{1513}. После коронации Наполеон назначил высших сановников империи. Евгений Богарне стал государственным архиканцлером, Мюрат – великим адмиралом (довольно неожиданно для кавалериста), Лебрен – архиказначеем, Камбасерес – архиканцлером, Талейран – великим камергером, Феш – великим альмонарием, а Дюрок – гранд-маршалом дворца. Некоторым из названных должностей соответствовали огромные доходы. Так, великий камергер получил в 1806 году почти 2 млн, обер-шталмейстер (Коленкур) – 3,1 млн, а великий альмонарий – 206 000 франков{1514}. Хотя некоторые из этих должностей имели опереточный характер и над ними потешались роялистские снобы и пропагандисты, всем им сопутствовали вполне осязаемые земли и доходы[143].
В 1806 году дождь милостей пролился не только на маршалов и министров. 24 марта Наполеон выделил из императорской казны своей семнадцатилетней любовнице, «темноглазой красивой брюнетке» Элеоноре Денюэль де ла Плень, 10 000 франков{1515}. Муж Элеоноры сидел в тюрьме за мошенничество, когда Каролина Мюрат (чьей лектрисой, то есть чтицей, она была) обратила на нее внимание Наполеона в попытке пошатнуть положение Жозефины. В апреле того же года чета де ла Плень развелась. Стремясь доказать, что способен иметь детей, Наполеон обрюхатил Элеонору, и 13 декабря она родила ему побочного сына – графа Леона, довольно прямолинейно названного сокращенным именем отца. Этот опыт убедил Наполеона в том, что если он разведется с Жозефиной, то сможет основать династию. Одновременно Элеонора избавилась от своих финансовых затруднений, особенно когда Наполеон нашел ей в мужья лейтенанта [Пьера-Филиппа Ожье] и обеспечил большое приданое.
23 января 1806 года 46-летний Уильям Питт – младший умер от язвенной болезни желудка, от которой в наши дни избавляются непродолжительным приемом антацидных препаратов. Министром иностранных дел в «кабинете всех талантов» Уильяма Гренвиля (с февраля 1806-го по март 1807 года) стал Чарльз Джеймс Фокс, давно симпатизировавший Французской революции и Наполеону. После Аустерлица Наполеон передал с князем Репниным мирные предложения царю Александру. Теперь Наполеон сам получил их от Фокса. 20 февраля тот написал с Даунинг-стрит и, «как честный человек», предупредил Талейрана о покушении на Наполеона, готовящемся в 16-м округе, в Пасси, и даже назвал имена заговорщиков{1516}. Фокс прибавил, что Георг III «разделил бы те же чувства» касательно этого «отвратительного задания». Этот акт вежливости стал приглашением к полноценным переговорам. Мирные переговоры (с английской стороны их главным образом вели лорд Ярмут и лорд Лодердейл, с французской – Шампаньи и Кларк) шли все лето и даже достигли стадии выработки основ для договора.
Переговоры велись втайне (ни одна из сторон не желала в случае провала признать, что они имели место), однако в архивах МИД Франции сохранилось не менее 148 документов, относящихся к февралю – сентябрю 1806 года{1517}. Эти затянувшиеся переговоры (речь шла о Мальте, Ганновере, ганзейских городах, Албании, Балеарских островах, Сицилии, Капской колонии, Суринаме и Пондишери) фактически остановились к 9 августа, когда Фокс заболел, и после смерти 57-летнего министра 13 сентября были обречены на провал{1518}. «Я прекрасно понимаю, что Англия – лишь закоулок мира, центр которого – Париж, – написал Наполеон Талейрану, когда переговоры были свернуты, – и что Англии будет выгодно заручиться здесь приязнью даже в военное время»{1519}. А потому он предпочитал не иметь с Англией никаких сношений, нежели иметь те, которые не ведут к миру, и, когда в марте 1807 года кабинет Гренвиля сменило правительство третьего герцога Портленда, возобновившее антифранцузскую политику Питта, всякая надежда на мир исчезла.
Первые девять месяцев 1806 года Наполеон проводил много времени в Государственном совете, занимаясь, как обычно, самыми разными вопросами. В марте он пожаловался на то, что обойщик выставил счет на 300 000 франков за трон и шесть кресел, и отказался его оплачивать, а также настоял, чтобы за похороны бедняков священники брали не более 6 франков. «Нам не следует лишать бедняков того, что утешает в бедности, лишь потому, что они бедны, – заявил Наполеон. – Религия – это своего рода прививание, которое, удовлетворяя нашу естественную тягу к чудесному, защищает нас от шарлатанов и магов. Священники лучше всех Калиостро, Кантов и немецких визионеров»[144]{1520}.
