Трехъярусную колокольню Сашенька увидела впереди еще при подъезде в Одинцово. Церковь оказалась открытой, но внутри ни прихожан, ни священника не было, лишь толстая тетка в черном платье мыла там пол.
– Где найти отца Иллариона? – окликнула ее Сашенька.
– Отдыхает наш батюшка. К шести часам на службу придет.
Ждать три часа, пока соизволит проснуться деревенский поп? Ну уж нет!
– Он нужен срочно. Больной при смерти…
– Так бы сразу и сказали.
Тетка, бросив тряпку, выбежала из храма. Минут через пять, прикрывая зевоту, явился молодой священник с круглыми очками, за стеклами которых прятались проницательные глаза. Поймав их взгляд, Сашенька поняла, что ей не свезло. Она-то надеялась, что здесь служит полупьяный «поп, толоконный лоб», тот же крестьянин, только грамотный. Но местный священник, похоже, неплохо образован, возможно, что перед семинарией успел поучиться в университете. Такого на мякине не проведешь.
– Где больной? – спросил отец Илларион.
– Простите, батюшка, но я соврала. Потому что мне нужно срочно с вами переговорить.
– Хорошо, не волнуйтесь. Я внимательно вас слушаю.
– Седьмого августа вы отправили из Голицыно телеграмму, заказав в столице венок с надписью «Простите». За что вы попросили прощения?
– Простите, сударыня, но я такого случая не припоминаю, – тонко улыбнулся отец Илларион.
– Не лгите, батюшка. Должно быть, просто не знаете, что ту телеграмму вас попросил отправить убийца…
– Убийца? Вы сильно заблуждаетесь.
– Значит, признаете, что отправили телеграмму?
– Сие не преступление и не грех.
– Кто просил ее отправить?
– Имя вам назвать не могу.
– Из-за тайны исповеди?
– Да.
– В данном случае вы не сможете за нее спрятаться. Я ведь не требую сообщить, в каких именно грехах покаялся тот человек. Прошу лишь назвать его имя.
– Нет.
– Тогда я еду к исправнику.
Священник заметно побледнел:
– Простите, вы не представились…
– Александра Ильинична…
– Александра Ильинична. Дело слишком деликатное, чтобы предавать его огласке.
– Это вы убийство деликатным делом назвали?
– Прошу, поверьте мне, этот человек никого не убивал.
– А вдруг вы ошибаетесь?
– Зачем вы его ищете? Удовлетворить любопытство?
– Ради торжества правосудия.
– Никого из Гневышевых сие не вернет.
Значит, ехала сюда не зря. Отец Илларион, без сомнения, знает тайну гибели Кости или Капы. Или их обоих.
– Засим прощайте! – Священник махнул рукой и пошел к алтарю. – Да хранит вас Господь!
– Я еду к исправнику! – крикнула ему вслед Сашенька.
Отец Илларион не обернулся. Подойдя к иконостасу, он три раза перекрестился и скрылся за Царскими вратами.
Теперь княгиня была уже абсолютно уверена, что в Одинцове скрывается убийца. Оставалось лишь выяснить его личность. Но как? Отправиться к исправнику? Тот Сашеньку сперва на смех подымет. Конечно, после телеграмм из питерского сыскного отделения ему-таки придется допросить отца Иллариона. И ссылки попа на тайну исповеди уже не помогут – ему придется назвать автора депеши. Однако за это время (а на переписку с Крутилиным уйдут сутки, а то и двое) преступник успеет скрыться.
Выйдя из церкви, Сашенька дала указание извозчику свернуть на первом же повороте, неважно, направо или налево. Свернуть и тут же остановиться. Извозчик так и поступил.
– Привяжи лошадей к дереву, – приказала княгиня, доставая из ридикюля пятерку, – а сам иди в церковь.
– Зачем? – изумленно спросил извозчик.
– Встань у какой-нибудь иконы в боковом приделе и молись. Долго молись. Дождись, когда священник выйдет из храма, и топай за ним, только незаметно. Мне нужно узнать, куда именно он пойдет. Запомни этот дом и возвращайся сюда. Если сделаешь как сказала, пятерка твоя.
Мужик долго обдумывал слова Сашеньки, минуту или даже две. Поручение барыньки казалось ему странным и подозрительным. Но алчность в итоге пересилила. Не сказав княгине ни слова, он отправился в церковь. А Сашенька принялась расхаживать взад-вперед вдоль коляски. Терпение не входило в число ее добродетелей. Эх, если бы она могла сама проследить за отцом Илларионом. Но Можайское шоссе пустынно, священник тотчас ее заметит. А на простого мужичка внимания не обратит.
Почему-то Сашенька была уверена, что отец Илларион сразу ринется предупреждать убийцу. Почему? Интуиция, или, как любит говорить Крутилин, чуйка.
Время тянулось медленно. С каждой минутой усиливалась жара. На узкой деревенской улочке росли только кусты шиповника, низкорослая тень которых спрятать Сашеньку не могла. И в коляске было не укрыться – солнце светило прямо на нее, и обитые кожей сидения раскалились, словно сковородки на плите. А извозчик все не возвращался. Неужели чуйка Сашеньку подвела и священник решил дождаться вечерней службы за Царскими вратами? Почему бы и нет, в церкви ведь прохладно. А убийцу он предупредит, когда тот придет на службу. Или записку ему отправит – толстая тетка ее отнесет.
Сашенька была очень собой недовольна: почему она не продумала все возможные варианты? Тогда дала бы извозчику более детальные инструкции. А теперь из-за того, что поторопилась, ее обведут вокруг пальца. Видимо, придется самой идти в церковь и вызволять оттуда извозчика, иначе Сашеньку хватит тепловой удар. А потом немедля искать колодец. Сперва напиться, а потом, чтоб извозчик окатил ее из ведра. Черт с ним, с платьем! Другое купит.
Солнце внезапно спряталось, на улице потемнело, подул ветер. Сашенька почувствовала облегчение. Но только на миг, пока не подняла глаза вверх. Туча! Мощная, черная, готовая обрушить не одно ведро, а миллион. Господи, только вот грозы Сашеньке не хватало! Конечно, от дождя можно спрятаться в коляске. Но вдруг лошади испугаются грома, сорвутся с привязи и понесут?
Что же делать?
– Барыня! – окликнули Сашеньку с шоссе.
Она обернулась – извозчик. От радости едва не бросилась ему на шею.
– Наконец-то! Где тебя носило?
– Как где? Делал, что велели. Встал у Пантелеймона-целителя и молился, вдруг от невстаючки[68] поможет. Через четверть часа поп позвал тетку, что в храме прибиралась. Сходи, де, погляди, уехала та баба настырная али нет? Я сразу понял, что про вас спрашивает. Тетка вышла на крыльцо и сразу вернулась, сказав, что вы уехали. Я чуть не засмеялся. Как ловко мы их провели. Поп сказал тетке, что уходит по делам, и велел церковь закрыть, когда пол домоет. Он вышел, я – за ним. Гадаю, куда повернет? Если влево, тогда сразу же вас рассекретит, слишком мы недалеко встали. Однако он вправо свернул. Долго мы с ним шли, может, с полчаса, а потом он в избу какую-то зашел. Я подошел к ней поближе, в окна заглянул. Детки там вокруг стола сидят, и у каждого – книга.
– Школа, – поняла Сашенька.
А в школе отец Илларион Закон Божий преподает. Значит, не к убийце он пошел. Неужели чуйка Сашеньку подвела? Ничего не поделаешь, придется ехать к исправнику. Хотя… Нет, чуйка не подвела. А убийца находится в школе. Иначе бы поп не стал выяснять, уехала Сашенька или нет? Значит, ей нужно в школу. Неужели убийца кто-то из учителей? Или же не ехать? Убийца ведь и с Сашенькой может расправиться. Правда, она ведь не одна, с возницей. Очень крепкий мужик, хоть у него и невстаючка.
– Едем в школу, – сказала она извозчику.
Коляска не доехала до нее десяти шагов. Сашенька все размышляла – как же ей вычислить убийцу? По каким признакам?
– Привяжи лошадок, пойдешь со мной, – сказала она вознице. – Нож у тебя есть?
– Нож?
– В школе скрывается опасный убийца. При моем появлении может броситься наутек. Или накинуться на меня. Сможешь защитить?
– Э-э, барыня, мы так не договаривались…
– Если его задержишь, дам еще десятку.
Извозчик, обдумав новое предложение княгини, спросил:
– А ежели у него левольвер?
Сашеньку и саму сей вопрос тревожил. Но она решила скрыть от извозчика собственные страхи и ответила как могла беспечно:
– Откуда у него револьвер?
Извозчик вздохнул и привязал лошадок. Они подошли к открытым окнам школы, за которыми учительница объясняла детям правила сложения:
– У меня одно яблоко, Ваня дал мне еще два. Сколько у меня теперь яблок?
Голос показался Сашеньке знакомым. Она подошла вплотную, заглянула в окно. Увиденное вкупе с предгрозовой духотой так ее поразило, что княгиня упала в обморок.
Очнулась Сашенька на турецком диване в полутемной из-за сильнейшей грозы гостиной. Молнии летали за шторами, сверкая кинжалами, а от сильного грома дрожали стекла.
– Она очнулась, – произнес незнакомый баритон. Сашенька повернула голову. Перед диваном стоял солидный мужчина лет сорока в парусиновой двойке.
– Где я? – спросила княгиня.
– Вы у меня дома. Разрешите представиться: почетный мировой судья Курятников Яков Никитич. С отцом Илларионом вы уже знакомы, с Капой тоже.
Капа!
Княгиня вспомнила, как увидала девушку в окно и от неожиданности – ведь Капу считала мертвой – потеряла сознание.
– Добрый день, ваше сиятельство, – тихо произнесла Гневышева.
– Ты жива? – спросила Сашенька и сразу поняла, как нелепо звучит ее вопрос. Конечно, жива. И ведь все на это давно указывало: и странная телеграмма, отправленная с Николаевского вокзала, и слова Прыжова, что похороненные в могиле останки не принадлежат Капе, и загадочная надпись на венке. Почему Сашенька решила, что прощения у жертвы просил убийца? Нет, это Капа просила прощения у матери и брата.
Девушка ей ничего не ответила. Стояла у стола, на котором дымился самовар, и пристально глядела на княгиню, словно размышляя, как же с ней теперь поступить? Рядом на стуле сидел отец Илларион и тоже смотрел на Сашеньку. Его взгляд был иным – осуждающим, мол, я же велел вам уехать, но вы ослушались. Теперь пеняйте на себя. Что они собираются с ней сделать? Неужели убить?