– Это не имеет значения, – отмахнулся Лоренс. – Ровным счетом никакого значения.
– Ошибаетесь, имеет. Вы ведь ненавидите Литтонов. Я же знаю, ненавидите. Во всяком случае, американских. Да и они, мягко говоря, не в большом восторге от вас.
– Это правда. Но я не понимаю, вы-то тут при чем? И при чем тут мои отношения с вами?
– Если вы действительно настолько глупы, как сейчас стараетесь казаться, объясняю: Литтоны – это моя семья.
– Кровного родства с ними у вас нет.
– Это значения не имеет. Мод – одна из лучших моих подруг. Она и Роберт отнеслись ко мне с исключительной добротой. Я работаю у Литтонов.
– Так уйдите от них.
– Что? Лоренс, я никак не могу от них уйти. И не хочу. Моя карьера и все мои профессиональные интересы связаны с Литтонами.
– Вам так важна ваша карьера?
Барти удивленно посмотрела на него:
– Это самое важное в моей жизни. Все остальное не имеет и половины такой значимости.
– Рискну предположить: вы так говорите, потому что вам не с чем сравнивать. Представьте, вы кого-то полюбили, даже вышли замуж.
– Все равно это бы ничего не изменило.
– А если бы у вас родились дети?
– И это бы ничего не изменило.
– Вы бы продолжали работать, даже имея детей? – удивился Лоренс.
– Конечно продолжала бы. Тетя… Селия Литтон, она всю жизнь работает. А у нее четверо детей. Пятеро, если считать меня.
– Вот-вот, – удовлетворенно ухмыльнулся он. – И какие вы все несчастные были с такой мамашей.
– Нет, не были.
– Я от вас слышал, что были.
– Я говорила о себе. У меня была несколько иная жизнь, чем у родных детей Селии. А они были очень счастливы.
Она, конечно, привирала, но ему об этом знать необязательно. Сейчас это вообще не имело значения.
– Если бы у вас были дети от меня, вы бы не работали, – заявил Лоренс, устремляя на нее свои сверкающие глаза.
– Лоренс, ну и абсурдные же вещи вы говорите.
– Почему?
– Потому что я не собираюсь рожать от вас детей.
– Откуда вы знаете? – спросил он, прислоняясь к спинке стула и награждая Барти своей редкой улыбкой. – Откуда вы вообще это можете знать?
Так все и началось.
Если Барти и питала какие-то надежды, что никто из Литтонов не узнает о ее отношениях с Лоренсом, эти надежды очень быстро развеялись. Он звонил ей на работу по нескольку раз в день. В ее рабочий кабинет без конца доставляли цветы и подарки. По вечерам Лоренс подъезжал к издательству и сидел в машине, ожидая, когда Барти выйдет. Он возил ее по всем знаменитым местам Нью-Йорка, включая фешенебельные рестораны и ночные клубы. Барти побывала в «Сторк-клабе», «Эль-Морокко», «21». Очень часто в зале оказывалось немало знаменитостей, о которых Лоренс рассказывал подробно и с какой-то гордостью, словно они были его собственностью.
– Смотри, вон там сидит Софи Такер. А там – чета Астер. А это… не туда смотришь… Глория Вандербильт. Хочешь с ней познакомиться? Хорошо, тогда в другой раз… Смотри-ка, и семейство Уитни пожаловало. И даже эта мерзопакостная Эльза Максвелл.
Иногда Лоренс приглашал ее в тихие ресторанчики Верхнего Ист-Сайда с прекрасной кухней и винами. Барти там очень нравилось. После обеда они несколько раз ездили в район Гарлема, в знаменитый «Коттон-клаб», где выступали лучшие джаз-оркестры, а иногда возносились на шестьдесят пятый этаж, в элитный ресторан «Радужный зал». Лоренс водил ее в Метрополитен-опера и Карнеги-холл, на замечательные шоу в «Радио-сити», где они слушали мюзикл «Что-то происходит». Они побывали даже в Негритянском народном театре, где Орсон Уэллс ставил «Макбета».
Больше всего Барти нравилось умение Лоренса получать удовольствие и азартно развлекаться, бывая в столь разнообразных и непохожих местах. И везде он чувствовал себя вполне уверенно, будь то танцы в «Коттон-клабе» или ложа в опере. Он был в курсе всех светских сплетен – Барти изумляло, с какими деталями Лоренс их пересказывал, – и, конечно же, живо интересовался событиями в мире. У него был блестящий, изумительно быстрый ум; на все он имел свое мнение, а его суждения оказывались непредсказуемыми. При всем при том он оставался в высшей степени элитарным и где-то консервативным человеком, и Барти, выросшей в более либеральной среде, бывало нелегко отстаивать свои взгляды. Лоренс любил говорить о том, что богачи лучше служат интересам общества, нежели бедняки.
– Посуди сама: они дают людям работу, исправно платят налоги, покровительствуют искусствам, продвигают торговлю. Поэтому очень важно, чтобы они… чтобы мы не вымирали.
Другой его любимой темой было рассуждение о том, что все имеет свою цену. Каждому чего-то хочется, и иногда настолько сильно, что ради получения желаемого человек готов поступиться своими моральными принципами.
– Взять хотя бы тебя, Барти. Скажешь, что не хотела бы возглавить «Литтонс»? Не хотела бы стать членом знаменитого «Алгонкинского круглого стола» [48] , чьи высказывания цитируют все литературные журналы?
