– Здесь все такие шикарные, не то что англичанки. Наверное, у француженок это врожденное, как умение петь не фальшивя.
– Но в Лондоне так много настоящих красавиц, которые, выражаясь вашими словами, умеют петь не фальшивя. Дейзи Феллоуз, Диана Гиннес, Ия Абди.
– И посмотрите, кто они. Дейзи – француженка, Ия – русская, и только Диана – англичанка. Однако вы хорошо знаете красивых дам из лондонского высшего общества, – заметила Адель.
– Да, не стану отрицать. Что желаете заказать?
– Только чашку кофе. И пару круассанов. По-моему, у французов так принято завтракать?
– Нет, – с улыбкой возразил Люк. – Совсем не так. Позвольте сделать вам небольшой экскурс в настоящий континентальный завтрак. – Он повернулся к официанту. – Deux jus d’oranges, deux brioches, de la confiture, deux cafés au lait, et pour moi, deux oeufs [31] . Мадемуазель Адель, хотите яйцо? Они уже готовы и смотрят на вас. Вот они.
И в самом деле, на столе на круглой деревянной подставке уже лежали шесть яиц совершенно одинакового размера и формы. Адель покачала головой:
– Нет, благодарю вас. Я не ахти какая любительница завтракать.
– Наверное, это из-за ваших ужасных английских завтраков.
– Нет, не из-за них, – довольно резко ответила Адель, почувствовав обиду и желание защищать родную страну и ее кухню. – Просто я не ощущаю голода по утрам. Это у меня от мамы.
– От прекрасной леди Селии. Живая реклама, призывающая отказываться от завтраков. Кстати, как она?
– Превосходно.
– А ваша сестра?
– Не настолько. Enceinte. Кажется, по-французски это так?
– Совершенно верно. По-моему, несколько лет назад вы не говорили по-французски.
– Я и сейчас нельзя сказать, что говорю. Знаю чуть-чуть.
– Что ж, этого «чуть-чуть» вам вполне хватает. У вашей сестры ведь есть и другие дети?
– Да. Трое. Этот будет четвертым.
– Отлично. Мы во Франции верим в большие семьи.
Это было сказано с явным удовлетворением, словно Венеция производила детей на свет ради единственной цели – потрафить французам.
– Вы что, католик? – с любопытством спросила Адель.
– Нет, мадемуазель. Моя мама – еврейка, но моя бабушка – католичка. Они обе скорбят, что я не стал ни тем ни другим. В смысле религии.
– А в других смыслах?
– Как приятно, что мы заговорили на эту тему. – Люк улыбнулся ей. Его большие темные глаза так и буравили Адель, и она вдруг почувствовала глубоко внутри себя давно забытое ощущение беспокойства, почти тревоги. Адель отвернулась. – Отвечая на ваш вопрос, могу сказать: я испытываю некоторое влияние обеих религий. Временами мне от этого бывает неуютно. Если бы мне пришлось всерьез задуматься, то я бы сказал, что еврейские корни во мне сильнее. Их влияние оказывает на меня более сильное воздействие. – Он снова улыбнулся. – Но моя жена не еврейка. Я совершил самый ужасный для еврея поступок: женился на женщине не своей веры.
– Вы действительно так считаете?
– Да, конечно. Когда у нас будет больше времени, я попытаюсь вам это объяснить.
– Вы думаете, что у нас будет больше времени? – спросила Адель и тут же пожалела о своих словах.
– Мне бы очень хотелось, чтобы так было, – медленно ответил Люк.
Адель опустила глаза, вертя в руках бриошь, которую взяла из корзинки. Как этому человеку удается настолько выбивать ее из колеи и одновременно делать такой беззаботно счастливой?
– Итак, – прежним тоном продолжал Люк, – какие у вас планы на этот день?
– Днем мы идем в редакцию журнала «Стайл». Потом Седрик – так зовут фотографа, с которым я работаю… я вам говорила – собирался несколько часов побродить по Парижу, выискивая места для будущих съемок. Он это называет «делать путевые зарисовки».
– Седрик. Какое очаровательное имя. Совсем как у маленького лорда Фаунтлероя [32] . Я не ошибаюсь?
– Нет. Надо же, как вы хорошо знаете английскую литературу. Думаю, Седрик чем-то похож на маленького лорда Фаунтлероя. Такой же невероятно красивый.
– Понимаю, – засмеялся Люк. – Что ж, это отвечает на один из моих вопросов. Мне не стоит ревновать, правда?
– Нет, вам не стоит ревновать, – сказала Адель. – Во всяком случае, не к Седрику.
– Хорошо. А к кому-то еще?
– Возможно, – холодно ответила Адель.
– Так нечестно. Вы должны мне сказать «да» или «нет».
– Мсье…
– Люк.
– Люк, вы женатый человек. Глупо говорить о ревности.
– К сожалению… а может, к счастью, человеческие чувства не подвержены влиянию брака. Я возжелал вас с первых минут, как увидел. Тогда я был холост. Теперь я женат, но продолжаю вас желать.
– Но ведь это смешно.
– Почему?
– Ну… вы едва меня знаете.
– Типично английское замечание.
– Ничего удивительного. Я же англичанка. – Адель смущал этот разговор, равно как и присутствие Люка. – Мне свойственно делать типично английские замечания.
– В вашем голосе появились сердитые нотки. Не надо сердиться.
– Я и не сержусь.
