— Ты что, старина? Расклеился? Это, брат, никуда не годится. Давай-ка в машину да отправляйся в гостиницу.
— До пуска никуда не поеду. От этого, как говорят, еще никто не умер. Потерплю.
— Ну смотри, смотри. Утром идет самолет домой. Здесь тебе больше все равно делать нечего. А дома дел куча. «Востоком» надо заниматься.
По тридцатиминутной готовности уехали мы с товарищами на наблюдательный пункт. И там не теплее. Согревало только волнение. «Готовность десять минут». Вроде и боль стала меньше. На горизонте стояла выхваченная из тьмы белая ракета. Стройная. Чистая. «Минутная готовность!» — донесло радио. Начало сердечко частить. Боли в те минуты я почему-то не ощущал, только кровь в висках билась. Вспышка, поначалу вроде робкая, но тут же всплеск света и глухое ворчание, лавинообразно перерастающее в раскатистый грохот. Пошла! И опять, как два года назад, все вокруг заливается слепящим светом, заполняется гулом. Ракета рвалась туда, ввысь, в бесконечный космос… Прошло несколько минут. Тишина. Почувствовал, что боль опять поползла по телу…
Утром я улетел в Москву. Больница. Рабочей информации, естественно, никакой. Помнил, что по программе рано утром 7 октября должно было начаться самое главное — фотографирование. Знал, как волнуются мои товарищи в Крыму, на приемном пункте. Нервничал здорово, должен признаться. А врачи говорили: «Покой, только покой!» Какой, к черту, покой! До покоя ли было? А что Делать? Только ждать.
Шла вторая неделя, третья… Станции надо было, облетев Луну, еще вернуться в окрестности Земли, и тогда… Наконец такое долгожданное сообщение: «Советская наука одержала новую блестящую победу. С борта межпланетной станции получены изображения недоступной до сих пор исследователям невидимой с Земли части Луны…»
Мое здоровье быстро пошло на поправку. Врачи были довольны, что прописанные процедуры столь эффективны. Я их не разубеждал. Из больницы, правда, удалось вырваться только после ноябрьских праздников…
Перед решающим стартом
Прошло несколько дней после возвращения на работу. По дороге из цеха в ОКБ завернул я в помещение парткома. Хотелось повидаться со старыми друзьями. Встретил меня Евгений Тумовский, старый мой товарищ. Он был уже избран секретарем парткома.
— Ну как жизнь, работа, товарищ парторг? — обменявшись приветствиями, спросил я его.
— Сам понимать должен. Не скучаем. Забот хватает. Ты вот, когда парторгом в ОКБ был, за пределы, так сказать, предприятия свою сферу деятельности не выносил, а тут…
И Тумовский рассказал мне о случае, который, как мне кажется, очень ярко характеризует Главного конструктора, нашего СП.
Зашел как-то в партком секретарь комитета комсомола и рассказал, что райком ВЛКСМ поручил нашей комсомольской организации шефство над одним детдомом. Детишки там — круглые сироты от трех до шести лет. Живут они в двух деревянных двухэтажных домах без канализации и водопровода, участок двора совершенно не оборудован, даже зелени никакой нет. Конечно, вопрос с канализацией и водопроводом нашим комсомольцам решить не по силам, но делать что-то надо. Евгений Александрович посоветовал комсоргу с утра, до начала работы, поймать Сергея Павловича в приемной и рассказать ему об этих детишках.
На следующий день Королев позвонил в партком и предложил парторгу вместе с ним выехать в тот детский дом. Взяли они с собой и специалистов по коммунальным вопросам.
— Приехали мы на трех легковых машинах, — рассказывал Тумовский. — Стоят как-то сиротливо эти два деревянных домика, видимо еще до революции построенные. Вышли из машин. Идет нам навстречу худая высокая женщина, как оказалось, директор детдома. «Ну что, новые шефы, новые знакомства, а будет ли толк?» — проговорила со вздохом. Сергей Павлович ответил ей тихо, но твердо: «Мы хотим осмотреть ваши помещения». Осмотрели все, вышли во двор, и Королев говорит своему заму по хозяйственным делам: «Определите стоимость водопровода, забора вокруг дома и узнайте, как сделать канализацию».
Во время этого разговора распахнулись двери, и детвора выбежала во двор. Осмотрелись ребята, стали к нам подходить. Один мальчонка подошел почти вплотную и внимательно следил, как Королев руками показывал своему заму, где и что на площадке надо сделать. Ты знаешь, я как-то машинально погладил по голове этого мальчугана, он вдруг замер, бросился ко мне и прижался к ноге. И тут же, заметив, что ко мне подходят еще двое малышей, он вытянул ручонку и говорит: «Мой дядя, мой!» Ты знаешь, это произошло так неожиданно, комок подкатил к горлу. Я поднял глаза и увидел лицо Сергея Павловича. У него по щекам текли слезы…
— Ну а дальше-то что? — спросил я, видя, что Евгений До сих пор без волнения не может говорить о том случае.
