Она подождала еще немного, затем поручила детей заботам няни, набрала в легкие побольше воздуха и вошла в гостиную. Джайлз сидел, обхватив голову руками. Рядом, на столе, лежал коричневый конверт с четким штампом «Военное министерство».
Хелена обняла мужа за плечи:
– Джайлз, что случилось? Расскажи, не таи в себе.
Он выпрямился, вытер нос и посмотрел на нее покрасневшими глазами. На бледном лице они казались еще краснее. Сейчас Джайлз был похож на мальчишку, боящегося, что взрослые его накажут.
– Призывная комиссия сочла меня негодным, – наконец произнес он слова, которые так боялась услышать Хелена. – Понимаешь? Я снова провалился. Вся моя жизнь – сплошная цепь совершенно дерьмовых провалов. Офицерская отборочная комиссия сочла мою кандидатуру неудовлетворительной. Я не гожусь в офицеры. Я вообще никуда и ни на что не гожусь. Вот так, Хелена. Никудышный редактор, предмет вечного расстройства для родителей, неудачник, не способный должным образом обеспечить свою семью… И не смотри на меня так. Я же знаю, что́ ты думаешь обо мне. Тебе бы хотелось иметь больше денег. И ты права. Почему бы нет? А теперь оказалось, что меня сочли непригодным, чтобы вести солдат в бой.
– Но, Джайлз…
– Не надо меня утешать. Претендентов было пруд пруди. И многие, очень многие не имели и половины моих жизненных преимуществ. Но все они прошли отбор.
– Вряд ли ты был единственным, кто не прошел отбор, – осторожно сказала Хелена.
– Само собой, не единственным. Но что удивительно: там были люди, едва сумевшие окончить начальную школу, выходцы из заурядных семей, и таких кандидатов почему-то сочли пригодными для офицерской службы. А я, имеющий за плечами Итон, потом Оксфорд, десять лет работы в издательстве… я оказался ненужным стране. Понимаешь, Хелена? Мне разве что в лицо не сказали: «Ты ни на что не годен, парень».
– Расскажи мне, как все происходило, – потребовала Хелена. – До сих пор ты говорил, что все идет отлично и твои шансы высоки. Рассказывай, Джайлз. Я хочу знать, почему тебя задробили.
– Это так унизительно. – Джайлз снова вытер глаза, откинулся на спинку стула, дрожащей рукой достал сигарету и закурил. – Проверка проходила в три этапа. Вначале проверили физические данные. Я все выполнил. Не скажу, что с блеском, но я и сейчас могу обыграть Кита в сквош. Словом, этот этап я прошел. Затем началось что-то вроде психологической проверки. Должно быть, проверяли коэффициент интеллекта или нечто подобное. Это было связано с умением вести себя в боевой обстановке. Мне это знакомо. Я к этому привык, и не только в издательстве.
– Ну и…
– Думаю, я срезался на проверке способностей командовать людьми. У них это называется проверкой лидерских качеств.
– Так. И что там от тебя требовали?
– Нужно было провести своих солдат через воображаемое минное поле. Три доски, а вместо мин – канистры из-под бензина. Словом, шума много, но безопасно. Вся ирония в том, что я вполне мог преодолеть это чертово поле. У меня в голове сложилась неплохая схема, как это можно сделать. Но рядом оказался парень, и он говорил так убедительно, что я ему поверил и решил действовать по его схеме. Потом оказалось, что у него и схемы-то никакой не было. Полное отсутствие предусмотрительности и все такое. Но об этом я узнал потом. А вначале я ему поверил. Словом, доверил ему свою жизнь.
– Но ведь это дьявольски несправедливо! – воскликнула Хелена, хотя думала совсем другое.
Она ясно понимала, почему Джайлз провалил испытание. Как всегда: недостаток уверенности и сильная внушаемость.
– Да, Хелена. Такова жизнь. Вернее, такова моя жизнь. Боже, как же это унизительно. Что скажет мой отец? А про мать я вообще не заикаюсь… – Глаза Джайлза глядели отрешенно и с каким-то испугом. – А этот повеса Бой – прямо в капитаны Гренадерского гвардейского полка. Будет теперь красоваться по Лондону. Не то дежурства, не то спектакль. И с Джеем все в порядке. Его наверняка зачислят. Никто и мысли не допускает, что он провалится.
– Оставим их, – осторожно сказала Хелена. – Что ты теперь намерен делать? Ты уже думал об этом?
– Да. Я уже все обдумал. Запишусь добровольцем в рядовые. Насколько понимаю, это мой единственный шанс попасть в армию. Иначе мне там вообще не бывать, а это для меня недопустимо. Что ты обо всем этом думаешь? Как тебе сознавать себя женой обыкновенного солдата? Вряд ли ты будешь гордиться.
– Буду, – прошептала Хелена, беря его руку и поднося к своим губам. – Этим можно гордиться.
– Ты должна быть… очень горда им. – Каждое слово давалось Селии с заметным трудом.
– Я… пытаюсь, – сказала ММ.
– Отбор проходит в Оксфордшире и Букингемшире. Веселые места, – подбодрил сестру Оливер, улыбаясь ей.
– Да, конечно.
– Когда он отбывает в свою часть?
– Не знаю, – упавшим, бесцветным голосом ответила ММ. – Сейчас он проходит начальную подготовку.