– Немного сердитесь. Но вам идет. Я замечал это и раньше. Ваши глаза становятся еще больше, а кожа приобретает замечательный цвет. А сейчас перестаньте метать в меня молнии и съешьте кусочек яйца.
– Не хочу никаких яиц. Я их терпеть не могу.
– Это яйцо вам понравится, – сказал Люк.
Он взял ложку, очень аккуратно зачерпнул из сваренного всмятку яйца часть содержимого и съел. Потом снова зачерпнул и поднес ложку к губам Адели, не сводя с нее пристального взгляда. Она противилась не больше секунды, потом открыла рот и позволила Люку себя накормить. Яйцо действительно оказалось превосходным: очень мягким и в меру приправленным специями. Адель медленно, с наслаждением проглотила французский деликатес и улыбнулась:
– И вправду вкусно.
Этот момент был необычайно интимным. Официант с интересом на них смотрел. Опытный наблюдатель, он мгновенно понял, что́ это было. Рождение любовного романа.
Глава 13
– Скажи, у тебя с кем-то роман?
Ответ последовал не сразу.
– Да. И что в этом плохого?
– Ничего. Разумеется, ничего плохого.
– Почему же ты смотришь на меня, словно помесь моей матери с престарелой монахиней? Что дает тебе право меня осуждать?
– Абби. Я не собираюсь тебя осуждать. Честное слово, – сказала Барти.
Они сидели в кафе на Странде. Совместный ужин, дважды откладывавшийся – и опять из-за Абби, – превратился в чай после работы.
– Не собиралась, а в твоем голосе полно осуждения, – заявила Абби, сердито помешивая чай.
– Ты ошибаешься. Просто меня немного задело, что ты ничего мне об этом не рассказала.
– Барти, с какой стати я должна тебе рассказывать о подобных вещах? К тебе это не имеет абсолютно никакого отношения.
Слова Абби отчасти застали Барти врасплох. До сих пор она думала, что они с Абби достаточно близки и та не станет утаивать столь важное событие.
– Конечно, меня это не касается. Извини, Абби. Я… я вовсе не хотела вторгаться в твою жизнь. Меня только поразила твоя скрытность. На тебя это непохоже.
– С чего ты взяла? Мы с тобой знакомы не так уж давно. И начало нашего знакомства пришлось на тот момент, когда у меня никаких романов не было. На самом деле меня даже удивляет твоя уверенность, будто я стану тебе рассказывать. Признаюсь, в этом есть что-то трогательное. Может, тебе нужно привнести в свою жизнь немного любовного интереса?
Зеленые глаза Абби холодно и даже враждебно смотрели на Барти. Нерешительность и готовность извиняться вдруг сменились у Барти нахлынувшей волной злости.
– Возможно, мне и не помешал бы любовный интерес, но сейчас, Абби, речь не об этом. Просто я не люблю, когда мне врут. Когда твои родители мне позвонили, я чувствовала себя абсолютной дурой. Особенно после того, как ты сообщила, что встречаешься с ними и потому не сможешь пойти со мной на концерт. Ты могла тогда сказать мне правду. Я же не заставляла тебя обязательно идти вместе со мной. Но зачем же было ставить меня в дурацкое положение?
– Не сказала, поскольку не хотела, чтобы ты устраивала мне допрос с пристрастием. И вообще, Барти, оставь меня в покое. Не мешай мне жить так, как я хочу.
– Конечно. Я не стану тебе докучать. Приношу свои глубочайшие извинения, что затронула эту тему. Теперь я, кажется, понимаю, почему ты переезжаешь в Клэпхем. Тебе больше не хочется меня видеть. И в Клэпхеме ты можешь не бояться, что случайно встретишь меня на улице.
Как бы глупо это ни было, но глаза Барти наполнились слезами. Сердито смахнув их, она встала, бросила на стол монету в полкроны и пошла к выходу. Где-то через полминуты ее взяли за руку.
– Барти, прости. Надо же, какая дрянь из меня полезла. Не уходи. Давай еще посидим. Я совсем не хотела тебя обидеть.
Абби всегда была такой: скорой на извинения, искренне готовой заводить друзей. Барти вспомнила, как впервые услышала от нее об этом, и улыбнулась.
– Наверное, ты права, – согласилась Барти. – Что-то я нюни распустила.
– С кем не бывает? Пойдем сядем. Ты доешь свою булочку. – Она смотрела на Барти совсем по-другому. Спокойно. Дружелюбно. – Ты совершенно права. Я скрытничала. И все потому, что он… – Она замолчала.
– Женат? – подсказала Барти.
– Да.
– Ох, – вздохнула Барти, стараясь на этот раз не допустить оплошности. – Понимаю. Так это, наверное, хорошо. Согласна? Ты даешь ему… бесплатное питание? Твои слова, помнишь. Наверное, даже улучшаешь его брак?
– Вот именно. Рада, что ты прислушивалась к словам тетушки Абби. – Она улыбнулась Барти своей широкой, заразительной улыбкой.
Барти подумала, что в воззрениях Абби на секс есть нечто привлекательное. С какими-то из них Барти целиком соглашалась. Например, с правом спать с любимым человеком вне зависимости от того, замужем ты или нет. С этим Барти не спорила. Но с легкостью уложить в постель чужого мужа и совсем не испытывать угрызений совести… это уже было чем-то иным.
– Должна тебе сказать, это действительно улучшает его брак, – заявила Абби. – Он говорит, что теперь его жена гораздо счастливее, чем в прежние годы. Сам он стал менее требовательным к ней. Причем во всем, а не только в сексе.