– Яволь, Ваше Величество! К совещанию у вас будут все необходимые доказательства.
– С Богом, мой всезнающий Вальтер! – промолвил император, снова усаживаясь на свое кавалерийское седло. Перед ним на столе была разложена карта Европы, и он вновь принялся за свое любимое дело, прерванное шефом германской разведки – с видом триумфатора, Вильгельм кроил новые границы старушки Европы, самолично расширяя пределы Германской империи от Атлантики до самых Уральских гор и от Балтики до Черного и Средиземного морей… Поистине пророчески для кайзера, так же, как и для любого другого перекроителя мира, вещала Ипатьевская летопись пятнадцатого века: «Бог, егда хочет показнити человека, отнимает у него ум…»
3
В Ставке Германского главного командования царила теплая и равнодушная атмосфера ко всему, что происходило за стенами Полевого Генерального штаба. Это Николаи заметил сразу же, как переступил порог резиденции генерала от инфантерии фон Фалькенгайна. Офицеры, попадающиеся ему в коридоре, равнодушно, словно нехотя, приветствовали нежданного гостя от разведки. Прекрасно зная о том, что он недавно прибыл с Восточного фронта, они не задавали ему обычных в таких случаях вопросов, не расспрашивали о видах на нынешний год, даже ни словом не обмолвились о громких успехах Гинденбурга. И вообще при виде шефа германской разведки, старались поскорее ускользнуть, спрятаться в своих просторных кабинетах, ничем не объясняя такого к нему отношения. Лишь подходя к приемной Фалькенгайна, Николаи услышал доносящийся оттуда на повышенных тонах разговор, к которому внимательно прислушивались, стоявшие в коридоре отдельной кучкой офицеры в темно-синих мундирах, подпоясанные златоткаными поясами и в кепи из черного фетра с кожаным лакированным козырьком на головах.
– Операция, запланированная Людендорфом на Восточном фронте, лишит нас последних резервов, – возмущенно промолвил кто-то.
– Эта золотая парочка, Гинденбург с Людендорфом, чужими руками жар хотят загребать! – высоким фальцетом, ответил другой. – Но у них ничего не выйдет.
Вскоре из распахнутых дверей вышли два генерала и, демонстративно не обращая на Николаи никакого внимания и уже более умеренным тоном обсуждая злободневный вопрос о резервах, подошли к офицерам-австрийцам, стоящим в коридоре.
«Ах, вот в чем дело, – догадался разведчик, – видимо, адъютант кайзера уже успел оповестить генштабистов о принятом императором решении. И меня небось упомянул как ярого сторонника фельдмаршала Гинденбурга. Теперь ясно, почему все здесь шарахаются от меня».
Николаи понял: главное, что противостояние между Фалькенгайном и Гинденбургом, вкупе с крайне несдержанным в словах Людендорфом, которого кайзер за неисполнительность и самоволие грозился однажды отдать под суд, со временем не исчезло, а лишь только обостряется. Тогда, в начале года, Вильгельм, вопреки мнению канцлера, кронпринца и супруги, не только принял в вспыхнувшем между генералами конфликте, основанном на разных взглядах в ведении войны, сторону главы Полевого Генерального штаба, но и произвел Фалькенгайна в генералы от инфантерии, освободив его от министерского поста и окончательно утвердив на посту главы Полевого Генерального штаба. После шумно отпразднованной зимней победы в районе Мазурских озер император сделал очередную попытку помирить своих фаворитов, раздавая им награды и внеочередные звания. Однако это только обострило вопрос об истинных творцах зимней виктории. Награжденный высшим прусским военным орденом «Pour le Merite» Фалькенгайн считал, что победа на Восточном фронте была обеспечена благодаря переброске им с Западного фронта четырех армейских корпусов. А Гинденбург и Людендорф, которые требовали от начальника Полевого Генерального штаба для проведения зимнего наступления двенадцать армейских корпусов, во всеуслышание утверждали, что если бы не козни Фалькенгайна, который не дал и половины запрошенного, то поражение русских армий было бы куда сокрушительней. Таким образом, он, поддержав план генерального наступления на Восточном фронте, оказался как бы промеж молота и наковальни, в самой сердцевине конфликта между непримиримыми фаворитами императора.
Все эти мысли промелькнули в голове подполковника Николаи, пока он шел неторопливым, размеренным шагом к приемной. В дверях его встретил красный от сознания значимости и чем-то недовольный полковник-адъютант.
– Генерал от инфантерии фон Фалькенгайн занят и приказал никого не принимать, – сухим официальным голосом промолвил он.
– Я подожду, – твердо сказал Николаи и демонстративно уселся на один из стульев, стоявших у стены.
– Вам придется долго ждать, – уже более доверительным тоном промолвил адъютант, привыкший лавировать между большими и маленькими руководителями, – у генерала Фалькенгайна начальник австро-венгерского Генерального штаба генерал Конрад фон Гетцендорф, – сделав еще более значительное лицо, добавил он.
