Незаметно прошел час. И вот на бетонке показался автобус. Все ближе, ближе. Остановился он почти у самой ракеты. Внизу все руководство с нетерпением не меньше нашего ждало этого момента. Минута на лифте — и я был внизу. Открылась передняя дверка, и в ярко-оранжевом скафандре показался Гагарин. Несколько шагов, рука, неуклюже поднесенная к гермошлему.
— Товарищ председатель Государственной комиссии, летчик-космонавт старший лейтенант Гагарин к полету на первом в мире космическом корабле-спутнике «Восток» готов!
Королев смотрел на Гагарина добрыми-добрыми главами, как может смотреть только отец на любимого сына, провожая его в трудный и опасный путь, и ни словом, ни взглядом не показал своего волнения и тревоги.
— Ну, Юрий Алексеевич, пора. Нужно садиться.
Обнялись. Я стоял рядом и, слегка поддерживая Гагарина под локоть, пошел вслед за ним к лифту. Поднялись по лестнице к площадке. Здесь Юрий на минуту задержался, повернулся к провожающим, поднял руки, посылая им свой привет.
В кабине лифта мы трое: Гагарин, Востоков и я. Две-три минуты подъема — и верхняя площадка. Открываю дверцу. Прямо в лицо — яркий свет ламп: уже и сюда поспел Володя Суворов. Стрекочет камерой, прильнул к 242
видоискателю, как к прицелу. Спешит — дубля таким кадрам не сделаешь.
Прошли к люку. Гагарин заглянул внутрь.
— Все в порядке, «первый сорт», как СП скажет, — не преминул доложить Володя Морозов.
— Раз так, садимся, — улыбнулся Гагарин.
Востоков с одной стороны, я с другой помогли Юрию подняться, закинуть ноги за обрез люка и лечь в кресло. В этот момент всплыло в памяти- первый приход космонавтов в цех, первое наше знакомство, Юрий Гагарин садится в кабину корабля…
Я отошел чуть в сторону, чтобы не мешать Востокову колдовать над привязной системой и креслом. Устроившись, Гагарин начал проверку радиосвязи:
— Как слышите меня?.. Вас слышу хорошо… Вас понял: приступить к проверке скафандра.
Я заглянул внутрь кабины. Юрий почти автоматически делал все, что было многократно отрепетировано. Востоков довольно улыбался.
Минут через пять Гагарин доложил:
— Проверку скафандра закончил.
Вскоре он переключил линию радио на телефоны гермошлема, и мы уже не могли слышать вопросов, задаваемых ему, но по его ответам было понятно, что с ним говорили его товарищи из отряда космонавтов. Говорил и Сергей Павлович.
Я посмотрел на часы. Семь часов пятьдесят минут. Надо прощаться с Юрой и закрывать люк. Что-то хочется еще сказать. Но все сказано. Обнял Юрия, насколько позволяли размеры люка, пожал руку, похлопал по шлему.
— Давайте…
Мгновение — и Володя Морозов с Колей Селезневым накинули крышку на замки. А их тридцать. Руки, словно автоматы, быстро навинчивали гайки замков. Володя Морозов специальным, так называемым моментным, ключом подтягивал каждую из них. Первая, пятнадцатая, седьмая, двадцать третья… Некогда смотреть на часы. Секунды отстукивали в висках толчками крови. Последняя! Опустили облегченно руки. И тут же тревожный, настойчивый сигнал телефонного зуммера. Взволнованный голос:
— Почему не докладываете? Как у вас дела?
— Сергей Павлович, тридцать секунд назад закончили установку крышки люка. Приступаем к проверке герметичности.
— Правильно ли установлена крышка? Нет ли перекосов?
— Нет, Сергей Павлович. Все нормально…
— Вот в том-то и дело, что не нормально! Нет сигнала КП-3!
Я похолодел. КП-3 — это специальный электрический контакт прижима крышки, сигнализирующий о ее нормальном закрытии.
— Крышка установлена правильно, Сергей Павлович!
— Что можете сделать для проверки контакта? Успеете снять и снова установить крышку?
— Успеем, Сергей Павлович. Только передайте по радио Гагарину, что будем открывать люк.
— Все передадим. Спокойно делайте свое дело, не спешите.
А времени-то почти не было.
Из фонограммы переговоров:
«7 часов 58 минут. «Заря-1» (Королев). Юрий Алексеевич, у нас так получилось: после закрытия люка вроде один контактик не показал, что он прижался, поэтому мы, наверное, сейчас будем снимать люк и потом его поставим снова. Как поняли меня?
«Кедр» (Гагарин). Понял вас правильно. Люк открыт, проверяют сигнализаторы.
«Заря-1» (Королев). Ну отлично…»
В одно шестирукое существо слились мы трое. Не то что теперь, но и тогда не понять было, кто и что делал. Казалось, все делалось само. Помню только, что скрипнула крышка на полу нашей рабочей площадки, прикрывавшая лаз вниз по лестницам стартового устройства, и показалась голова заместителя Королева — Леонида Александровича Воскресенского.
Очевидно, он, встревоженный происшедшим, несмотря на солидный возраст и, скажем прямо, отнюдь не богатырское здоровье, поднялся сюда, на высоту пятнадцатого этажа, не воспользовавшись лифтом. Минуту он молча смотрел, потом его плечи и голова медленно ушли в проем люка, и крышка опустилась. По всей вероятности, он понял, что его вмешательства не потребуется.
