Жена генерала Форселя выезжала за границу. После первой бомбардировки она выехала из Либавы в Тверскую губернию, а около месяца тому назад возвратилась и живет с мужем в порте Императора Александра III.
Ранее по делам Отделения супруги Форсели не проходили.
– Не кажется ли вам, что командир порта, прусачок Форсель, ждет не дождется прихода немцев, и уже заранее делает им одолжение, – окинув Баташова пронзительным взглядом, спросил Пустовойтенко.
– Я знаю Владимира Петровича с первого дня назначения его командиром порта и ничего, кроме хорошего, о нем не могу вам сказать, – решительно ответил контрразведчик, – если мы будем подозревать всех немцев, что служат в Российской императорской армии, то грош будет нам цена.
Пустовойтенко, явно не привыкший к возражениям подчиненных, окинул удивленным взглядом начальника контрразведки и задумчиво проговорил:
– Вот и поезжайте, разберитесь там, на месте. И доведите до начальника порта, что, несмотря ни на что, мы пока что не намерены сдавать немцам такую мощную крепость.
– Честь имею! – звонким голосом отчеканил Баташов и, четко развернувшись, поспешил к выходу.
В отделе его уже с нетерпением ждал подполковник Воеводин.
– Евгений Евграфович, с приездом вас! Как семья, дети? – одним духом выпалил он. – Тут за время вашего отсутствия столько всего произошло…
– Не части, докладывай по порядку, – приобняв своего верного помощника, заинтересованно сказал Баташов.
– Прежде всего, третьего я получил условный сигнал от агента в Либаве о необходимости срочной встречи с вами.
– Повтори, как это было? – весь обратился во внимание генерал.
– Мне по телефону были названы четыре цифры: «1003». Телефонистка сказала, что звонили из порта Либава. Вот и все. Вы мне раньше говорили, чтобы по поступлению в ваше отсутствие сигнала с двумя нолями я немедленно докладывал вам.
– Ну что же, видимо, не только начальству, но и еще кому-то угодно, чтобы я немедленно побывал в Либаве. Выезжаю завтра утром. Со мной поедет штабс-капитан Свиньин.
2
Проезжая еще спящие окраины Седлеца, Баташов увидел облезший фасад старинного дворца князей Огинских и с болью в душе вспомнил свое довольно запущенное поместье на берегу Оскола. Вспомнил недавний телефонный разговор с Аристархом, возвратившимся в свой гусарский полк. «Как все-таки сын похож на меня в молодости, – удовлетворенно подумал Баташов, – что и говорить, ведь отвага и бесшабашная удаль, наверное, и есть наша фамильная черта. Как там Варвара Петровна, Лизонька?» – обеспокоился он, вспоминая родимые, прелестные черты супруги и дочери…
Неожиданно машину тряхнуло, возвращая задумавшегося о семье генерала к реальной действительности.
– Потише! – недовольно повысил голос штабс-капитан Свиньин, обращаясь к шоферу. – Не видишь, что ли, что немцы дорогу недавно бомбили.
– А что, Алеша, небось соскучился по родным? – спросил Баташов у сосредоточенно наблюдающего за дорогой офицера.
– Увы, Евгений Евграфович, мне только и остается, что грезить наяву. С этими довольно частыми переездами письма вовремя не доходят. До каких же пор мы будем отступать? – с болью в голосе воскликнул он.
– Все в руках Бога, да государя императора, – неопределенно ответил генерал, – да, и государя императора, – делая ударение на последнем слоге, со значением повторил он.
– Вы хотите сказать, что в Ставке грядут перемены? – удивленно промолвил Свиньин. – И, возможно, в командование вступит сам…
– Немецкий аэроплан, – прервал слова штабс-капитана Баташов, указывая на чуть заметный среди низких облаков биплан, приближающийся на бреющем полете к дороге. – Гони к лесу, там и переждем налет, – приказал он шоферу.
Вскоре, свернув с дороги, машина скрылась в густом сосновом бору. Воздушный охотник с досады, что не смог достать явно штабной «паккард», сбросил несколько бомб на дорогу, и вскоре гул моторов самолета начал удаляться.
– Так-то ты заботишься о безопасности своего начальника, – дружески похлопав по плечу сконфуженного офицера, промолвил Баташов, когда они отошли подальше от машины. – Не дело высказывать свои поспешные выводы перед нижними чинами, – назидательно добавил он.
– Но Семен – наш человек, – пытался оправдаться Свиньин, – ведь он по долгу службы и так многое знает…
– Многое, да не все, – перебил офицера Баташов. – О предстоявшей рокировке в Ставке должны знать только самые близкие мне люди. Ты, как будущий зять, да Воеводин, мой давний товарищ по службе. И больше никто! – категорично добавил он.
– Неужели и в самом деле в Петрограде ходят слухи о скором вступлении в Верховное командование государя? – спросил взволнованно штабс-капитан.
– Ты же, Алеша, прекрасно знаешь, что я никогда слухами не пользуюсь, – ответил генерал, – и опираюсь только на достоверные сведения. Так вот, кроме того, что в Ставке грядут кардинальные перемены, мне достоверно известно и о заговоре против государя императора…
– Как такое может быть? – ошарашенный чудовищным известием перебил Баташова штабс-капитан.
