Джайлз вздохнул, понимая, что ночь будет долгой.
Перелет из Парижа в Лондон оказался столь захватывающим, что на какое-то время вытеснил у Адели страх за отца. Она впервые в жизни летела на самолете. Само ощущение полета не поддавалось сравнению и буквально околдовало ее. Адели казалось, что она снимается в кино. Вот она идет по проходу, подходит к самолету, поднимается по трапу, затем ей подсказывают, куда сесть. А дальше – магия взлета, такой легкий и естественный подъем в небо. Боже, какой захватывающий вид! При этом пейзаж внизу постоянно менялся, а они мчались сквозь облака. Само пребывание на борту самолета казалось ей чем-то нереальным. Это ощущение усилилось, когда служащий в короткой белой куртке и черных брюках подкатил к ее креслу столик на колесиках и предложил закуски. Серебряные подносы и посуда больше подходили для «Савоя» или «Рица», но весьма странно воспринимались на высоте нескольких сотен футов над землей.
Самолет приземлился в Кройдоне. Адель растерянно стояла в зале ожидания, пытаясь сообразить, как ей попасть в центр Лондона, когда вдруг услышала голос Боя:
– Адель, дорогая, привет. Рад тебя видеть. Идем. Я на машине.
– Бой, ты просто ангел.
– Боюсь, что нет, – ответил он, и его голос был непривычно угрюмым. Адель удивленно посмотрела на него, но он быстро улыбнулся. – Идем. Ехать нам довольно далеко, так что не будем терять время.
– Как… как мой папа?
– Кажется, пока без перемен. Но врачи надеются.
– Есть вести от Барти?
– Нет, пока молчит. Все очень удивлены.
Мод положила трубку и посмотрела на отца. Лицо девушки было совсем бледным.
– Как выяснилось, дражайшая Барти сегодня изволила быть в «Колони-клабе», где наслаждалась ланчем в обществе Лоренса. Ее там видели и сообщили Джейми. Наверное, это у нее от страха за здоровье Уола. Ладно, папа, давай-ка лучше узнаем насчет ближайших рейсов в Англию. Не будем сидеть сложа руки. Ах, если бы можно было полететь туда на самолете. Я слышала, на будущий год могут открыть воздушное сообщение с Англией.
– Лоренс, до чего же здесь красиво! – Барти даже вздохнула от удовольствия, глядя на пляж южного побережья Лонг-Айленда.
Громадные волны без устали накатывались на белый песок пляжа. Солнце величественно погружалось в океан, даря воде и небу свое прощальное великолепие, а за спиной на темной небесной лазури уже зажигались первые вечерние звезды.
– Не удивлюсь, если ты очень любишь это место, – сказала Барти.
– Да, я его очень люблю. Это единственное в мире место, где я чувствую себя вполне защищенным.
– Ох, Лоренс. – Улыбающаяся Барти потянулась к нему и нежно поцеловала. – Бедная твоя истерзанная душа. Почему только здесь? Мне кажется, со всеми твоими деньгами и огромным успехом ты везде должен чувствовать себя в полной безопасности.
– Почему только здесь? Ответ очевиден. Думаю, тебе тяжело представить жизнь, когда тебя никто не любит. У тебя всегда была мать. Ты знала, что она тебя любит. И твоя тетя Селия.
– Отношение тети Селии ко мне – это не совсем любовь. Во всяком случае, я так не считаю, – тактично сказала Барти. – Уол – другое дело. С самого моего детства он был и остается моим другом. Он такой мягкий, такой добрый. А однажды ночью… даже не знаю, что бы я делала, если бы не он.
– И что же это была за ночь? – с любопытством спросил Лоренс.
– Как-нибудь расскажу… быть может. Когда узнаю тебя получше, гораздо лучше, чем сейчас… Пошли в дом, а то я что-то начинаю мерзнуть.
Вскоре после обеда они поднялись наверх. Обоим в равной степени не терпелось оказаться в постели.
Его спальня была немыслимых размеров и тянулась во всю длину громадного дома.
– А тебе никогда не хотелось сделать что-нибудь не такое грандиозное? – спросила Барти, восхищенно оглядываясь по сторонам.
Кровать в этом огромном светлом пространстве стояла на низком подиуме, у стены. Внешняя стена была целиком стеклянной. Стены, портьеры, постельное белье – все было белым. Единственные цветные пятна – абстрактные картины на стенах. Их цвет перекликался с оттенками моря. Барти подошла к окну и посмотрела на темную морскую гладь. Лоренс последовал за нею. Он отодвинул стеклянную дверь, и Барти вышла на балкон. Теперь море освещалось полной луной. Приятно дул несильный соленый ветер, неся с собой запах водорослей. Дюны негромко шелестели свою песню, не мешая тишине.
– Как здесь красиво, – прошептала Барти. – Как здорово. На твоем месте я жила бы здесь безвылазно.
– Безвылазно, – с легким удивлением повторил Лоренс. – До понедельника. А утром спешила бы на свою дурацкую работу.
Он немного помолчал, затем попросил Барти подождать его на балконе и быстро сходил за подарком.
– Это тебе, – сказал он. – В память об этом дне и о твоем приезде сюда.
