лорд Бекенхем был начисто лишен тактичности, но Киту это почему-то даже нравилось.
– Прекрасное сегодня утро, – обычно говорил ему дед. – Ты только посмотри, какое солнце. Опять будет пекло. Согласен? – Вспомнив, что говорит со слепым, лорд Бекенхем ничуть не смущался и тут же добавлял: – Прости, дружище. Все время забываю. Но ты представь себе: синее небо, желтое солнце и все такое. Отличная погода. Я бы сказал, превосходный день для вторжения.
Лорд Бекенхем был глубоко опечален тем, что ему до сих пор не удается сразиться с немцами. В отличие от большинства людей, он по-прежнему питал надежду дать настоящий отпор врагу и продолжал нещадно муштровать свой отряд самообороны. Он спал, положив винтовку рядом с кроватью. Его железная каска висела на кроватном столбике. Он не садился есть и не уходил спать, не проверив перед этим состояние эшингемских оборонительных сооружений.
– Недопустимо, чтобы нас застигли врасплох, – постоянно твердил лорд Бекенхем. – Сами знаете: враг появляется там, где его меньше всего ждут.
Помахав вслед машине, лорд Бекенхем сел рядом с Китом.
– Я буду скучать по Иззи, – признался старик. – Замечательная девочка. Вырастет, настоящей красавицей станет. Как думаешь? – Кит молчал. Дед похлопал его по колену. – Прости. Она уже красавица. Можешь поверить мне на слово. Через пару лет она начнет разбивать сердца… Пойдем-ка прогуляемся. Я собирался проверить окопы за сараем. Пошли. Вдвоем веселее.
В тишину утра ворвался шум и топот бегущих ног. Мимо пронеслась орава школьников, наслаждающихся бегом по пересеченной местности. Размахивая руками, они дружно приветствовали лорда Бекенхема и Кита. В ответ старый вояка помахал им винтовкой.
– Нравятся мне эти сорванцы, – сказал он Киту. – Настроение поднимают – словами не передать.
– Что, серьезно?
– Да. Я люблю детей. И всегда любил. В них столько здравого смысла. Иногда я думаю: может, они сумели бы управлять миром лучше нас?.. Осторожно, дружище, тут камни начинаются. Я возьму тебя за руку. Так надежнее будет. Поддержим друг друга. Ноги у меня уже не те… А вот и Билли идет нам навстречу… Не угадал. Не навстречу. Ты знаешь, что у него скоро свадьба? Славную он девушку себе выбрал. Рад за него. Да и он сам отличный парень. Не знаю, что бы мы делали без него.
Поначалу Кит отреагировал на дедовские слова коротким междометием и вдруг, сам себе удивляясь, сказал:
– Билли просил меня произнести речь на его свадьбе.
– Неужели?
– Да. Я этого совсем не хочу, но…
– А почему бы нет? Говорить ты можешь, как и раньше. По-моему, у тебя это здорово получается.
– Просто я не… – Кит не договорил и погрузился в молчание.
Однако сегодня прогулка ему понравилась больше, чем в прежние дни. Погуляв, он сел на террасе, выбрал уголок, защищенный от ветра, и стал думать, почему депрессия слегка ослабила свою хватку. Он это почувствовал. Причина была не только в том, что ему нравилось гулять с лордом Бекенхемом, и не в наслаждении – пусть и ограниченном – теплом солнца. Кит и сейчас с трудом выдерживал крики и хохот мальчишек. Он стал искать причину. Кажется, она была связана со словами деда. Но с какими именно? Нет, не о свадебной речи. Кит и сейчас не представлял, как он будет стоять, говорить, слышать, как люди смеются его шуткам, но не видеть выражения их лиц. Они ведь и смеяться будут из-за сочувствия к нему, чтобы его подбодрить, а это так отвратительно… Слова, слова. Какие же тогда слова его зацепили?
Потом он вспомнил. Это была довольно странная фраза, произнесенная дедом. Лорд Бекенхем сказал, что дети сумели бы управлять миром лучше, чем взрослые. Интересно, каким был бы мир, управляемый детьми? Дети главенствовали бы в политике, принимали законы, ведали образованием. Как бы они к этому отнеслись? Как к игре, способной через некоторое время надоесть? Или как к серьезному делу? И что именно дети сумели бы изменить? Наконец, какими бы стали их отношения со взрослыми, учитывая новый порядок (или беспорядок) вещей? Может, дети не подпустили бы взрослых к управлению миром? Или нанимали бы на второстепенные должности?.. Все эти вопросы показались Киту достаточно интересными и по непонятной причине будоражили его целый день, заставляя отвлекаться от себя и своего плачевного состояния. Сам того не ожидая, Кит оказался в совершенно новой ситуации.
– Я получила постраничную корректуру «Милосердия и благосклонности», – сказала Селия, кладя листы Оливеру на стол. – Внешне совсем неплохо, невзирая на ужасную бумагу. И шрифт, конечно, мелковат.