Сняли тридцать гаек с замков. Сняли крышку. Только и успел я заметить, что Гагарин, чуть приподняв левую руку, внимательно смотрит на меня в маленькое зеркальце, пришитое к рукаву, тихонечко насвистывая мотив песни: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках ее сын пролетает». Смотрю на кронштейн этого КП-3. Все на месте. Так, на всякий-случай переместили его чуть-чуть. Подумалось, наверное, это наши электроколдуны — пультовики — там, в бункере, проморгали, не заметили загорелась или нет нужная лампочка. Так оно и было, по в этом признались они гораздо позже.
Последний взгляд, прощаться с Юрием уже некогда, успел только поймать в зеркальце его хитрющий взгляд. Крышка опять на замках. Снова гайки: первая, пятнадцатая, седьмая, двадцать третья… Есть последняя!
Из фонограммы переговоров:
«8 часов 13 минут. «Заря-1» (Королев). Как слышите меня? Крышку уже начали ставить, наверное?
«Кедр» (Гагарин). Вас слышу хорошо. Крышку уже, очевидно, кончают заворачивать.
«Заря-1» (Королев). Понял вас. У нас все хорошо… Только что справлялись из Москвы о вашем самочувствии. Мы туда передали, что все нормально.
«Кедр» (Гагарин). Понял вас. Передали правильно… Если есть музыка, можно немножко пустить».
В телефоне голос Сергея Павловича:
— КП-3 в порядке. Приступайте к проверке герметичности.
— Есть!
Фу-у! Как гора с плеч…
Из фонограммы переговоров:
«8 часов 17 минут. «Заря-1» (Королев). Ну как, музыку дали вам? Нет?
«Кедр» (Гагарин). Пока не дали.
8 часов 19 минут. «Заря-1» (Королев). Понятно, это же «музыканты»: пока туда, пока сюда — не так-то быстро дело делается, как сказка сказывается, Юрий Алексеевич.
«Кедр» (Гагарин). Дали. Про любовь…
«Заря-1» (Королев). Дали музыку про любовь? Это толково, Юрий Алексеевич, я считаю…»
Герметичность проверили быстро — все в порядке.
— Есть герметичность! — это я в трубку телефона. В ответ голос Сергея Павловича:
— Хорошо. Вас понял. Заканчивайте ваши дела, сейчас мы объявим тридцатиминутную готовность.
Из фонограммы переговоров:
«8 часов 25 минут. «Заря-1» (Королев). Герметичность проверена — все в норме, в полном порядке. Как поняли?
«Кедр» (Гагарин). Вас понял: герметичность в порядке. Слышу и наблюдаю: герметичность проверили. Они что-то там постукивают немножко»,
Мы собрали инструмент, надо спускаться вниз, а до чего же не хочется! Руки так и тянулись к шарику — дотронуться еще раз, похлопать его по круглому боку…
Стукнула дверь лифта, рывком пол ушел из-под ног, минута — и мы внизу. Подошел к Сергею Павловичу:
— Прошу разрешения быть во время пуска в бункере управления.
— Ну что же, не возражаю. Только в пультовой будет народу много, так что будь где-нибудь поблизости.
До старта еще минут двадцать. Можно побыть еще здесь, рядом с ракетой. Заканчивалась заправка топливом третьей ступени. Центральный блок и боковушки были заправлены раньше. Их бока покрылись толстым слоем инея, он пластами отваливался и слетал вниз. Будто елочка зимняя отряхивалась.
От ракеты отъехала высокая металлическая ферма с площадками обслуживания и лифтом, на котором мы спустились. Теперь, если и захочешь, к кораблю не доберешься. Но зато ракета предстала во всей красе, ничего ее не закрывает. На самом верху, словно шлем древнего витязя, снежно-белый обтекатель. Под ним укрыт корабль, и только через большое окно сбоку поблескивает крышка люка. Того самого. А за ней…
Что он думал тогда, в эти минуты? Я твердо знал лишь одно — Гагарин верил нам, верил в то, что сделано все, что только было в человеческих силах, для успешного полета. Он отдавал свою жизнь, себя машине, созданной людьми.
Восемь часов сорок пять минут. Королев, Воскресенский, начальник испытательного комплекса Кириллов около ракеты. А «козырек» уже опустел. Все закончено. Теперь ждать. Из репродукторов громкой связи доносится: «Десятиминутная готовность! Готовность десять минут!» Заметил я, что Королев и Кириллов косо посмотрели в мою сторону. Пора уходить. Взглянул на ракету последний раз. Больше ведь ее не увидишь! Спустился в бункер, расположенный глубоко под землей. Крутая неширокая лестница вниз, тяжелые массивные двери. Прошел по коридору, заглянул в пультовую. Стартовики на своих местах, за пультами. Тихо. Все сосредоточенны, предельно внимательны, серьезны. За их спинами на невысоком помосте — два перископа, как на подводных лодках. Рядом — небольшой столик. У перископов встанут Воскресенский и Кириллов. За столиком — место Сергея Павловича.
Я остался в боковой комнате рядом с пультовой. Народу много — главные конструкторы смежных организаций, испытатели, медики, связисты. В углу на столе телеграфный аппарат, радиостанция, микрофон. Как раз в ту минуту шел разговор с Гагариным. Слышно было, как кто-то из медиков проговорил:
— Займите исходное положение для регистрации физиологических параметров.
— Исходное положение занял, — донеслось из динамика.