– Там Йен! – прищурившись, воскликнула Клэр. – Но что с его конем?
Племянник шел, ведя в поводу хромающего коня, оба выглядели потрепанными.
– Охромел, причем сильно. Что случилось? – спросил Джейми Йена.
– Он наступил на что-то острое, когда выбирался на берег. Пропорол ногу чуть ли не до кости. – Йен провел рукой по ноге коня, и тот сразу же поднял ее, показав неподкованное копыто. Трещина в нем была очень глубокой, и Джейми сочувственно нахмурился. Наверное, ощущения такие же, как у человека, вынужденного идти с сорванным ногтем на большом пальце.
– Возьми мою лошадь, Йен, – сказала Клэр и спорхнула с седла в облаке нижних юбок. – Я могу ехать на Кларенсе. Мне незачем спешить.
– И правда, – неохотно согласился Джейми – у Клэр неплохая лошадь, а Йену нужно быть верхом. – Поменяйте седла. Йен, дождись доктора Хантера и присмотри пока за своей тетушкой. Саксоночка, до свидания, увидимся позже.
Тянуть больше нельзя, и Джейми направил коня в толпу. Остальные офицеры уже собрались вокруг Вашингтона, он едва-едва успевал присоединиться к ним. Но его сердце сжималось не из боязни опоздать, а от чувства вины.
Он должен был сразу же сообщить об аресте Джона Грея, однако медлил, надеясь… на что? Думал, эта странная ситуация как-нибудь разрешится сама собой? Если бы он сказал о Джоне Грее, Вашингтон запер бы того где-нибудь… или сразу же повесил. Маловероятно, но такое тоже может быть, и потому Джейми смолчал, надеясь, что в суматохе об этом забудут.
Однако больше всего его терзало не пренебрежение долгом и даже не то, что он подверг Клэр опасности, оставив этого мелкого содомита в палатке, а не сдав его Вашингтону. Нет, он жалел, что перед уходом не освободил Грея от его клятвы, чтобы тот смог сбежать во всеобщей суете. Даже если бы у Джейми потом возникли неприятности, Грей был бы свободен.
Однако думать об этом уже поздно. Коротко помолившись за душу лорда Грея, Джейми остановился рядом с маркизом де Лафайетом и кивнул генералу Вашингтону.
Глава 72Недоразумения и осложнения
В этой местности текли три ручья. Вода промыла в мягкой земле глубокие ямы и текла по дну оврагов, заросших молодыми деревцами и кустарником. Фермер, с которым Йен разговаривал вчера по время разведки, сказал названия ручьев: Разделяющий, Среднеспотсвудский и Североспотсвудский, однако Йен так и не понял, который из ручьев как называется.
Здесь, в низине, ручей растекался широко, заболачивая землю. Идти было трудно не только ему, но и коню, и Йен повернул обратно. Один из фермеров назвал такие низины топью, и Йен счел это подходящим словом. Он поискал взглядом место для водопоя, но склоны оврага слишком круты. Человек еще смог бы спуститься к воде, но только не конь или мул.
Йен почувствовал их раньше, чем увидел. Возникло ощущение сидящего в засаде хищника, ждущего у водопоя свою добычу, и Йен резко развернул коня и поехал вдоль ручья, зорко глядя на противоположный берег.
Конь тряхнул головой, отгоняя мух. Среди деревьев мелькнуло чье-то лицо… лица, тоже раскрашенные на индейский манер.
Повинуясь предчувствию, Йен приник к шее коня. Над ним тут же вжикнула стрела и вонзилась в ствол ближайшего платана. Йен выпрямился, выхватил лук и выпустил стрелу в то место, где заметил лица. Стрела прошила листву, но ни в кого не попала, впрочем Йен этого и не ждал.
– Могавк! – насмешливо крикнули с той стороны и добавили еще несколько слов на языке, которого Йен не знал. Смысл их тем не менее был ясен, и Йен ответил типично шотландским жестом, тоже вполне понятным, вызвав у незнакомцев смех.
Йен выдернул чужую стрелу из платана. В оперении перья зеленого дятла, и выглядит незнакомо, а ее владельцы говорят не на алгонкинском языке. Может, это индейцы из племени ассинибойн – если б он мог рассмотреть их, то сказал бы точнее. Но это могли оказаться и другие индейцы.
Скорее всего, они работают на англичан. Йен знал большинство индейских разведчиков из повстанцев, а эти, пусть и не пытались убить его, – хотя с легкостью могли это сделать, если б захотели, – слишком уж грубо поддразнили его. Возможно, из-за того, что поняли, кто он.
Говорящему на английском языке проще сказать «могавк», чем «каньен’кехака». У племен, которые не знали каньен’кехака, этим словом пугали детей или оскорбляли. Оно означало «людоед» – каньен’кехака известны тем, что жарят своих врагов живьем и поедают их плоть.
Йен подобного не наблюдал, но знал стариков, которые видели и с удовольствием делились подробностями. Он не задумывался об этом, иначе снова вспоминалась ночь, когда в Снейктауне умирал, сжигаемый заживо, искалеченный священник – той ночью Йен стал могавком.
Вверх по ручью, футах в шестидесяти, виднелся мост. Йен остановился, но лес на той стороне молчал, и он рискнул пересечь мост. Копыта коня глухо бухали по доскам. Если на той стороне английские разведчики, значит, их армия недалеко отсюда.
За лесом оказался широкий луг, а за ним поля и большая ферма – за деревьями Йен увидел часть здания и людей. Поспешно развернув коня, он объехал рощу и выехал на открытое место, с которого удобнее наблюдать.