– Сомневаюсь, что читатели это заметят, – ответил ей Оливер.
– Еще как заметят. Не понимаю, почему ты упорно считаешь, что единственными читателями романа будет «класс служанок», как ты их изволишь называть?
– Да потому что это чтиво для служанок.
– Оставь свои напыщенные речи. Лучше поблагодари судьбу, что полгода назад рукопись романа не погибла в огне, – заявила Селия и добавила: – У тебя усталый вид. Почему бы тебе не поехать домой?
– Согласен, я устал. Но ехать домой не хочу. Где миссис Гоулд? Мне нужно написать массу писем. ММ у себя?
– Наверное. Она совсем сбилась с ног. Скорее бы Венеция возвращалась. ММ сейчас приходится тащить на себе всю ее работу.
– По-моему, здесь слишком шумно, – со вздохом произнес Оливер. – И очень… суетливо. Я не про здание. Про улицу.
– Это я от тебя слышу каждую неделю, и не по одному разу, – напомнила мужу Селия. – Возможно, ты согласишься найти нам другое пристанище. В перерыве между заказами на книги и написанием писем.
– Не говори глупости. Я знаю, твои родители поступили очень великодушно. Мы ведь почти сразу обрели крышу над головой. Однако местоположение оставляет желать лучшего.
Не слушая сетований Оливера, Селия вышла из его кабинета, прошла к себе, на ходу пролистывая корректуру. Качество набора ее вполне удовлетворяло. Отдел искусства выбрал вполне удачный шрифт – Times Roman, отчего текст выглядел так, будто писательница сама печатала его на машинке. Шрифт они сделали мельче и сузили поля, экономя бумагу. Каждая страница была похожа на лист из дневника. Набор был очень четким, легко читаемым за счет слегка увеличенных расстояний между буквами. Много споров вызвала обложка. Селия хотела, чтобы обложка напоминала небольшую тетрадь в кожаном переплете. Отдел искусства и Эдгар Грин настаивали на более внушительной обложке, отвечающей содержанию романа. Единого мнения на этот счет не было до сих пор.
Селия прошла в свой новый кабинет – прежде здесь находилась гостиная ее матери – и уселась за импровизированный письменный стол. Она устала, ужасно устала. За мирные годы она успела забыть, сколько сил отнимает война. Постоянное беспокойство, сон урывками. Из-за нехватки персонала простейшие дела превращаются в проблемы, привычные каналы связи либо не работают, либо работают крайне медленно. В довершение к этому – отсутствие транспорта и лимиты почти на все.
Конечно, они до сих пор страдали от потери здания «Литтонс». Мало того что под бомбами погибли уникальные книги. Погибли материалы, имеющие чисто практическую ценность: рукописи, книги учета, контракты с авторами и литературными агентами. С самых первых дней они поняли масштабы потерь и ужаснулись. Возобновлять работу издательства пришлось не только на новом месте, но и с пустыми руками.
Едва на Патерностер-роу немного расчистили завалы и сняли оцепление, Селия и ММ поспешили туда, надеясь отыскать сейф дедушки Эдгара. Но даже от него остался лишь обгоревший остов. Хьюберт Уилсон был абсолютно прав, говоря о «зияющих воронках», которые он называл «крематориями книжного мира Сити».
– Как мы теперь будем работать? – спросила Селия и, не получив ответа, посмотрела на ММ.
ММ, никогда не отличавшаяся слезливостью, плакала. Поймав на себе взгляд Селии, она попыталась улыбнуться и полезла за носовым платком.
– Это от шока. Ничего, пройдет. Просто вспомнила, как девчонкой отец привел меня сюда. До сих пор не верится, что дома «Литтонс» больше нет.
– Да, – прошептала Селия.
ММ не умела погружаться в горе. Она быстро вытерла глаза и уже деловым тоном спросила:
– Где же нам теперь возобновлять работу? У нас полно заказов. Мы не имеем права разочаровывать заказчиков.
Селия все утро отчаянно и безуспешно размышляла над тем, можно ли втиснуть «Литтонс» в пространство дома на Чейни-уок. По всем показателям выходило, что нельзя.
– Прежде всего, нам нужно помещение. Более просторное, чем дом на Чейни-уок, хотя первые дни можно было бы работать и там. Я с утра сделала несколько звонков и составила список мест, где мы могли бы продолжать уже начатую работу. Я имею в виду рукописи, ожидающие набора, корректуру, которую надо вычитать, сброшюрованные листы, готовые к переплету. Помимо этого, сотни наших книг находятся в разной степени готовности в типографиях, лондонских и других. К счастью, рукопись «Милосердия и благосклонности» мы увезли с собой. Проблемой номер один для нас, конечно же, станет бумага. За бумагой теперь начнется настоящая охота. Придется понизить планку наших требований и брать все, что предлагают: пусть даже это будет несколько сотен листов. Один источник бумаги я нашла. Типография вблизи Слау. Поскольку это недалеко от мамы, я могу отправить туда Венецию… Боже, как же я раньше не подумала!