– Не только может, но и имеет место быть, – уверенно промолвил генерал, – и нити этого заговора тянутся в Ставку из Думы.
– Но это даже представить невозможно! – все еще не веря своим ушам, возмутился Свиньин. – Неужели в Ставке, в офицерской среде, завелись предатели?
– И самые, что ни на есть высокопоставленные, – ответил Баташов. – Да что об этом говорить, когда и среди штабного офицерства все чаще и чаще можно услышать анекдоты и сплетни про царицу – немецкую шпионку. Вы что ни разу этого не слышали?
– Слышал и не раз, – краснея, сознался Свиньин.
– И вы эти слухи, порочащие царицу, не пресекли?
– Виноват, ваше превосходительство, – поник головой штабс-капитан. – Но об этом говорили штаб-офицеры, – попытался оправдаться он.
– А я намедни одернул одного такого штабного острослова, так после этого все от меня шарахаются, – грустно констатировал генерал. – Неужели офицерский корпус теряет веру в своего государя?
– Нет! Нет! И нет! – тут же твердо и уверенно ответил он на свой вопрос. – Честь и присяга, данная царю, должны удержать офицерский корпус от предательства. Именно поэтому я вижу единственный выход из создавшейся ситуации, когда армия, отступая, теряет веру в помазанника Божьего, – вступление императора в Верховное главнокомандование, которое непременно приведет Российскую императорскую армию к быстрой и окончательной победе!
– Дай-то Бог! – восторженно поддержал Баташова штабс-капитан. – Что бы ни случилось, на моем щите был, есть и будет святой девиз: «За Бога, Царя, и Отечество!»
– Другого я от тебя и не ожидал, – прочувственным голосом промолвил генерал, крепко обнимая Свиньина, не только, как будущего родственника, но и как верного соратника в избранном им нелегком и опасном деле защиты безопасности Государства и Богом избранного монарха. Он считал себя истинным монархистом, потому что с осторожностью и подозрением относился ко всем старым и новоявленным партиям, считая своим прямым долгом службу Царю и Отечеству. И, что бы ни говорили и ни писали о странных и нелицеприятных событиях, происходящих в царской семье, как бы он лично ни относился к Их Величествам, все, что касалось Самодержца всея Руси, было для генерала Баташова свято. Для него государь император был человеком, со всеми ему приличествующими слабостями, которого можно было по-христиански простить, и в то же время – помазанником Божиим, которому нужно было безоговорочно верить и за которым нужно было, не раздумывая, шествовать, как за великим вождем, хоть на Голгофу. Он, помня прежние царские аудиенции, готов был простить замеченные у самодержца нерешительность в ведении военных дел, излишнее бахвальство и душевную черствость, прикрытую деланым радушием и показным всезнайством. Кто без греха? За последнее время ничто так и не смогло поколебать его веру в единственно признанного монарха, и он готов был следовать за ним, хоть на Страшный суд. И теперь, видя не показную, а искреннюю преданность монархической идее у окружающих его офицеров (накануне он разговаривал обо всем этом с подполковником Воеводиным, который, как и он, оставался верен царю и воинской присяге), Баташов окончательно уверовал в то, что и Воеводин, и Свиньин будут его верными помощниками и в деле раскрытия страшного заговора против императора.
Направляясь к стоящему у дороги «паккарду», генерал случайно нащупал во внутреннем кармане кителя письмо, которое передала ему на прощание дочь.
– Ах ты черт! – с досадой воскликнул он. – Я ведь совсем позабыл передать тебе весточку от Лизоньки.
– Письмо от Лизы! – радостно воскликнул Свиньин. – Давайте же скорее…
Баташов протянул офицеру чуть помятый конверт. Тот сразу же вскрыл его и с упоением начал читать.
– О-о! – удивленно воскликнул он. – Оказывается Аристарх собирается жениться… Когда же венчание?
– Уже состоялось, – глухо, обиженным голосом промолвил Баташов.
– Что-то я не слышу в ваших словах радости?
– А чему радоваться, когда сын, ни с того ни с сего, разрывает помолвку и женится на безродной, вопреки воле родителей.
– И кто же его избранница?
– Сестра милосердия. Пока он лежал в лазарете, она словно околдовала его.
– Ну что же, – задумчиво промолвил штабс-капитан, – сердцу не прикажешь.
– Да я уже с этим смирился, вот только Варвара Петровна до сих пор не может сына простить.
– Ну, это дело времени, – бодрым голосом промолвил Свиньин, – пойдут внуки, не до обид будет.
– И я так думаю, – согласился Баташов, – видит Бог, мы хотели, как лучше. А, впрочем, ты прав, время все расставит на свои места, – добавил он, с удобством располагаясь на заднем сиденье.
Весеннее солнце, изредка проглядывая сквозь облака, почти не грело. Заботливый шофер, видя, что генерал зябко поежился, осваиваясь в холодной кабине, достал из багажника плед и угодливо накинул его ему на ноги.