– Я хотела войти, взглянуть на твой кабинет и еще раз увидеть ваш великолепный зал заседаний.
– Очень хорошо, что ты не зашла внутрь, – сказал он. – Я подумал, что нам незачем давать пищу для сплетен.
– Вот оно что.
Адель почувствовала себя уязвленной. Это был первый, самый первый сигнал той жизни, что ожидала ее впереди. Ее роман с Люком был не только предосудительным с точки зрения морали, но и со временем мог стать опасным еще и по другим причинам.
– Значит, ты побывала на том… сборище, – сказал Оливер.
Он говорил негромко, но тон его голоса был на редкость сердитым, а глаза – ледяными.
Селия спокойно посмотрела на мужа:
– Да. Да, я там была. Это было удивительно.
– Удивительно? Селия, я тебе просто поражаюсь. Как ты могла попасться на разглагольствования этой шайки?
– Оливер, ты напрасно называешь их шайкой. Это было удивительно, волнующе. Том Мосли поднялся на трибуну. Весь в черном. Он такая харизматичная фигура. Сравни его с этими безынициативными глупцами, что нынче заседают в нашем правительстве. С Чемберленом, Макдональдом и этим ужасным коротышкой Моррисоном. А на встрече я видела только молодые лица. Это главная идея Тома – выкинуть из правительства тех, кого он называет «усталыми старцами». Собралось около десяти тысяч человек. Все его приветствовали и…
– Надо же, приветствовали Тома Мосли! Ты разве ничего не знаешь о возмутительном инциденте? Вчера вечером твои чернорубашечники жестоко разгоняли и избивали тех, кто пришел протестовать. Или скажешь, это выдумки газетчиков? Селия, то был не мирный английский политический митинг. Знамена, прожектора, люди в форме, скандирующие «Хайль Мосли!» и тянущие руки в фашистском приветствии. «Таймс» сравнила этот шабаш со съездами фашистов в Нюрнберге.
– И что ужасного ты видишь в тех съездах? Гитлер очень много делает для Германии. Достижения немцев впечатляют, если ты…
– Много делает для Германии? Селия, да этот человек – психопат. Неужели ты не понимаешь? Он запретил все оппозиционные партии. А эти трудовые лагеря? Неужели ты не понимаешь, что́ в них творится? Штурмовики – просто отъявленные бандиты. Они арестовывают людей, устраивают беспричинные облавы.
– Оливер, они не хватают всех подряд. В Германии достаточно возмутителей спокойствия. Их необходимо призвать к порядку.
– Боже мой, ну и речи! У кого ты их наслушалась? Впрочем, я знаю, чьи это слова. Как хорошо, что ты не познакомилась с ним двумя годами раньше. Тебе бы наверняка захотелось издать его книжонку. Как она называлась? Вспомнил: «Великая Британия». Правильнее было бы ее назвать «Великий Мосли». А теперь, я слышал, он издает какой-то журнальчик. – (Селия молчала.) – Чего стоит одна антисемитская кампания гитлеровских головорезов! Их призывы к немецкому народу защищаться от еврейских зверств. Надо же придумать – «еврейские зверства»! Все зверства в Германии исходят только от герра Гитлера и его громил-штурмовиков.
– Ты сейчас повторяешь слухи и домыслы тех, кто скверно информирован, – возразила Селия. – Гитлер возрождает в немцах чувство гордости. Его страна восстанавливает свое высокое положение на мировой арене. Разумеется, всегда будут недовольные, всегда будут жалобщики. Сильный лидер всегда кому-то не нравится.
– Жалобщики! Недовольные! Селия, ты что, не читала о Дахау? Не знаешь, что заключенных там держат в полуголодном состоянии? И что эсэсовцы их избивают до смерти – этого ты тоже не знаешь?
– Я бы очень хотела, чтобы ты познакомился с Томом, – сказала она. – Возможно, и с Гранди тоже. Выслушал бы их версию событий, которыми ты так горячо возмущаешься. Думаю, это в какой-то степени изменило бы твои взгляды.
– Селия, не то что знакомиться – я бы не стал находиться с ними в одном помещении. Я руки им не подам. Мне с ними не о чем говорить.
– Что ж, цепляйся и дальше за свои предрассудки, – холодно произнесла она.
Оливер посмотрел на жену. Взгляд его был жестким, а лицо очень печальным.
– Я знаю, как это произошло. Этот жалкий, никчемный Арден затуманил тебе мозги. Он, Мосли и прочие из его своры поддерживают тесные контакты с Гитлером. Я даже слышал, что Диана Гиннес ездила в Германию и встречалась с ним. Хочется надеяться, что это всего лишь слухи.
– Нет, это абсолютная правда. Она говорила, что Гитлер обладает гипнотическим воздействием. Она…
– Что? Что она?
– Не имеет значения.
– Я очень… я искренне надеюсь, что тебе не делали предложений поехать в Германию. Что ты так смотришь? Тебя вполне могут пригласить на какой-нибудь их съезд. Боже милостивый! Селия, я думал, в тебе больше мудрости. Могу сказать только одно: если ты поедешь в Германию, это будет концом нашего брака.
– Оливер, не говори глупостей.
– Это не глупости. На протяжении последних тридцати лет я проявлял крайнюю терпимость к твоему поведению. Принимал и выдерживал то, что большинство мужчин нашли бы… Впрочем, сейчас речь не об этом. Но я говорю тебе на полном серьезе: если ты будешь продолжать поддерживать эту опасную связь…
– У меня нет никакой связи с Банни Арденом.
– Возможно, не в общепринятом значении этого слова. Но ты связана с его отвратительными взглядами и с не менее отвратительной группой его друзей. Селия, будь так добра и прекрати общаться с ними. Это все, что я должен тебе сказать. А сейчас, прошу прощения, мне надо работать.
Селию слегка мутило. Причиной были не гневные слова Оливера насчет ее посещения митинга Мосли и даже не его запрет на продолжение отношений с кем-либо из окружения Мосли. Здесь она могла бы поступить так, как всегда поступала в прошлом с его запретами и строгостями: игнорировать их. Ей не давало покоя то обстоятельство, что она приняла предложение лорда Ардена – это он сообщал ей все германские новости – об издании биографии Геринга. Селия действительно готовилась к поездке в Германию, чтобы взять интервью у ближайших сподвижников Геринга; возможно, даже лично у этого великого человека. Ей было бы очень интересно увидеть его собственными глазами и пообщаться. Но как она теперь понимала, будет не так-то просто уломать Оливера и получить от него согласие на публикацию подобной книги. Селия все еще надеялась издать эту книгу. Важную книгу, которая помогла бы убедить англичан, что режим Гитлера – вовсе не средоточие чудовищных зверств, чего так боится подавляющее большинство ее сограждан.
ММ подъехала к дому Себастьяна, заглушила мотор, но продолжала сидеть в машине, набираясь смелости для разговора. Мысленно она уже сжималась, представляя, сколько враждебности на нее обрушится и сколько боли это ей причинит, но знала: она должна поговорить с ним.
Себастьян обрадовался ее приезду:
– ММ, дорогая, как хорошо, что ты ко мне заехала. Входи же. Я попросил миссис Конли подать нам чай в оранжерею. Надеюсь, ты привезла гранки?
– Да.
Это было ее поводом для визита к нему. Вряд ли Себастьян подозревал, что ее привела к нему другая причина.
– Думаю, гранки вполне чистые и тебе едва ли понадобится тратить на них много времени. К тому же двое наших корректоров тоже заняты их вычитыванием.
– Это очень кстати. Внимание к мелочам никогда не было моей сильной стороной. А с недавних пор оно превратилось в самую слабую мою сторону. Наверное, я старею.
– Себастьян, ты себя рано записываешь в старики.
– Боюсь, я на пути к старости. Представляешь, ММ, мне уже сорок девять. Даже трудно поверить.
– А мне почти шестьдесят, – сказала ММ. – И я этому совсем не рада.
– Боже мой. И где золотые деньки нашей юности?
– Они превращаются в наших детей, нравится нам это или нет, – тихо ответила ММ.
– Полагаю, что так. Как молодой Джей? У него уже есть планы на жизнь?
– Пока еще нет. Надеюсь, он придет работать в издательство. Но у него столько разных интересов. Столько видов деятельности, где ему хочется себя попробовать.
– И это правильно. Так и должно быть. Я никогда не знал, чем хочу заниматься. По правде говоря, и сейчас не знаю. Не желаешь ли кусочек торта?
ММ покачала головой:
– Себастьян, как ты можешь говорить такое? Ты самый известный из современных детских писателей.
– Здесь я с тобой поспорю. А как насчет Милна? В любом случае писать детские книжки – это едва ли серьезная работа для взрослого человека.
– Это очень серьезная работа для взрослого человека, – улыбнулась она. – Честно говоря, мне не нравится твоя позиция. Себастьян, что наше издательство делало бы без тебя?
– Нашли бы себе другого автора и…
Их разговор прервал стук в дверь. Это была няня Иззи.
– Да? – коротко бросил ей Себастьян.
– Простите, что потревожила вас, мистер Брук. Через полчаса у Изабеллы урок танцев. А после урока нас пригласили на чай.
– Что ж, очень хорошо. Незачем было меня беспокоить. Полагаю, меня на том чаепитии не ждут?
– Конечно нет, мистер Брук. Я просто подумала, что вы…
– Няня, как вы видите, я занят. Прошу прощения.
Она тихо закрыла дверь. Себастьян хмуро посмотрел на ММ:
– До чего назойливая женщина. Вечно докучает мне какими-то пустяками.
– Для Иззи и танцы, и чай не пустяки. – Приход няни облегчил ММ начало разговора.
– Надо же, и ты употребляешь это смехотворное имя. В устах детей оно еще куда ни шло, но…
ММ набрала в легкие воздуха и спросила:
– Себастьян, я могла бы поговорить с тобой об Изабелле?
– С гораздо большей охотой я вернулся бы к теме, на которой нас прервали, – ответил он, и его лицо сделалось каменным.
– Видишь ли, я знаю… правда, не много… какие чувства ты к ней испытываешь.
– Я так не думаю, – буркнул писатель. – ММ, честное слово, я не хочу начинать разговор на эту тему.
– Я не отниму у тебя много времени. Я хочу тебе кое о чем рассказать. Пожалуйста, просто выслушай меня. – (Себастьян молчал.) – Когда… когда родился Джей, скажу тебе со всей откровенностью, я вовсе не была вне себя от счастья. Я ненавидела состояние беременности. Мне хотелось поскорее выпихнуть из себя это чужеродное тело, которое считала нежелательным вторжением в мою жизнь. Я была вполне уверена, что Джаго не хотел ребенка. Когда я известила его о рождении сына, он не ответил на мое письмо. Я думала, что он погиб, продолжая сердиться на меня за эту беременность и роды. Его жена умерла при родах, и он очень противился самой идее, чтобы у нас был общий ребенок. Надо сказать, и я тоже.