7 октября Наполеон провел в Бамберге, ожидая, когда неприятель откроет свои намерения, и готовясь или отойти к Магдебургу, или наступать через Фульду. В тот же день прусский король объявил войну и издал двадцатистраничный манифест содержания настолько предсказуемого, что Наполеон даже не дочитал его, съязвив, что текст списан из английских газет. Рапп вспоминал, что Наполеон «отбросил его с презрением и сказал о Фридрихе-Вильгельме III: “Он думает, что он в Шампани?”» (Намек на прусские успехи в 1792 году.) «Мне в самом деле жаль Пруссию, – продолжал Наполеон. – Я сочувствую Вильгельму. Он не отдает себе отчет, что за пустозвонство его заставили написать. Это просто смехотворно»{1563}. Отправленный частным порядком ответ Наполеона 12 октября, когда его армия шла в Тюрингию, гласил:
Ваше величество! Вы будете разбиты и без малейшего повода поставите под угрозу свое спокойствие и существование своих подданных. Сейчас Пруссия невредима и может вести переговоры со мной так, чтобы не уронить своего достоинства. Через месяц она окажется совсем в другом положении. Вы еще можете спасти подданных от опустошения и бедствий войны. Она едва началась, вы можете остановить ее, и Европа будет вам благодарна{1564}.
Адресат счел письмо «изумительным сочетанием самонадеянности, агрессивности, злой иронии и ложной заботы»{1565}. Кроме того, его можно расценить как последнее предложение Фридриху-Вильгельму III выйти с достоинством из положения и как в высшей степени точную оценку шансов Пруссии в грядущей войне (предсказание «через месяц» сбылось даже раньше: сражения под Йеной и Ауэрштедтом произошли уже через две недели). Настоящие самонадеянность и агрессивность проявили предъявившие ультиматум прусские князья, генералы и министры.
Пруссия теоретически имела очень большую армию – до 225 000 человек, однако 90 000 из них несли гарнизонную службу. Ни от России, ни от Англии быстрой помощи ждать не приходилось, и, хотя некоторые прусские полководцы сражались еще под началом Фридриха Великого, ни один из них не воевал на протяжении последних десяти лет. Главнокомандующему, герцогу Брауншвейгскому, было за семьдесят, а генералу Иоахиму фон Меллендорфу даже за восемьдесят. Более того, планы герцога Брауншвейгского и командующего левым крылом князя Фридриха фон Гогенлоэ не совпадали, сами они ненавидели друг друга, и у военного совета ушло три беспокойных дня на выработку решения. Наполеон в этой кампании ни разу не собрал военный совет{1566}.
Некоторые из страннейших маневров пруссаков – плод коллективного разума – было трудно объяснить даже им самим. Ночью 9 октября Наполеон, ознакомившись с донесениями, решил, что неприятель от Эрфурта движется на восток, к месту сбора у Геры. В действительности же пруссаки этого не сделали, хотя, вероятно, им следовало бы так поступить: этот маневр позволял надежнее, чем избранный ими переход реки Заале, защитить Берлин и Дрезден{1567}. Когда на следующий день Наполеон увидел свою ошибку, он двинулся вперед с чрезвычайной быстротой, чтобы извлечь выгоду из ситуации.
Марш французов в оккупированную пруссаками Саксонию прикрывало всего шесть полков легкой кавалерии Мюрата. За ними, в авангарде, шел корпус Бернадота, на левом фланге двигались Ланн и Ожеро, на правом – Сульт и Ней, в центре гвардия и Даву, в резерве – главные силы кавалерии. 10 октября при Заальфельде Ланн разбил саксонско-прусский авангард под командованием принца Людовика-Фердинанда, племянника Фридриха-Вильгельма III. Сам Людовик-Фердинанд, возглавивший отчаянную кавалерийскую атаку на центр французской позиции, был заколот сержантом-квартирмейстером 10-го гусарского полка Гуине. Поражение (были убиты, ранены и пленены 1700 пруссаков и лишь 172 француза) дурно сказалось на боевом духе прусских войск. Затем Великая армия, оставив в тылу Берлин и Одер, отрезала пруссаков от коммуникаций, линий снабжения и лишила их пути к отступлению{1568}. На следующее утро французы заняли позицию на Саксонской равнине и приготовились к следующему этапу. В 20 часов стремительный Лассаль захватил в Гере обоз Гогенлоэ и принудил пруссаков к отступлению через Йену. Когда в час ночи 12 октября Наполеон узнал об этом от Мюрата, он два часа напряженно думал, а после разразился шквалом приказов и развернул армию на запад, лицом к пруссакам, стоявшим за рекой Заале{1569}.
12 октября конные разъезды Мюрата и разведка подтвердили, что главные силы прусской армии теперь в Эрфурте, и Мюрат развернул своих кавалеристов на север, а Даву захватил переправу в Наумбурге, лишив герцога Брауншвейгского всякой возможности передовой обороны. Пруссаки, деморализованные и растерянные еще до всякого крупного столкновения, предприняли одно масштабное отступление – на северо-восток. 13 октября Ланн направил свои авангардные части в город Йену, отогнал прусские аванпосты и немедленно занял господствующие над городом Ландграфенбергские высоты (проводить французов вызвался ненавидевший пруссаков сельский священник-саксонец).