Барти посмотрела сначала на Лоренса, затем на коробочку, после чего медленно и почти задумчиво открыла ее, достала нитки жемчуга и подставила их лунному свету.
– Какие красивые, – совсем тихо произнесла она. – Невероятно красивые. Большое тебе спасибо, Лоренс. Я в них уже влюбилась. Ты их мне наденешь?
– При одном условии, – ответил Лоренс, лицо которого было совсем серьезным. – Я сниму с тебя все остальное.
Барти любила такие моменты: предвкушение секса, захватывающее ее целиком. Ее, изголодавшуюся по Лоренсу, страстно желавшую его. Сейчас она лежала на громадной белой кровати и ждала, ждала его. Ее возбужденный ум был сосредоточен на Лоренсе и скорых наслаждениях. Барти удивляло и приятно шокировало сознание того, какое удовольствие приносят ей любовные слияния с ним и шквал ощущений, включая и ее жадные, ненасытные ответы на его зов. Прежде она считала, что так будет не сразу, что ей понадобится время. Что искусству откликаться на зов мужской плоти нужно учиться. Но все оказалось совсем не так. Она как будто уже все это знала: каждый уголок своего тела, каждое движение. Эта неистовая радость словно бы спала внутри Барти и дожидалась, пока Лоренс ее пробудит. И когда совершилось пробуждение, неистовая радость вырвалась наружу, и ее оказалось столько, что Барти едва справлялась с этим напором чувственности. Всякий раз, принимая Лоренса в себя, она ощущала новое начало и открывала новые, еще не пройденные глубины ощущений. Открытие, облегчение, спад, ожидание, новое открытие… и так без конца. А затем наступало медленное, сладостное восхождение к ослепительному свету, мгновение великого напряжения, судорога наслаждения, которая сменялась взрывом чувств и ощущений. Их лавина захлестывала Барти, пронизывала и пронзала все ее существо. Затем наступало светлое, сладостное облегчение.
Она лежала в объятиях Лоренса и смотрела на светлое от луны небо. А ведь раньше она думала, будто знает, что такое счастье. Какой же наивной она была и какими крохами счастья довольствовалась.
Глаза Себастьяна были полны любви, нежности и тревоги.
– Селия, дорогая, ты должна поехать домой. Ты уже не в состоянии что-либо делать.
Она повернулась к нему: исхудавшая, с напряженным, совсем бесцветным лицом.
– Домой я не поеду. Я должна оставаться здесь.
– Но… это может продлиться дни. Понимаешь, дни.
– Значит, я пробуду здесь все эти дни. Уж кому, как не тебе, Себастьян, понять мое состояние.
Писатель вздохнул. Вызывая его сюда, Адель сказала ему примерно те же слова:
– Из всех нас только вы, наверное, сможете на нее повлиять. Мать совершенно измотана. Она даже отказывается прилечь. Представляете, ночью задремала и свалилась со стула. Перепугала дежурную медсестру – та подумала, что и у нее произошел инсульт. Как будто… Даже ММ была не в силах ее уговорить. Себастьян, я вас очень прошу, приезжайте.
Но и он ничего не смог сделать, хотя Селия и позволила ему немного посидеть возле постели Оливера, пока она выходила, чтобы умыться и причесаться.
Почувствовав, что его присутствие в палате тяготит Селию, Себастьян вышел в коридор.
– Увы, – сказал он Адели, горестно разводя руками.
– Нам она не позволила даже этого, – отозвалась Адель. – По-моему, мама нам не доверяет.
– Ты не права. В том состоянии, в каком она сейчас, она видит в вас не взрослых, а именно детей. Кстати, где Венеция?
– Около трех поехала домой. Она сильно устала. Потом вернется.
– Да и у тебя самой вид далеко не бодрый, – заметил Себастьян.
– Согласна. Но на мне не лежат такие обязанности, как на ней, – вздохнула Адель.
– Хочешь немного прогуляться? Свежий воздух тебя взбодрит.
– Да, вы правы, – согласилась Адель, беря его под руку. – Себастьян, как я рада вас видеть.
– И я тоже очень рад тебя видеть. Без тебя Лондон существенно теряет.
– Ах, если бы это было так. А вы замечательно выглядите.
– Наверное. Приятно слышать. Спасибо.
– А как Иззи?
– У нее все превосходно, – ответил Себастьян, и в его голосе сразу появился холодок.
– Я обязательно должна ее навестить. Конечно, если вы не возражаете.
– Как пожелаешь. – Возникла пауза. – А как поживает твой удалой француз? – с заметным усилием спросил Себастьян.
– Хорошо поживает.
– Будешь подыскивать себе жилье в Париже?
– Нет, – торопливо ответила Адель. – Нет. Я не настолько долго там задерживаюсь. И потом…
– Что потом?
– Так, ничего.
Себастьяну и без ответа было понятно: Люк Либерман ей этого не предлагал.
– Знаешь, сейчас это не самое лучшее место для жизни, – бодро произнес Себастьян. – Я имею в виду Францию.
– Почему? Из-за герра Гитлера и его маленьких игр?
– Да. И боюсь, что его игры не такие уж маленькие.
– Вот и Люк того же мнения, – перестав улыбаться, призналась Адель. – Он говорит, что линию Мажино можно было бы с таким же успехом построить из картона. Вы ведь знаете про эту линию, правда?