В марте 1806 года Наполеон придумал, как обложить налогом торговлю маслом и яйцами. Он объявил, что все собранные деньги достанутся парижским больницам и соответствующие суммы будут вычтены из их бюджета и достанутся муниципальным властям{1521}. Наполеон ввел налог на газеты, сказав, что, когда речь идет о печати, «знаменитое правило laissez-faire[145], слишком буквально понятое, опасно и должно применяться с умеренностью и осмотрительностью»{1522}. Несколько дней спустя Наполеон, заявив, что в новом законе об акцизах вполне уместны слова «оптовая торговля», «розничная продажа», «пинта» и «горшок», напомнил Государственному совету, что законопроект – это «отнюдь не эпос»{1523}. 11 марта он рассказал советникам, что перед сном читал «старые хроники III, IV, V и VI веков» и выяснил, что древние галлы вовсе не были варварами и что «правительства передали духовенству слишком большие полномочия в сфере образования»{1524}.
В том месяце мысли Наполеона занимали не только дела управления. Так, он не забыл напомнить военному министру генералу Жану Дежану, что 3-й полк легкой пехоты до сих пор не получил тысячу перевязей и комплектов обмундирования, обещанных солдатам восемью днями ранее{1525}. Государственный совет рассматривал вопрос и о смене цвета мундиров Великой армии: краситель индиго стоил недешево и ввозился через Англию. «Можно немало сэкономить, одев войска в белый, – заметил Наполеон. – Хотя можно заметить, что они добились приличного успеха в синем, не думаю, что их сила зависит от цвета мундира – как сила Самсона не зависела от длины его волос»{1526}. Но казалось вероятным, что белые мундиры будут пачкаться и на них будет заметнее кровь.
Хотя Наполеон трудился сверхъестественно много, он считал, что «работа должна быть способом отдохнуть»{1527}. Наполеон думал (и 14 апреля рассказал об этом Евгению Богарне), что, если достаточно рано вставать ото сна, «можно и за короткое время многое сделать. Я живу так же, как ты, но моя жена немолода и не нуждается в моем присутствии, чтобы повеселиться. Кроме того, у меня больше забот. И все же я даю себе больше времени на отдых и развлечения, чем ты… Последние два дня я провел с маршалом Бессьером, и мы играли, как пятнадцатилетние дети». Судя по четырнадцати отправленным в тот день письмам (шесть из них – принцу Евгению), Наполеон вряд ли играл, «как пятнадцатилетний», однако сама по себе мысль, что он «играет», вероятно, шла ему на пользу.
Некоторые из апрельских писем Наполеона Евгению до нелепости заботливы. «Важно, чтобы итальянская знать обучалась верховой езде», – советовал он{1528}. Несколько полезнее выглядела инструкция Жозефу, как уберечься в Неаполе от покушения:
Твои камердинеры, повара, часовые, которые спят в твоих покоях, люди, которые будят тебя ночью, чтобы передать депеши, – все они должны быть французами. По ночам не должен являться никто, кроме твоего адъютанта (он должен спать в помещении перед твоей комнатой). Твоя дверь должна быть замкнута изнутри, и следует открывать ее лишь тогда, когда ты узнал голос своего адъютанта. Он же, в свою очередь, должен стучаться к тебе, лишь закрыв на ключ комнату, в которой ночует, чтобы убедиться, что никто не идет за ним и что он один. Эти меры предосторожности важны. Это не досадная помеха… они дают уверенность. Не говорю уж о том, что они могут спасти тебе жизнь{1529}.
30 мая 1806 года Наполеон издал декрет «О евреях и ростовщичестве», в котором приписал евреям «беспричинную жадность» и отсутствие «гражданских чувств», приостановил на год исполнение судебных решений в Эльзасе по всем искам еврейских кредиторов и созвал Собрание еврейских нотаблей ([в дальнейшем – синедрион] Grand Sanhédrin), чтобы искоренить «позорное занятие» – отдачу денег в рост (чем ежедневно занимался Банк Франции){1530}. Это стало первым проявлением враждебности к народу, которому Наполеон прежде выказывал свое дружелюбие и уважение. Но после, когда речь заходила о политике в отношении евреев, он как будто колебался, и это для него необычно. Хотя в детские годы и в училище Наполеон видел не так уж много евреев (их не было и среди его друзей), в Итальянском походе он открыл ворота гетто в Венеции, Вероне, Падуе, Ливорно, Анконе и Риме, а также запретил принуждать евреев носить на одежде шестиконечную звезду{1531}. На Мальте он прекратил практику продажи евреев в рабство и позволил построить на острове синагогу, а в Сирийском походе разрешил им создать свои религиозные и общественные организации. 20 апреля 1799 года в воззвании Наполеон даже высказался за создание в Палестине еврейского государства. (После неудачи под Акрой это оказалось преждевременным, но