Через полчаса из кабинета Фалькенгайна вышел генерал Гетцендорф и, окинув недовольным взглядом подполковника, направился к своей свите, ждущей его в коридоре.
Видя, что адъютант не собирается докладывать, Николаи решительно встал и потребовал:
– Господин полковник, я прошу вас непременно доложить обо мне начальнику Полевого Генерального штаба.
Видя нерешительность штабного, с опаской покосившегося на дверь, ведущую в кабинет генерала, он уверенно добавил:
– У меня дело государственной важности!
Только после этих слов адъютант, изобразив на лице решимость, направился к двери и, чуть слышно постучавшись, проскользнул между створок внутрь кабинета.
– Генерал от инфантерии фон Фалькенгайн ждет вас, – радостно промолвил он, выскользнув из-за чуть приоткрытых дверей.
– Я искренне рад видеть вас, Вальтер, – на удивление радушно принял подполковника начальник Полевого Генерального штаба, – мы здесь с генералом Конрадом фон Гетцендорфом обсуждали детали нашей совместной операции на Южном направлении Восточного фронта.
– Неужели вы отказались от идеи наступления на Париж? – удивленно воскликнул Николаи.
– Нет, я никогда не откажусь от этого! – решительно воскликнул Фалькенгайн. – Но в нынешнем году наша неминуемая победа на Западном фронте будет коваться на Востоке. Правда, в отличие от Гинденбурга, явно одержимого замыслом глубокого флангового удара с тем, чтобы охватить и уничтожить все русские армии в Польше, я предлагаю направить основной удар на юго-восток. И генерал Гетцендорф меня полностью поддерживает.
Подойдя к карте Восточного театра военных действий, лежащей на огромном столе, он продолжал:
– Полевой Генеральный штаб приступил к планированию операции в Галиции. Троекратное превосходство германских войск мы обеспечим не за счет переброски армейских корпусов с Западного фронта, а за счет скрытной передислокации австро-венгерских резервов и войск нашей 11-й армии, предоставив генералу Макензену, который будет командовать группировкой, все полномочия, а также все необходимое вооружение и технические средства.
Указав кончиком костяного ножа для бумаг на какой-то мелкий населенный пункт своей довольно крупномасштабной карты, он уверенно продолжал:
– Отсюда, от Горлице, мы нанесем по русским внезапный и сокрушительный удар. Это направление выбрано нами потому, что там нет значительных сил русских и наш мощный прорыв намного облегчит положение австро-венгерской армии, позволив ей все свои силы бросить на освобождение территории, захваченной русскими. Троекратного перевеса сил вполне достаточно для того, чтобы вытеснить противника не только из Карпат, но и из Галиции. Вот такой, в общих чертах, наш совместный с союзниками замысел боевых действий на нынешний год.
Закончив, генерал взглянул на шефа германской разведки, явно ожидая, что он непременно выскажет свое положительное мнение. Но Николаи не торопился давать оценку согласованному союзниками плану, боясь вновь оказаться «меж молотом и наковальней».
– Что вы можете сказать на этот счет? – так и не услышав ожидаемых от разведчика слов одобрения, нетерпеливо спросил Фалькенгайн.
– Мне трудно судить, господин генерал, – задумчиво промолвил Николаи. – Я могу уверенно сказать лишь одно, что если вы не предоставите Верховному главнокомандующему веских доказательств необходимости генерального наступления на южном фланге Восточного фронта, то он решительно поддержит план летней кампании Гинденбурга.
– Насколько я знаю, вы тоже поддержали план Гинденбурга, – окинул пытливым взглядом подполковника Фалькенгайн.
– Да, господин генерал, – признался Николаи, – у меня для этого были веские основания.
– Вы считаете, что наш план несостоятелен? – задал вопрос в лоб генерал.
Прекрасно понимая, что на прямой вопрос необходимо отвечать так же прямо, Николаи уверенно сказал:
– Я считаю, что осуществление плана Полевого Генерального штаба так же, как и плана штаба Обер-Оста возможны, но только, как дополнение друг к другу, но никоим образом как планы самостоятельные. Кайзер выберет один из них, потому что на осуществление обоих в Германии просто нет необходимых сил и средств. Скажу больше: император озабочен положением на Западном фронте. Он опасается удара в спину и поэтому категорически запретил снимать оттуда войска. Так что при планировании операций на востоке необходимо учитывать лишь внутренние резервы. Кайзер направил меня на Западный фронт для того, чтобы я на месте проанализировал обстановку и доложил ему накануне проведения военного совета свое мнение о возможности или невозможности наступления англо-французских войск в ближайшие месяцы…
– Но вы приехали не только для этого, – перебил подполковника генерал, окинув его своим проницательным взглядом.
– Вы правы, – неожиданно для себя признался Николаи. – Мне поручено изучить вопрос об игнорировании Полевым Генеральным штабом поступающих от наших агентов разведывательных данных при планировании операций на западе.
Фалькенгайн удивленно взглянул на подполковника и, досадливо крякнув, обиженно промолвил: