– Да не французишки это, а англицкие людишки, – со знанием дела высказался какой-то грамотей в обветшалом сюртуке и шляпе не первой свежести.
– Что те, что другие – все они одним миром мазаны, – поддержал солдата проходивший мимо мастеровой в испачканном красками кожаном фартуке. – Рабочий люд голод за горло берет, а они небось обжираются в своем англицком заведении. Мы народ терпеливый, но до самой последней крайности. А дойдет до черты, так нас тогда уже ничто не остановит…
– Ты, паря, говори, да не заговаривайся, – перебил мастерового неизвестно откуда появившийся городовой, – а то быстро в каталажку угодишь… Расходись, господа хорошие, расходись! – повысил голос городовой, видя, что толпа растет. – Неча возле дома толкаться, господ смущать.
Для пущей убедительности полицейский положил руку на рукоять своей укороченной шашки-«селедки».
Видя решительность городового, народ стал понемногу расходиться, возмущаясь вслух английским «пиром во время чумы».
А в это время в Новом Английском клубе посол Великобритании сэр Джордж Бьюкенен, невысокого роста и болезненного вида человек с утомленным выражением глаз, один из которых был прикрыт моноклем, представлял членам клуба – военному агенту полковнику Альфреду Ноксу, его помощнику капитану Уинстону Джилрою, главе британской резидентуры СИС в России майору Джону Торнхиллу и коммерческому атташе капитану Даниэлю Смиту прибывшего из Первопрестольной сэра Роберта Локкарта, голубоглазого и розовощекого, светловолосого и ослепительнозубого спортивного вида крепыша – нового Генерального консула Великобритании в Москве.
– Прошу прощения, джентльмены, что по независящим от меня причинам я не успел облачиться в приличествующий столь высокопоставленной встрече смокинг, – смущенно промолвил молодой человек. – Как говорится, «прибыл с корабля на бал».
Флегматичный и чопорный Торнхилл, обведя Локкарта холодным взглядом, сухо процедил:
– Впредь старайтесь соответствовать своему положению, сэр. В этой варварской России все взгляды высшего общества устремлены на нас, ибо только мы представляем здесь истинную европейскую цивилизацию…
– Не будьте таким строгим по отношению к этому молодому человеку, – снисходительно взглянув на московского гостя, примирительно промолвил посол, – сэр Локкарт еще не ознакомлен с уставом нашего Английского клуба.
– Я слышал, что в Москве клубный устав намного проще, – поддержал Бьюкенена полковник Нокс, – так же, как и нравы московского великосветского общества, которое в большинстве своем страдает франкоманией и подозрительно относится к нам…
– Вы правы, джентльмены, – приняв покровительственный тон Бьюкенена и военного атташе за чистую монету решительно заявил молодой человек, – в Москве очень трудно стало работать…
– Вы хотите сказать, что нам здесь легко? – неприязненно промолвил Торнхилл. – В последнее время я постоянно чувствую за собой негласную слежку. Джентльмену так непросто затеряться в разношерстной городской толпе…
Видя, что назревает непредвиденное препирательство, посол торжественно объявил:
– Джентльмены, прошу вас к столу!
В изысканном интерьере просторного зала, где проходили наиболее торжественные встречи членов клуба, особенно выделялись картины в золоченых рамах, изображающие венценосных особ, не только как вершителей судеб Британии, но и как любителей повеселиться и поохотиться. Здесь же, на стенах, обитых шелком цветов британского флага, красовались всевозможные трофеи королевских охот. В центре этого художественно-патриотического изыска находился портрет короля Георга V, так похожего на российского императора Николая II.
Джилрою не раз приходилось видеть короля и, сравнивая его с ликом русского царя, он искренне удивлялся поразительному сходству этих двух венценосных особ до тех пор, пока не узнал о том, что они ни много ни мало, а двоюродные братья. И потому, направляясь вместе со всеми к столу, он ощущал неприятное чувство, словно сам русский император, перевоплотившись в Георга V, будет присутствовать на их «тайной вечере» и сможет узнать многое из того, о чем ему ведать не следовало…
Вслед за послом все приглашенные, шумно переговариваясь, направились к огромному столу, накрытому белой шелковой скатертью, на котором господствовал пестрящий живыми цветами ослепительно-белый стаффордширский королевский фарфор, перемежаясь с хрустальными бокалами богемского стекла и инкрустированными золотом столовыми приборами. Подождав, пока все расселись, Бьюкенен подал кому-то знак, и из двери, ведущей на кухню, торжественно, словно спикер, направляющийся к трибуне палаты лордов, прошествовал в зал высокий и статный шеф-повар, выписанный из знаменитого лондонского ресторана «Rules». Подойдя к Бьюкенену, он поклонился и только после того, как посол утвердительно кивнул головой, величественно обозрев гостей, многозначительно щелкнул пальцами. Вышколенные клубные официанты с подносами на руках немедленно засновала вокруг стола, подавая на стол традиционные пироги и разливая виндзорский суп. Следующая смена официантов проворно оделила явно проголодавшихся джентльменов кровавым ростбифом. К мясу подавалось бургундское 1847–1869 годов и бордо 1850 года. После того как были произнесены тосты в честь короля и союзной Франции, подали куропатку с курагой и орехами, разнообразные паштеты и традиционный пудинг. Вслед за быстро иссякшим вином на столе появились классический английский грог, а также знаменитый вересковый эль и пиво.