На это Барти твердо ответила, что есть немало такого, чего бы ей очень хотелось достичь, но ради чего она не поступится своими принципами. Лоренс в ответ только засмеялся:
– Я тебе напомню твои слова, когда в один прекрасный день ты окажешься перед моральной дилеммой: либо то, к чему ты стремишься, либо принципы.
Барти изо всех сил пыталась сохранить свою независимость, противилась покушению на ее время и внимание, но противостоять Лоренсу было трудно. Однажды она нарочно засиделась на работе допоздна, и, когда вышла в двенадцатом часу ночи, Лоренс, как обычно, сидел в машине, читал и ждал ее.
– Знаешь, что я читал? Одну из детских книжек, издаваемых «Литтонс». Ее написал Себастьян Брук. Чертовски хорошая книга. Ты удивлена? Может, посоветуешь что-нибудь еще?
– Не знаю, Лоренс, – ответила Барти.
– Вид у тебя усталый.
– Я действительно устала. Работала.
– Неправда. Ты не работала. Ты сидела и ждала, надеясь, что мне надоест и я уеду. Нехорошо, Барти. Я умею ждать.
В тот вечер он повез Барти в свой дом, который называл Эллиотт-хаусом. И в тот же вечер он стал убеждать ее лечь с ним в постель. Барти ответила решительным «нет».
У нее голова пошла кругом от роскошного убранства дома. Богатство не мешало Лоренсу проявлять хороший вкус и чувство меры. Его великолепная гостиная была выдержана в белых и серебристых тонах. Дом имел мощеный внутренний двор с фонтаном и круглой стеклянной беседкой. Барти восхитила обширная картинная галерея Лоренса, где были собраны произведения импрессионистов. Стены библиотеки почему-то имели плавные изгибы.
– Мне говорили, что так захотел мой дед и заставил архитектора это спроектировать.
В Эллиотт-хаусе был закрытый плавательный бассейн. Оттуда Лоренс повел Барти в кабинет, принадлежавший его отцу. Вдоль стен тянулись книжные полки. Барти поразил массивный письменный стол с крышкой, обитой кожей. На столе, среди прочих предметов, стоял старый телеграфный аппарат. Лоренс пояснил, что здесь все остается так, как было при отце.
– Мама настаивала на этом. Да я и сам не хотел здесь ничего менять… Посмотри, на этом снимке все мы. Возможно, тогда я в последний раз был по-настоящему счастлив… пока не встретил тебя.
Барти взглянула на фотографию в серебряной рамке: элегантный мужчина, улыбающаяся, довольно красивая женщина и двое маленьких мальчиков, держащихся за ее руки.
– Прошу тебя, Барти. Пожалуйста, ляг со мной. Я тебя очень хочу.
– Нет, – повторила она. – Нет, Лоренс, не лягу.
– Почему? Только не говори, что тебе не позволяют моральные принципы. Что-нибудь вроде: «Я не могу лечь с мужчиной, который не является моим мужем». Меня бы это очень расстроило.
– Нет, так я не скажу. Дело в другом.
– Так ты девственница? – догадался Лоренс.
– Да, – ответила Барти, выдерживая его взгляд. – Представь себе.
– Почему?
– Потому что до сих пор мне не встретился тот, к кому бы я испытала сильное желание.
– Сегодня встретился.
– Нет, Лоренс, пока не встретился.
– Я тебе не верю, – сказал он. – Знаю, что ты врешь. Но настаивать не буду. Если хочешь, отвезу тебя домой.
Удивленная и обрадованная такой его реакцией, Барти ответила, что действительно хочет поскорее вернуться домой.
А потом случилось неизбежное. Пусть и с запозданием, но случилось. Мод узнала о ее отношениях с Лоренсом. Точнее, ей рассказал Джейми. Он сидел с одним из своих потенциальных клиентов в зале ресторана «Палм-корт». Они пили коктейли и неторопливо беседовали, когда неожиданно он увидел, как в зал вошла Барти. Остановилась, кого-то ища глазами. Вскоре к ней подошел мужчина и слегка тронул за плечо. Барти повернулась к нему, улыбнулась и подставила щеку для поцелуя. Этим мужчиной был Лоренс. Его старший брат, немало постаравшийся, чтобы испортить Джейми детство, и приложивший еще больше стараний, чтобы разрушить бизнес его отчима. Лоренс, враждебно настроенный против всего и всех, кто имел отношение к Литтонам и их делам. На глазах у Джейми Лоренс взял Барти за руку, поцеловал, а потом стал что-то энергично ей говорить. Барти его внимательно слушала, затем покачала головой, однако через мгновение засмеялась и вместе с Лоренсом пошла к выходу.
Когда Джейми рассказал Мод об увиденной сцене в ресторане, она сначала лишь молча смотрела на него, потом закрыла лицо руками и заплакала.
В каком-то смысле Барти даже стало легче после ее нелицеприятного разговора с Мод. По крайней мере, теперь не нужно было таиться. Она могла вести себя честно и открыто. Барти чувствовала, что она честна и перед собой, и перед семьей.
В ту ночь она впервые легла в постель с Лоренсом.
Он на удивление внимательно отнесся к ее подавленному состоянию. Дал ей выплакаться, спокойно выслушал ее сожаления и раскаяния, даже не попытавшись возражать и не говоря, что она терзается из-за глупостей.