– Значит, ты думаешь…
– Скажем, я полагаю…
– Но если…
– Да, но тогда…
– Бедная Иззи.
– Бедный Кит.
– Бедный отец.
– Может, мама все-таки…
– Я бы ни за что…
– Я бы тоже.
– Но это…
– Знаю. Но нельзя…
– Конечно нельзя…
Затем их мать твердо заявила:
– Хотя не нам об этом судить.
– Абсолютно верно, – согласилась их тетка Адель.
За ланчем их мать и тетка сидели понурые, а потом отправились гулять, обнявшись, будто глупые секретничающие школьницы. Правда, обратно они вернулись уже хихикающими и предложили поиграть в «Монополию».
– А давайте позовем Иззи, – предложил Генри. – Она любит играть в «Монополию». Может, у нее настроение повысится.
– Я так не думаю, – осторожно ответила Венеция. – Во всяком случае, не сегодня. Лучше обождать неделю или две.
Когда ее привезли домой, Иззи сразу же отправилась к себе в комнату. Она выскочила из машины, даже не взглянув на Кита.
– Не подходи ко мне! – сердито бросила она отцу. – Не смей ко мне приближаться! Никого не хочу видеть!
Весь следующий день она просидела у себя в комнате и только вечером вышла в гостиную: бледная, с пустыми, потухшими глазами.
– Папа, прости меня, – сказала она.
– Что ты, дорогая. Тебе не за что просить прощения. Ты ни в чем не виновата.
Как это, она не виновата?
– Виновата. Я испортила торжество, – заявила Иззи. – Ты столько для меня сделал, а я… Я очень виновата.
– Вот ты о чем. Это пустяки. Совсем пустяки.
– Мне так не кажется. Если можешь, прости меня за вчерашнее.
Себастьян помолчал, затем спросил:
– Поесть хочешь?
– Нет, спасибо.
– А как насчет чашки какао?
– Да, – немного поколебавшись, ответила Иззи, – какао я выпью.
– Вижу, ты не сняла жемчуг.
– Я теперь его никогда не сниму.
У Себастьяна отлегло от сердца. Мир с Иззи был восстановлен.
Мира с Китом не получалось. Кит отстранился от него. Каждое слово сына дышало льдом. Впрочем, Кит почти ничего не говорил. Сбивчивые попытки Себастьяна принести запоздалые извинения не дали результата. Себастьян написал ему письмо. Оно вернулось нераспечатанным. Раза два он заезжал на Чейни-уок. Кит отказывался с ним встречаться.
Это была двойная ирония, двойная трагедия: сын признал его своим отцом – пусть и без особой радости, – и буквально сразу же он потерял сына.
– Не надо так себя терзать, – сказала Селия. – Кит образумится. Дай ему время. Он ведь и со мной не желает говорить. Сердит до крайности. Шокирован. Растерян. Можешь представить его состояние. К тому же он очень молод.
– Как-никак, ему уже двадцать шесть.
– Он маленький двадцатишестилетний мальчик. Так однажды охарактеризовала его Адель.
– Селия, как ты думаешь, об этом многие знают?
– Едва ли кто-нибудь знает. По крайней мере, сейчас. Кит явно не хочет, чтобы об этом знали.
– С одной стороны, мне от этого легче, но в то же время и невыразимо грустно. Я так хотел бы назвать тебя своей. Тебя и его.
– Это невозможно, – ответила Селия и рассказала Себастьяну о событиях того, уже очень далекого вечера, когда она вернулась домой, к Оливеру…
Оливера она тогда нашла в его комнате. Он сидел и глядел в окно.
– Оливер, я должна тебе кое о чем рассказать.
Он посмотрел на нее почти с изумлением:
– Селия, неужели ты всерьез думаешь, что я не знал?
В понедельник Себастьян позвонил Барти и попросил ее приехать к ним.
– Изабелла очень опечалена твоим отъездом. Она хочет попрощаться. Думаю, ты найдешь с ней общий язык.
– Хорошо, я приеду, – пообещала Барти.
На изможденном лице Иззи виднелись следы слез, но она была спокойна.
– Я чувствую себя такой дурой, – призналась она. – Я-то думала: он меня действительно очень любит. А тут первое препятствие – и он спасовал. Как говорит леди Бекенхем, не взял первый барьер.
– А ты не думала, что он поступил так не из трусости? – осторожно спросила Барти. – Вдруг его поступок был продиктован большой любовью к тебе? Может, он впервые осознал, что так нельзя и эта спешка повредит не столько ему, сколько тебе? Я знаю, Иззи, во многих отношениях ты вполне взрослый человек. Но неужели ты всерьез считаешь, что готова выйти замуж?
– Да, готова. Может, вы все думаете, что это он меня надоумил? Нет. Это была моя идея. Я все сама решила и убедила его. Не надо думать о Ките плохо.
– Я и не думаю о нем плохо. Не только ты любишь Кита. Я его тоже очень люблю. И многие его очень любят. Но жить бок о бок с ним нелегко. Кит – обуза. И дело не только в его слепоте. Он очень эгоцентричен.
Барти сразу поняла, что допустила ошибку.
– Неправда! – вспыхнула Иззи. – Он совсем не эгоцентричен. Он очень щедрый и бескорыстный человек.
– Иззи, я же это сказала не в его осуждение. Все это следствия его слепоты и беспомощности. Наверное, его пугало, что со временем ты начнешь сердиться на его неспособность дать тебе все, что ты хочешь.