Ведя довольно непринужденный, застольный разговор, члены Английского клуба не забывали и о шеф-поваре, воздавая ему должное за столь отменный, по-настоящему Лондонский ужин. Серьезный разговор начался лишь после того, как они выкурили по сигаре.
– Джентльмены! – подал голос гостеприимный хозяин. – Я пригласил вас для того, чтобы огласить пренеприятное известие…
Бьюкенен сделал продолжительную паузу, во время которой обвел своим проницательным взглядом из-под насупленных бровей всех присутствовавших. Видя, что джентльмены искренне заинтересовались его необычным вступлением, больше похожим на крылатую фразу городничего из Гоголевского «Ревизора», он неожиданно пробасил:
– Русские имеют намерение порвать все наши союзнические отношения и заключить с немцами сепаратный мир…
Сказав это, Бьюкенен еще раз оглядел своих верных соратников, явно надеясь, что хоть кто-то из них встретит эту тайную весть удивленным восклицанием. Но отозвался лишь только московский гость. Лица остальных были непроницаемы.
– Черт побери! – воскликнул Локкарт. – Я давно это подозревал.
Джилрой, ожидая, что Бьюкенен после недавней встречи с великим князем Николаем Михайловичем скажет что-то более существенное, спросил:
– Мы все в какой-то мере уже знакомы с этими потугами русских, сэр. Может быть, у вас имеются более существенные доказательства их предательства?
– Вы правы, наши союзники-французы располагают более свежими данными из источников, близких к российскому императору, в частности, из его семьи, то есть от великих князей…
«Не хочет старый лис выдавать своего главного информатора, – подумал Джилрой, – а это верный признак того, что великий князь непременно состоит в заговоре против своего сиятельного родственника и готов послужить нашему общему делу».
– Выход России из войны оставит нас и наших французских союзников один на один с сильным и коварным врагом, – продолжал басить тщедушный Бьюкенен, – тем самым ставя под угрозу существование Великобритании и ее восточных колоний. По имеющимся у меня данным, российский император склонен начать мирные переговоры с немцами, которые могут привести к краху. Если царь и кайзер придут к мирному соглашению, а полагать это у меня есть все основания, то высвобожденные с Восточного фронта армии через неделю окажутся против англо-французской коалиции на Западном фронте. Разгром Франции неминуем. И тогда нам придется вести мирные переговоры на условиях немцев…
Нарисованная Бьюкененом мрачная перспектива явно озадачила присутствующих. Даже вечный оптимист Нокс задумался, устремив напряженный взор на посла.
Видя это, Бьюкенен, как опытный артист, вновь сделал многозначительную паузу.
– Таким образом, русские вынуждают нас принять экстренные меры, – наконец уверенно пробасил он. – Я этого не хотел, но нам придется вмешаться во внутренние дела страны, глава которой, вопреки союзническому договору, намерен выйти из войны и прокинуть нас в самое трудное время. На этот крайний случай я имею из Лондона категорические указания начать операцию «Abdication»[7].
– Abdication? – удивленно воскликнул Локкарт.
– Abdication, – удовлетворенно кивнул Джилрой. – Русский царь и не предполагает, до чего неустойчивым и шатким является его трон. Многие, в том числе и его царственные родственники, давно мечтают о его скорейшем падении.
– Но кто же тогда вновь поднимет скипетр и державу российскую на должную высоту? – спросил московский гость.
– Никто! – уверенно пробасил Бьюкенен, чем вновь вызвал среди участников совещания легкое замешательство. Все устремили любопытные и нетерпеливые взгляды на посла.
– Тот, кого мы поддержим после отречения или внезапной смерти нынешнего российского монарха, будет всецело следовать инструкциям из Лондона, – многозначительно промолвил Бьюкенен, – иначе, как говорят русские, не стоит и огород городить.
От этих слов лица присутствующих прояснились, появились удовлетворенные улыбки.
– Вот теперь наши руки развязаны, – хитро блеснув глазами, заявил Торнхилл. – СИС в полном вашем распоряжении, сэр.
– Благодарю вас, сэр, – равнодушно промолвил посол. – Вы бы лучше приберегли свою агентурную сеть для более эффективной борьбы с германской разведкой. По имеющимся у меня сведениям, в последнее время немецкие шпионы наводнили не только нейтральную Швейцарию, но и свободно разгуливают по Лондону.
От этих слов Торнхилл, резко и глубоко затянувшись сигарой, закашлялся. Его большой красный нос внезапно посинел, и он, теряя на ходу весь свой лондонский лоск, поспешил в туалетную комнату.