{1547}. В конце июня – начале июля 1806 года фон Гаугвиц, преемник Гарденберга, прежде приветствовавший союз с французами, подготовил три записки, в которых отметил, что Наполеон ищет предлог для войны с Пруссией и старается вывести Гессен из сферы влияния пруссаков. Гаугвиц советовал королю заключить антифранцузский союз с Саксонией, Гессеном и Россией и отказаться от аннексии Ганновера, чтобы обеспечить себя английскими субсидиями. Его поддержал влиятельный генерал Эрнст фон Рюхель, который, правда, объяснил королю, что конфликт с Францией спустя всего год после Аустерлица может быть Hazardspiel (опасной игрой){1548}.
Тем временем в Париже царский посол Петр Яковлевич Убри согласился 20 июля включить слова о «вечном мире и дружбе» в договор с Францией. Теперь для того, чтобы лишить пруссаков всякой надежды на образование Четвертой антифранцузской коалиции, требовалось лишь царское одобрение. Но царя привели в ярость донесения, что генерал Себастьяни, французский посол в Стамбуле, подстрекает Турцию напасть на Россию, и Александр медлил с окончательным выбором между Францией и Пруссией. Неизвестно, в какой мере Себастьяни выполнял распоряжения Наполеона или Талейрана, но для Франции в отсутствие мирного договора после Аустерлица имело смысл сделать в Стамбуле такую попытку[148]. И все же Наполеон не желал воевать ни с Пруссией, ни с Россией, ни тем более с обеими сразу.
2 августа он приказал Талейрану передать французскому послу в Берлине Антуану де Лафоре, что «жаждет, неважно какой ценой, сохранить хорошие отношения с Пруссией и, если это необходимо, оставить Лафоре в убеждении, что на самом деле мир с Англией не будет заключен из-за Ганновера»{1549}. В тот же день он приказал Мюрату воздерживаться в Берге (Рурская область) от действий, которые Пруссия могла расценить как враждебные. «Ваша роль – быть с пруссаками дружелюбным, очень дружелюбным, и не делать ничего такого, что их обеспокоило бы, – написал он. – Имея дело с государством вроде Пруссии, нужно действовать как можно медленнее»{1550}. Вычеркнутое в черновике письма Мюрату предложение гласит: «Все, что вы ни делали бы, закончится одним – разграблением ваших стран».
В начале августа 1806 года Наполеон впервые встретился с графом Клеменсом фон Меттернихом, новым австрийским послом. Во дворце Сен-Клу [во время вручения верительных грамот] император был в шляпе, и Меттерних отметил: «Это последнее обстоятельство, неуместное во всех отношениях, ибо аудиенция не была публичной, неприятно поразило меня: в этом видны были чрезмерные претензии и чувствовался выскочка»[149]{1551}. Поскольку Меттерних впоследствии стал одним из непримиримых врагов Наполеона, небезынтересно его первое впечатление (в целом положительное) о французском императоре:
Что больше всего поразило меня в моих сношениях с Наполеоном… так это необыкновенная проницательность ума и великая простота в ходе его мысли. В разговоре с ним я всегда находил очарование, трудно поддающееся определению. Подходя к предмету, он схватывал в нем самое существенное, отбрасывал ненужные мелочи, развивал и отделывал свою мысль до тех пор, пока она не становилась совершенно ясной и убедительной, всегда находил подходящее слово или изобретал его там, где еще его не создал язык; благодаря этому беседы с ним всегда глубоко интересны. Он не беседовал, но говорил; благодаря богатству идей и легкости в их выражении он умел ловко овладевать разговором, и один из обычных оборотов речи был следующий: «Я вижу, – говорил он вам, – чего вы хотите; вы желаете прийти к такой-то цели; итак, приступим прямо к вопросу». Он выслушивал, однако, замечания и возражения, которые ему делали; он их принимал, обсуждал или отвергал, никогда не нарушая тона и характера чисто делового разговора, а я никогда не испытывал ни малейшего смущения, говоря ему то, что считал истиной, даже тогда, когда последняя не могла ему понравиться[150]{1552}.
В то время Меттерних, кажется, не считал Наполеона отчаянным эгоистом, каковым вывел в мемуарах.
Пруссаков привел в ярость суд над издателем и книготорговцем Иоганном Пальмом. Этого уроженца Вюртемберга арестовали в нейтральном Нюрнберге, где он продавал немецкие националистические и антинаполеоновские сочинения. 25 августа на суде Пальм отказался назвать автора (считается, что это был Филипп Йелин) памфлета «Германия в своем унижении» и на следующий день был расстрелян в Браунау[151]. «Распространение клеветы в местах, занятых французскими армиями, с тем, чтобы восстановить против них население, – это незаурядное преступление», – сказал Наполеон Бертье. Пальма быстро стали считать мучеником{1553}.