У фермы бродили солдаты в зеленых мундирах, а ветер донес запах серы. Гренадеры.
Развернув коня, Йен поехал обратно.
Кавалеристы Британского легиона наполняли фляжки из колодца во дворе фермы. Впрочем, дозорных они выставили, и те при виде одинокого всадника тут же подали сигнал тревоги. Отлично тренированный отряд. Банастр Тарлетон – хороший офицер.
Сам Тарлетон стоял в тени большого дерева, держал в одной руке украшенный плюмажем шлем, а другой утирал лицо зеленым шелковым платком. При виде подобной игры на публику Уильям закатил глаза, но постарался сделать это незаметно для Тарлетона. Заставив коня перейти на шаг, он подъехал к Тарлетону, наклонился и вручил ему депешу.
– От капитана Андре. Я гляжу, вам было чем заняться?
Драгуны побывали в сражении – от них пахло дымом, а двое солдат в окровавленных мундирах сидели у сарая. Сквозь распахнутые двери виднелось пустое нутро сарая, а на утоптанной земле двора кое-где лежал навоз. Уильяму на миг стало интересно, кто увел скот – сам фермер или одна из армий.
– Немного размялись, – ответил Тарлетон, читая депешу. – А вот это уже лучше. Мы идем к лорду Корнуоллису. – Лицо его побагровело от жары, кожаный воротник впивался в толстую, мускулистую шею, однако от полученных сведений Тарлетон оживился.
– Хорошо, – сказал Уильям и развернул было коня, чтобы уехать, но Тарлетон поднял руку, призывая его остановиться. Убрав депешу и зеленый платок в карман, он сказал:
– Вот что, Элсмир, вчера в очереди за хлебом я увидел эдакий сладкий кусочек. – Тарлетон причмокнул. – Очень сладкий, а с ней была ее миленькая сестричка, хотя, на мой взгляд, она еще не созрела.
Уильям удивленно поднял брови, но напрягся. Тарлетон стрельнул взглядом на его руки, и Уильям с трудом их расслабил.
– Я ей кое-что предложил. Она не согласилась, сказала, что она твоя, – последняя фраза прозвучала вопросительно.
– Если ее зовут Джейн, то она и ее сестра путешествуют под моим покровительством.
– Под твоим покровительством? – откровенно удивился Тарлетон. – Она сказала, что ее зовут Арабелла, может, мы говорим о разных девушках?
– Нет. И не смей ее трогать. – Уильяму не нравился этот разговор, и он взялся за поводья, собираясь уехать.
Это оказалось ошибкой – Тарлетон никогда не уклонялся от брошенного вызова. Сверкнув глазами, он набычился и широко расставил ноги.
– Давай сразимся за нее.
– Прямо здесь? Ты с ума сошел?
Невдалеке трубили военные рожки. Не говоря уж о присутствующем здесь отряде Тарлетона, часть которого с интересом прислушивалась к их разговору.
– Это не займет много времени, – тихо сказал Тарлетон, перекатываясь с пятки на носок. Левую руку он сжал в кулак, а правой похлопывал по бедру. Обернувшись на пустой сарай, добавил: – Мои люди не станут вмешиваться, но можно пойти в сарай, если ты стесняешься. – Последнее слово прозвучало с такой интонацией, что становилось ясно – Тарлетон подразумевает под ним трусость.
Уильяму хотелось сказать «Она не моя собственность», но тогда Тарлетон начнет домогаться Джейн. Уильям знал, как тот обращается с девушками – он не был с ними груб, но действовал напористо и всегда добивался своего, так или иначе.
А уж после Харкнесса… Мысли Уильяма не поспевали за телом – он оказался на земле и снял мундир прежде, чем принял окончательное решение.
Бан с усмешкой положил шлем на землю и принялся неторопливо снимать мундир. Это привлекло внимание всех его людей, и вскоре Уильям и Тарлетон оказались в кольце свистящих и подначивающих их драгун. И только лейтенанту Бана не нравилось происходящее – посерев, он схватил Тарлетона за руку и воскликнул:
– Полковник! Сэр… – Голос его звучал испуганно, однако лейтенант, на взгляд Уильяма, больше опасался возражать офицеру, чем последствий своего молчания.
– Отпусти. И заткнись, – бросил Бан, не сводя глаз с Уильяма.
Лейтенант резко отдернул руку, словно его в плечо толкнули.
Уильям наблюдал за этим отрешенно, будто со стороны, его разум словно раздвоился – часть его потешалась над нелепостью происходящего, а другая, самая здравомыслящая, впала в ужас. Тело же мрачно торжествовало и предвкушало схватку.
Уильям видел, как сражается Бан, и не стал совершать ошибку, дожидаясь какого-либо сигнала к началу схватки – он ринулся в бой сразу, как только зеленый мундир Тарлетона коснулся земли. Не обращая внимания на сильный удар в бок, Уильям схватил Тарлетона за плечи, рванул вниз и ударил коленом в лицо. Раздался жуткий хруст.
Уильям выпустил Тарлетона и толкнул в грудь. Тарлетон попятился, из его носа бежала кровь, но удивление вмиг сменилось яростью берсерка, и он кинулся на противника будто бешеный пес.
Уильям был на шесть дюймов выше Бана и на сорок фунтов тяжелее, а еще имел трех старших кузенов, которые научили его драться. Банастр Тарлетон имел непоколебимую уверенность в том, что победит в любой битве, которую начал.