Наполеон верно рассудил, что теперь пруссаки отходят к Магдебургу, а окруженному Ланну, следовательно, угрожает мощный контрудар примерно 30 000 пруссаков, о присутствии которых он доложил императору. Наполеон распорядился всей Великой армии сосредоточиться на следующий день у Йены. Даву и Бернадот получили приказы идти через Наумбург и Дорнбург и потеснить левый фланг неприятеля у Йены. Даву не мог знать, что главные силы пруссаков движутся в его сторону, и самоуверенно не предупредил Бертье об уже противостоящих ему крупных силах неприятеля. Из-за усталости корпус Бернадота и кавалерийский резерв по дороге к Йене отстали.
13 октября днем, когда Наполеон проезжал через Йену, за ним из окна кабинета наблюдал философ Г. В. Ф. Гегель, дописывавший последние страницы своей «Феноменологии духа». Гегель рассказал другу, что видел «императора – эту мировую душу», который «выезжал на коне на рекогносцировку. Поистине испытываешь удивительное чувство, созерцая такую личность, которая, находясь здесь, в этом месте, восседая на коне, охватывает весь мир и властвует над ним»{1570}. В «Феноменологии» постулировалось существование «прекрасной души» – силы, которая действует независимо, невзирая на условности и чужие интересы (это, как подчеркивалось, «недурная характеристика» самого Наполеона){1571}.
Около 16 часов 13 октября Наполеон явился к господствующим над Йеной Ландграфенбергским высотам и, увидев дальше у плато вражеский лагерь, приказал корпусу Ланна и гвардии их занять (это было небезопасно, учитывая, что они находились примерно в километре от прусских пушек)[153]. Взобравшись на Ландграфенбергские высоты, сразу понимаешь: плоская открытая вершина, неуязвимая для долговременного обстрела артиллерией, очень подходила для размещения двух корпусов. Тем вечером Наполеон отправил на плато, кроме корпуса Ожеро и гвардии, также артиллерию Ланна. Ней был уже недалеко. Приближались Сульт и кавалерийский резерв. Рассчитывая, что Даву на следующий день сомнет левый фланг пруссаков, Наполеон и Бертье отправили ему небрежное послание: «Если с вами Бернадот, вы вместе можете идти» к городу Дорнбургу{1572}.
Битва при Йене началась в 6:30 14 октября 1806 года, во вторник, в густом тумане. Наполеон уже с часа ночи осматривал аванпосты вместе с генералом Луи Сюше, командиром дивизии из корпуса Ланна. На левом фланге их обстреляли французские часовые, и стрельба прекратилась лишь после того, как Рустам и Дюрок крикнули, что они французы{1573}. Вернувшись в свой шатер, Наполеон в 3 часа начал рассылать приказы. Ланн силами обеих дивизий (второй командовал генерал Оноре Газан) должен был напасть на авангард Гогенлоэ, которым командовал Богислав Фридрих Эммануил Тауэнцин фон Виттенберг, и обеспечить остальной армии пространство для маневра на равнине. Ожеро получил приказ с дороги Йена – Веймар (проходившей через Коспеду по Мюхтальскому ущелью) идти на левый фланг Ланна (а Ней – на правый). Сульту поручили удерживать правый фланг, а гвардия и кавалерия остались в резерве и при случае могли воспользоваться уязвимостью неприятельской позиции.
В 6 часов Наполеон произнес речь перед солдатами из корпуса Ланна, отправляя их против Тауэнцина. Полковника барона Анри де Жомини (его книга о военном искусстве привлекла в 1804 году внимание Наполеона, и он сделал Жомини официальным историком при своем штабе) впечатлило понимание того, «что никогда нельзя внушать слишком сильное презрение к неприятелю, поскольку там, где вы можете столкнуться с упорным сопротивлением, дух солдата может быть поколеблен». Поэтому, когда Наполеон напутствовал солдат Ланна, он похвалил прусскую кавалерию, но отметил, что она «бессильна против штыков “египтян”», то есть ветеранов, дравшихся еще у пирамид{1574}.
Пехота Сюше наступала в колоннах на деревню Клозевиц, готовая на возвышенности развернуться в линию, однако в тумане она отклонилась влево и столкнулась с противником между Клозевицем и деревней Люцерода. Когда туман наконец рассеялся, ожесточенный бой шел уже почти два часа. Французские порядки были расстроены, солдаты расстреляли много боеприпасов, а неприятельская кавалерия сосредоточивалась у холма Дорнберг, высшей точки местности. Тем не менее знаток строевого дела Ланн вывел вперед части, составлявшие его вторую линию, и очистил плато, отразив контратаку со стороны деревни Люцерода и в ходе боя развернувшись фронтом к деревне Фирценхайлинген. За Фирценхайлингеном местность резко становилась очень ровной, идеально подходящей для кавалерии. В бою Фирценхайлинген и Дорнберг были захвачены и вновь потеряны, поскольку Гогенлоэ не предпринял общую контратаку, а посылал против французов разрозненные части. На этом этапе к Ланну присоединился Наполеон. Он поставил 25-пушечную батарею (около 7:30 туман рассеялся) и отправил в Фирценхайлинген 40-й полк линейной пехоты.