В день суда над Пальмом Фридрих-Вильгельм III под влиянием королевы Луизы и берлинских «ястребов» – фон Гарденберга, двух своих братьев и племянника Фридриха Великого – отправил Наполеону ультиматум с требованием к 8 октября эвакуировать все французские войска к западу от Рейна. При этом он допустил неосторожность, не начав заранее переговоры ни с Россией, ни с Англией, ни с Австрией{1554}. Молодые прусские офицеры дошли даже до того, что точили сабли о ступени французского посольства в Берлине{1555}.
К началу сентября Наполеон решил, что царь Александр, не ратифицировавший договор Убри, в случае войны займет сторону Пруссии, и 5 сентября отдал приказ Сульту, Нею и Ожеро сосредоточить войска на прусской границе. Наполеон рассчитывал, что если он за восемь дней приведет армию к Кронаху, то марш на Берлин займет всего десять дней и он сможет выбить Пруссию из игры прежде, чем Россия придет ей на помощь. Наполеон поставил под ружье 50 000 рекрутов, мобилизовал 30 000 солдат резерва и разослал агентов с заданием изучить дороги из Бамберга в столицу Пруссии.
Наполеону, если он намеревался вести 200 000 человек, разделенных на шесть корпусов, а также кавалерийский резерв и гвардию, на сотни миль вглубь вражеской территории, требовались точные сведения о местности, в первую очередь о реках, запасах, хлебопекарнях, мельницах и складах. Военные топографы, составлявшие для него карты, получили распоряжение фиксировать все мыслимые данные – в первую очередь «длину, ширину и тип дорог… Водные преграды должны быть тщательно отмечены и обмерены, с мостами, бродами, глубиной и шириной русла… Количество домов и число жителей городов и деревень… Высота холмов и гор»{1556}.
Одновременно следовало дезинформировать неприятеля. «Завтра вы должны отослать шестьдесят лошадей из моих конюшен, – заявил 10 сентября Наполеон Коленкуру. – Сделайте это с максимально возможной таинственностью. Попробуйте убедить людей в том, что я отправляюсь на охоту в Компьень». Наполеон также попросил, чтобы его походный шатер «был прочным, не опереточным [tente d’opéra]. И прибавьте несколько толстых ковров»{1557}. В тот же день он приказал Луи собрать в Утрехте 30 000 солдат «под предлогом подготовки войны с Англией». В 23 часа 18 сентября (в это время гвардия в почтовых каретах ехала из Парижа в Майнц) Наполеон продиктовал военному министру Анри Кларку «Общую диспозицию для воссоединения Великой армии» – главный документ кампании. В этом плане точно указывалось, какие позиции к 2–4 октября должны занимать определенные войска. В один лишь день 20 сентября он написал 36 писем: его личный рекорд в 1806 году[152].
Наполеон и Жозефина выехали из Сен-Клу 25 сентября в 4:30. (Наполеон вернется лишь через десять месяцев{1558}.) Четыре дня спустя, уже достигнув Майнца, он узнал из рапорта Бертье и донесений двух лазутчиков нечто такое, что совершенно переменило его видение стратегической обстановки. Бертье опасался, что пруссаки займут передовые позиции, однако теперь стало очевидно, что они по-прежнему у Айзенбаха, Майнингена и Хильдбургхаузена, а это позволяло французам беспрепятственно перейти горы, реку Заале и развернуть свои силы. Поэтому император целиком изменил оперативный план, и это (ведь Мюрат и Бертье также издавали распоряжения) на короткое время привело армию в замешательство. «Я намеревался сосредоточить все силы на правом фланге, – объяснял Наполеон брату Луи, – и оставить пространство между Рейном и Бамбергом совершенно открытым, чтобы иметь возможность свести на одном поле около 200 000 солдат»{1559}. Для этого требовалось пройти огромное расстояние. В три следующих дня Седьмой корпус (Ожеро) преодолел соответственно 40, 32 и 39 километров, и в девять следующих дней два полка преодолевали в среднем немыслимые 39 километров в день, причем последние три дня марша пришлись на гористую местность{1560}.
Вскоре Даву занял Кронах, который, к удовольствию Наполеона, пруссаки не защищали. «Эти господа мало заботятся о позициях, – заметил он Раппу. – Они готовятся к сокрушительным ударам. Дадим им то, чего они хотят»{1561}. Общий замысел Наполеона – взять Берлин, обезопасив при этом собственные линии сообщения, – начал осуществляться к моменту, когда он, оставив в Майнце Жозефину, 2 октября приехал в Вюрцбург. К 7 октября армия была готова к наступлению. Неделю спустя Жозефина написала из Майнца Бертье и попросила его заботиться «об императоре особенно хорошо, приложить все усилия, чтобы он не подвергал себя чересчур [опасности]. Вы один из самых давних его друзей, и я полагаюсь на вашу преданность»