Селия нагнулась к ММ, взяла ее за руку:
– ММ, дорогая, я знаю, каково тебе сейчас. Но…
– Нет, не знаешь, – с неожиданной холодностью возразила ММ. – Сейчас ты скажешь, что переживала за Кита, когда он решил пойти в военную авиацию. Я видела. Но тебе все равно меня не понять. Он слово в слово повторил слова Джаго: «Только попробуй мне помешать». Я так и обмерла. А еще сказал, что его считают счастливчиком. Джаго постоянно говорил о себе то же самое… Боюсь, я этого просто не вынесу. Я бы согласилась умереть, только бы не видеть, что будет дальше.
– ММ, нельзя говорить такие слова. Как бы к этому отнесся Гордон, если бы услышал? Или сам Джей? Наши мальчики должны видеть нас храбрыми. Это единственное, чем мы им можем помочь.
– Я не могу, – тихим, дрожащим голосом произнесла ММ. – Просто не могу. Селия, я не знаю, что делать. Мне хочется кричать, умолять его не ходить в армию. Я считаю эту его затею величайшей глупостью. Еще одна молодая жизнь, которая может быть принесена в жертву. Я его так люблю, так безумно люблю. И никак не могу прогнать страшную картину: я стою здесь, как стояла тогда, вскрываю принесенную телеграмму и читаю, что Джей… что его… Боже, помоги мне! – ММ закрыла лицо руками и разрыдалась.
Селия обнимала ее за плечи. Она могла лишь беспомощно смотреть, кусая губы.
– ММ, послушай меня, – медленно начал Оливер. – Самое лучшее, что мы можем сделать для молодежи… по сути, единственное, что можем сделать, – подать им пример. Я это понял еще давно. Они ведь не прислушиваются к нашим словам. Очень много из того, что мы пытаемся им сказать, они находят скучным и, хуже того, безумным. Но мы можем повлиять на них тем, что делаем и как делаем. Подумай об этом. Нельзя, чтобы Джей, уходя воевать, уносил образ безутешно плачущей матери, умоляющей его не ходить. Наоборот, у него должны оставаться радостные воспоминания. Вот они окажут ему неоценимую помощь. Говорю по собственному опыту. – Он вдруг улыбнулся Селии своей прежней, нежной улыбкой.
Селия улыбнулась ему в ответ, и черты ее лица стали мягче.
ММ долго сидела, опустив голову, и молчала. Потом встала:
– Я… я до сих пор не знаю, как… – Она не договорила.
В коридоре послышались возгласы и смех. Дверь открылась. На пороге стояла Венеция под руку с Джеем. Джей был в форме.
– Посмотрите, какого джентльмена я встретила в приемной, – сообщила Венеция. – Лейтенанту Литтону предоставлен отпуск на сорок восемь часов. Нашему лейтенанту! Обратите внимание: его сразу произвели в лейтенанты. Разве это не здорово? По-моему, отличное начало военной карьеры. Боже мой, Джей, если бы мы не были родственниками, я бы, пожалуй, по уши в тебя влюбилась. Я и сейчас готова влюбиться по уши. ММ, ты посмотри, как твоему сыну идет военная форма. Представляю, как ты им сейчас гордишься.
ММ молча смотрела на Джея. Форма делала его взрослее и даже выше ростом. Коротко стриженные волосы делали его лицо еще более худым. Потом ММ улыбнулась сыну своей редкой, ослепительной улыбкой, преобразившей ее некрасивое лицо. Подойдя к Джею, она обняла его:
– Ты замечательно выглядишь, Джей. Я невероятно горжусь тобой. Надеюсь, ты не откажешься пригласить свою престарелую мать в «Савой» и за чашкой чая рассказать ей о военной жизни?
Джей наклонился, поцеловал ММ и бережно взял под руку.
– Прошу нас извинить, – сказал он собравшимся. – У нас свидание.
Они вместе вышли из кабинета. ММ улыбалась сыну, теребя пуговицы на его новеньком мундире. Селия моргала, смахивая слезы, и думала, что если кто и заслужил Военный крест, так это, конечно, ММ.
– Отличная работа, – сказала она Оливеру, сознавая неуместность своих слов.
Сообщить родителям о своем провале на отборочной комиссии Джайлзу было очень и очень трудно.
Он долго думал, как лучше преподнести им эту прискорбную новость, потом решил говорить просто, не выдавая своих чувств, не извиняясь и не оправдываясь. Пока он говорил, его глаза упирались в отцовский стол. Сообщив, что он не прошел в офицеры, Джайлз тут же добавил, что все равно хочет служить родине, а потому пойдет рядовым солдатом. Только после этого он решился взглянуть на родителей. Отец улыбался, хотя и с легким оттенком грусти. Потом он потрепал Джайлза по руке. А в материнских глазах, где он ожидал увидеть привычное недовольство и даже презрение, была непривычная мягкость и даже гордость.
– Думаю, Джайлз, ты принял замечательное решение, – произнесла она. – Можно сказать, что ты уже совершил очень смелый поступок. Молодец, сын.
Джайлз робко улыбнулся, удивляясь непредсказуемости материнских реакций.
В Париже было ужасно холодно. И не только в Париже. Такой лютой зимы не помнили даже старики. Ла-Манш возле Булони покрылся льдом. В квартире Адели и Люка на стеклах каждое утро появлялась корочка льда. Адель, как могла, старалась обогреть их жилище этой жалкой плитой, сражалась со злобной водогрейной колонкой и развешивала пеленки везде, где они могли высохнуть, – даже на стульях и оконных ручках. Она все чаще тосковала по дому на Чейни-уок, где всегда было тепло и уютно. Как ей сейчас не хватало английской уравновешенности. Люк раздражался по любому поводу. Его характер портился с каждым днем. Это все холод, проклятый холод. Адель постоянно вспоминала, как еще в самом начале их совместной жизни Люк признался, что не переносит холодов. О его теплом издательском кабинете она старалась не думать.