– Неправда. Я знала, за кого собираюсь замуж. Мы с ним все это обсуждали.
– Я тебя понимаю и уверена: Кит старался бы изо всех сил помогать тебе и не быть обузой. Я лишь пытаюсь объяснить, что жизнь со слепым человеком имеет свои особенности. Кит во многом беспомощен, и тебе всю жизнь пришлось бы возиться с ним.
– Но я как раз этого и хотела. Мы оба этого хотели… – Голос Иззи дрогнул. – Я думала, что мы оба этого хотим. Тебе не понять.
– Возможно. Но представь, что Кит вдруг понял, какой тяжкий груз лег бы на твои плечи и сколько сил у тебя это отнимало бы.
– Я бы делала все легко и с радостью.
– Иззи, ты ведь хочешь пойти в университет. Я слышала, ты собиралась стать врачом. Учеба отнимает много времени и сил. Как бы тебя на все хватало?
– Я выносливая. И Кит бы мне помогал.
– Думаю, он понял, что будет не в состоянии помочь тебе так, как хотел бы. Или в той мере, в какой тебе нужно. Представляешь, какой бы трагедией это для него обернулось? Да и для тебя тоже. И Кит, из-за своей большой любви к тебе, решил не доводить дело до трагедии.
– Но он… как-то быстро от всего отказался, – нахмурилась Иззи.
– Это ты считаешь, что быстро. Но представь, что где-то подспудно он все время думал об этом. И когда обстоятельства повернулись против вас, он почувствовал в этом и свою вину. В такие моменты многое понимаешь быстрее и отчетливее.
– Не знаю, – вздохнула Иззи, и на ее лице появилась слабая улыбка. – Спасибо тебе, что нашла время приехать к нам. Жаль, что ты нас покидаешь.
– Так приезжай ко мне в гости.
– Папа как раз об этом и говорит. Он все еще хочет поехать в Америку. Но теперь уже не на год, а на лето, пока у меня каникулы.
– Иззи, я очень хочу, чтобы вы оба съездили в Америку. Вам у меня понравится. Это не в центре Нью-Йорка, а в более красивом месте. Приезжайте вдвоем с отцом. Я буду очень рада. И Дженна тоже.
– Хорошо, мы приедем, – сказала Иззи. – Это лучше, чем провести все лето здесь, без Кита.
– Думаю, что лучше, – с улыбкой согласилась Барти.
Себастьян поблагодарил Барти за разговор с дочерью и вышел проводить ее до машины.
– Она просто восхищается тобой, – сказал он.
– И я тоже восхищаюсь Иззи. Вы это знаете.
– Полагаю, что я в данный момент не вызываю у тебя особого восхищения.
Барти поцеловала его в щеку:
– Знаете, Себастьян, за эти годы я поняла одну важную вещь. Люди могут поступать так или иначе, но их поступки мало влияют на наши чувства к ним. Возможно, это был единственный из усвоенных мною жизненных уроков… Я уже сказала Иззи: вам обоим нужно обязательно приехать ко мне в Нью-Йорк. Я буду очень рада.
– И у тебя найдется место для нас?
– Да, – ответила Барти. – Место у меня найдется.
Определенную ясность в сознание Кита внес не кто иной, как его бабушка.
Как-то утром она услышала, что ее внук нагрубил Билли, потребовав, чтобы тот убирался прочь и оставил его в покое.
– Кит, я знаю, насколько тебе сейчас тяжело, и тому есть веские причины. Однако это не повод, чтобы говорить с Билли в таком тоне. Если твое поведение не изменится, мне придется отправить тебя домой.
– Это куда же? – язвительно спросил Кит. – Похоже, у меня больше нет дома.
– Не говори глупостей. Бери меня за руку и пойдем прогуляться. Ты лишился своей спутницы, и тебе от этого очень тяжело.
– Да, очень тяжело, – согласился Кит, слыша, как дрожит его голос.
– Я тебе очень, очень сочувствую. Могу лишь сказать, что со временем тебе станет легче.
– Откуда ты это знаешь?
– Мне почти девяносто, и из них я около семидесяти лет была замужем. Я достаточно знаю о жизни и о ее ударах.
– Бабушка, при всем уважении к тебе, сомневаюсь, что ты когда-либо оказывалась в положении, хотя бы отдаленно похожем на мое… Мне так стыдно за них. За обоих.
– Ничего удивительного. Мне тоже было бы стыдно.
– Ты же знаешь, как я восхищался Себастьяном. Считал его таким удивительным человеком. И мы были с ним очень близки. Я никогда не забуду день похорон Пандоры. Мне кажется, тогда я ему серьезно помог. – Кит невесело рассмеялся. – Теперь я знаю, почему он так… откликнулся.
– Кит, а так ли это важно?
– Что именно?
– Я говорю, так ли это важно, почему ты ему помог и почему вы с ним были очень близки? Да, ты ему помог. Вы были близки. Ты его любил. А теперь ты делаешь поспешный вывод: все это потому, что он твой отец. Степень родства ничего не меняет. Полно людей, у которых весьма прохладные или натянутые отношения со своими отцами. Еще раз повторяю: степень родства тут ни при чем. Главное – ты помог ему. И очень помог. Это твоя заслуга.
– Я не могу его простить, – заявил Кит. – И не смогу. Да и мою мать тоже.