— Дальше? А дальше вот что. Когда в машине ехали обратно, с нами сел и наш председатель завкома. Королев сказал: «Капитальный ремонт мы проведем, но мне хочется этих детишек одеть как следует — каждому по цигейковой шубке, шапке и валенки новые. Обращусь к министру, попрошу у него тысяч восемь. Как выдумаете, откажет?» — «Вам, Сергей Павлович, не откажет», — ответили мы…
Прошло время, и Евгений Александрович рассказал мне, чем вся эта эпопея закончилась. Вел он одно из заседаний парткома, шел острый разговор. Вдруг в момент выступления Сергея Павловича открывается дверь. Королев недовольно покосился, но тут же улыбнулся. В кабинет подталкиваемые сзади директором детдома вошли детишки. Они были одеты в черненькие цигейковые шубки и шапки. Ребята поздравили нас, поблагодарили за заботу и ушли…
— Зайдите-ка срочно ко мне! — Сергей Павлович произнес эти слога по телефону с какой-то непривычной для рабочей обстановки теплотой.
Через несколько минут я вошел в его кабинет. Он был один.
— Ну вот, старина, еще один год нашей жизни прошел. Завтра Новый год. Поздравляю тебя. С наступающим!
Главный, приветливо улыбаясь, вышел из-за стола, крепко пожал руку, взял из стопки книгу в голубом переплете, протянул мне: «Первые фотографии обратной стороны Луны». Не удержавшись, я открыл переплет. На титульном листе, в правом нижнем углу, наискось крупным энергичным почерком: мои имя, отчество, фамилия и «На добрую память о совместной работе. 31.XII— 59 г. С. Королев».
— Подожди минутку… — Сергей Павлович вышел в маленькую комнату за кабинетом. Через минуту вернулся. В руках две бутылки, по форме — винные, завернутые в мягкую цветную бумагу.
— А это тебе к новогоднему столу!
— Сергей Павлович, что это? — недоуменно пробормотал я.
— А ничего особенного! В Париже какой-то винодел в своей компании пари держал, что поставит тысячу бутылок тому, кто когда-нибудь на обратную сторону Лупы заглянет. Недели две назад в Москву, в академию, посылка из Франции пришла. Ровно тысяча бутылок. Проиграл мусье! Так что, тысяча не тысяча, а две бутылки твои. С Новым годом!
…Память о тех днях сохранила все. И если «прокручивать», как киноленту, события тех лет, не будет пропущен ни один кадр.
— Зайдите немедленно ко мне! — эти слова Сергея Павловича по диспетчерскому циркуляру многих руководителей в тот день сорвали с рабочих мест. Сергей Павлович был в черном костюме, с золотой звездочкой. Значит, приехал с совещания «в верхах».
— Товарищи! Я только что вернулся из Центрального Комитета партии. Докладывал о возможности создания космического аппарата для полета человека в космос. Вы прекрасно знаете, что в принципе имеются условия и средства, необходимые для того, чтобы пилот-исследователь мог совершить космический полет. Но следует предварительно накопить опыт по запуску таких аппаратов и благополучному спуску их на Землю. Нужно надежно отработать, и не один раз, всю сложнейшую технику этого дела. От нас ждут решения этой задачи. Мы не можем обмануть надежды советских людей. Я прошу всех вас самым тщательным образом обдумать, как лучше организовать работу на каждом участке, на каждом рабочем месте и в ОКБ, и на заводе…
Несколько месяцев шло обсуждение возможных вариантов космического корабля. Делать ли аппарат для полета человека на ракете, а потом спутник Земли, или сразу делать спутник Земли с человеком? Каким должен быть спутник Земли для полета человека? Какова форма спускаемого аппарата?
Был еще конкурирующий проект автоматического спутника, которому надлежало решать сложные задачи, и конкурирующая группа проектантов доказывала, что «интересы Отечества требуют создания в первую очередь именно их аппарата, а спутник для полета с человеком все равно быстро не сделать, успеем как-нибудь потом». И они были определенным образом тоже правы. «Сражения» в ОКБ (ожесточенные!) шли на протяжении нескольких месяцев с привлечением главных конструкторов и других специалистов ведущих организаций, которые должны были участвовать в этих работах.
А почему, собственно, спутник? Ведь в космос можно подняться и вертикально, не выходя на орбиту, можно совершить полет по баллистической кривой. И высота будет большой, и условия невесомости… Можно. Были сторонники и такого способа решения задачи, и немало было таких.
Как-то Сергей Павлович вошел в кабинет начальника проектного отдела Михаила Клавдиевича Тихонравова, как всегда, быстро и энергично поздоровался, снял пальто, повесил шляпу на изогнутый рог вешалки.
— Ну-ка, друзья мои, показывайте, на чем вы остановились? Понимаете ли вы, что больше ждать нельзя, сколько же можно играть в варианты?
Несколько проектантов, Евгений Федорович Рязанов — заместитель Тихонравова, Константин Петрович Феоктистов, возглавлявший группу сторонников пилотируемого корабля-спутника, еще три-четыре инженера, специально приглашенные для этого разговора с Главным, молчали.
Королев умел устраивать дискуссии по особо сложным вопросам, умел подводить людей к нужному решению. И получалось так, что его мысли становились коллективным решением, родившимся в процессе дискуссии.
Через три часа решение было принято. Уже надевая пальто, Сергей Павлович повернулся к нам: