Обычные и чрезвычайные контрибуции времен Третьей коалиции принесли 35 млн франков, Четвертой коалиции – 253 млн франков, реквизиции в Пруссии в 1807 году – 90 млн франков, в Австрии в 1809 году – 79 млн франков, в Испании (1808–1813) – 350 млн франков, в Италии – 308 млн франков, в Голландии (в виде изъятых товаров) в 1810 году – 10 млн франков, в том же году наложенная на Гамбург особая «контрибуция» – 10 млн франков{1497}. Более чем за десятилетие экономия, обеспеченная использованием союзных контингентов (253 млн франков), расквартированием французских войск в государствах-сателлитах (129 млн франков), а также 807 млн франков обычных и 607 млн франков чрезвычайных контрибуций, достигла почти 1,8 млрд франков. Однако и этого было мало, поскольку с момента разрыва Амьенского договора и до 1814 года на финансирование походов Наполеону потребовалось не менее 3 млрд франков{1498}. Чтобы покрыть разницу, ему пришлось найти более 1,2 млрд франков: около 80 млн принес сбор налогов (в том числе восстановленных в 1806 году, после упрочения власти Наполеона, крайне непопулярных дореволюционных droits réunis на табак, алкоголь и соль), 137 млн – таможенные сборы, 232 млн – продажа национальной и коммунальной собственности (национальных имуществ), были сделаны займы в Банке Франции. Должностные лица, в том числе сам Наполеон, пожертвовали еще 59 млн франков{1499}. «Мы должны остерегаться перегрузки нашего осла», – предупредил Наполеон Государственный совет.
Поскольку война кормила себя не досыта, а лишь на 60 %, остальные 40 % так или иначе пришлось заплатить французам. Причем увеличение прямых налогов не коснулось ремесленников, негоциантов, крестьян и людей свободных профессий, составляющих опору Наполеона: они продолжали платить лишь акцизы как потребители алкоголя и курильщики. Прямые налоги не были введены и в отношении доходов мелкой, средней и крупной буржуазии, хотя даже Англия обложила 10-процентным налогом любой доход свыше 200 фунтов стерлингов в год (неслыханное в те времена дело). К моменту первого отречения Наполеона (1814) государственный долг Франции снизился всего до 60 млн франков, а налоги и сборы ежегодно приносили 430–500 млн франков{1500}. Удивительно, как можно было оплачивать пятнадцать лет войны, не вводя налогов на доход, особенно если учесть, что Старый порядок погиб отчасти из-за своих гораздо меньших расходов на помощь восставшим против Англии американским колонистам. «Когда я опрокину Англию, я отменю налогов на 200 млн франков», – пообещал Наполеон Государственному совету в мае 1806 года{1501}. Не приходится сомневаться, что он так и поступил бы.
В январе 1806 года Наполеон совершил первую серьезную ошибку в государственных делах – он предложил своему брату Жозефу неаполитанскую корону: «[Неаполитанское королевство] станет, подобно Италии, Швейцарии, Голландии и трем германским королевствам, моим федеральным государствам, а на деле – Французской империей»{1502}. Жозеф взошел на престол 30 марта. В июне Луи Бонапарт стал королем Голландии. Возвращение к дореволюционному порядку управления нанесло удар меритократической системе, которой первоначально придерживался Наполеон: передача ключевых постов его братьям – людям, как правило, некомпетентным – предвещала проблемы в будущем. В декабре 1805 года Наполеон в письме Жозефу отзывался о Жероме: «Я твердо намерен позволить ему сесть в тюрьму за долги, если его содержания ему не хватит… Непостижимо, что этот молодой человек не приносит мне ничего, кроме неудобств, и бесполезен для моей системы»{1503}. И всего два года спустя он сделал мало изменившегося Жерома королем Вестфалии! Среди представителей покоренных народов было множество профранцузски настроенных реформаторов, которым Наполеон мог доверить власть (например, Мельци д’Эриль в Италии, Рутгер Ян Схиммелпеннинк в Голландии, Карл Дальберг в Германии, князь Понятовский в Польше, даже наследник испанского престола Фердинанд) и которые справились бы гораздо лучше, чем большинство французов, не говоря уже о склочных, тщеславных, ненадежных, часто недалеких членах семейства Бонапартов.
Несмотря на множество грубых, сердитых писем с наставлениями, посланных Жозефу Наполеоном («Ты должен быть королем и говорить, как король»), его любовь к старшему брату была сильной и искренней{1504}. Когда Жозеф пожаловался, что Наполеон уже не тот, каким он его знал, в августе 1806 года император написал брату (из охотничьего замка Рамбуйе), что его расстроило это впечатление, поскольку (Наполеон, как и Жозеф, высказался о себе в третьем лице) «обыкновенное дело, что он в сорок лет не должен испытывать к тебе те же чувства, которые испытывал в двенадцать; но его чувства к тебе гораздо искреннее и гораздо сильнее. Его дружба несет отпечаток его души»{1505}.
Голландия в период расцвета удивляла мир: она бросила вызов Испанской империи, возвела своего штатгальтера Вильгельма Оранского на английский престол (под именем Вильгельма III), построила собственную колониальную империю, приобрела остров Манхэттен, изобрела капитализм и прославила себя золотым веком Гуго Гроция, Спинозы, Рембрандта и Вермеера. Увы, к концу XVIII века Англия отняла (нередко без боя) большую часть колоний Голландии. Ее мореплавание и заморская торговля были почти уничтожены, население городов (в отличие от остальной Европы) быстро сокращалось. Процветало лишь производство джина{1506}. Наполеон, сделав королем Луи (чему сами голландцы не противились), нанес суверенитету страны последний удар. Луи оказался достойным во многих отношениях правителем. Он продолжил централизацию государства, прежде состоявшего из самоуправляемых провинций. Этот процесс инициировал великий пенсионарий [Рутгер Ян] Схиммелпеннинк – ослепший ветеран, при котором после долгого упадка начался подъем. Реформирование местных органов власти в 1807 году лишило влияния их и местные элиты. В 1808 году были распущены старинные гильдии. В 1809 году была реформирована судебная система. Луи перенес двор из Гааги в Амстердам (сначала в Утрехт). Городской совет уступил ему ратушу, ставшую королевской резиденцией{1507}.
«В то мгновение, когда я ступил на землю Голландии, я сделался голландцем», – объявил Луи законодателям. Эта формула объясняет недовольство Наполеона, возраставшее в следующие четыре года{1508}. В период правления Луи Наполеон забрасывал его очень грубыми письмами, в которых сетовал на то, что брат чересчур «добр», а ему, Наполеону, на престоле нужен человек черствый и несговорчивый. Вот одно из таких писем:
Если продолжишь управлять с помощью нытья, если позволишь себя запугивать, то будешь… полезен мне еще в меньшей степени, чем даже великий герцог Баденский… Ты без нужды утомляешь меня… Твои мысли неглубоки, и ты проявляешь мало интереса к общему делу… Больше не приходи и не жалуйся на бедность; я хорошо знаю голландцев… Одни только женщины плачут и жалуются, мужчины – действуют… Если ты не будешь напористее, все придет к положению, которое заставит пожалеть о своей слабости… Больше энергии, больше энергии!{1509}
Просто удивительно, сколь долго Луи сохранял престол. Супруга ему мало в этом помогала. Хотя Гортензия добросовестно исполняла королевские обязанности и была довольно популярна у голландцев, она от всей души ненавидела мужа и вскоре завела роман с бравым графом Шарлем де Флао (незаконнорожденным отпрыском Талейрана), которому в 1811 году родила сына – герцога де Морни.
Наполеон тратил чрезмерно много времени, жалуясь на братьев (а об одном даже пошутил: «Поистине беда, что он не бастард»), однако долго помогал им и после того, как их ошибки становились очевидными{1510}. Одной из насущных проблем был отказ папы римского признать Жозефа неаполитанским королем. Это обстоятельство (наряду с признанием брака Жерома противоречащим церковному праву) привело к совершенно ненужной ссоре Наполеона с Пием VII, конфискации (в июне 1809 года) папских владений и отлучению Наполеона от церкви. Наполеон считал, что может доверять братьям и сестрам больше, чем неродным людям (хотя это ощущение не подкреплялось фактами), и хотел последовать примеру разрастающихся семейств Габсбургов, Романовых и Ганноверской династии. «Мои братья принесли мне много вреда», – много лет спустя признал Наполеон во время характерного приступа самоанализа, но было слишком поздно{1511}.
Более оправданным стал другой его шаг. В 1806 году Наполеон начал раздавать титулы и земли первым лицам своей империи. В апреле Мюрат стал правителем Великого герцогства Берг (то есть примерно Рурской области), Талейран – князем Беневенто (бывшее папское княжество юго-восточнее Неаполя), Бернадот – князем Понтекорво (целиком искусственное образование, собранное из бывших папских земель на юге Лацио, близ Неаполя). Фуше получил герцогство Отрантское, а Бертье сделался (при условии, что он женится) князем Невшательским{1512}. Наполеон в письме Мюрату попросил его обустроить Берг так, чтобы «вызвать у соседних государств зависть и желание стать частью той же державы»