{1689}. Даже в апреле 1807 года – возможно, это самый спокойный месяц его правления – Наполеон написал 443 письма. Квартируя в замке Финкенштейн (около польского города Эльблонг) с множеством каминов («Ночью я часто встаю и люблю смотреть на открытый огонь»), он ввязался в ссору Бутрона, главного машиниста сцены Парижской оперы, с его заместителем Громером: речь шла о том, кто повинен в падении мадемуазель Обри с механического облака, в результате которого певица сломала руку. «Я всегда на стороне слабейшего», – сообщил Фуше Наполеон, принявший сторону Громера{1690}.
26 апреля Россия и Пруссия Бартенштейнской конвенцией подтвердили, что они продолжают воевать с французами (в составе уже Четвертой коалиции), и предложили Англии, Швеции, Австрии и Дании присоединиться к ним. Англия и Швеция ответили согласием. Англия присоединилась к коалиции в июне и в виде вклада в общее дело прислала деньги, продолжая удушать французскую морскую торговлю. Швеция, так и не заключившая с Наполеоном мир после распада у Аустерлица Третьей коалиции, отправила небольшой экспедиционный корпус. Наполеон никогда не простил этого Густаву IV Адольфу – «умалишенному, достойному править [парижской психиатрической больницей] Петит-Мезон, а не прекрасной скандинавской страной»{1691}.
К концу мая Наполеон был готов. Теперь Данциг находился в его руках, заболевшие отправлены в тыл, а припасов приготовлено на восемь месяцев. Наполеон имел в распоряжении 123 000 пехотинцев, 30 000 кавалеристов и 5000 артиллеристов. Он назначил крупное наступление на 10 июня, но, как и в январе, Беннигсен опередил его, 5 июня напав у Гуттштадта на корпус Нея. «Я очень рад тому, что неприятель не пожелал ждать, когда мы придем к нему сами», – съязвил Наполеон на следующий день, отправляясь из Финкенштейна в открытом из-за очень жаркой погоды экипаже{1692}. В тот день он привел все корпуса в движение, стремясь, как всегда, к генеральному сражению, которое решило бы судьбу кампании. Даву, уже выдвинувший две дивизии из Алленштейна [совр. Ольштын в Польше] для угрозы левому флангу русских, позволил им перехватить гонца с фальшивым донесением, будто он с 40 000 солдат (в действительности весь его корпус насчитывал 28 891 человека) готовится ударить врагу в тыл. На следующий день Беннигсен отдал приказ об отступлении. Тем временем Сульт форсировал реку Пассарге и потеснил правый фланг русских.
8 июня Наполеон допросил военнопленных из авангарда Багратиона. Те сообщили, что Беннигсен идет к Гуттштадту. Казалось, русские дадут сражение там, но вместо этого они отошли к хорошо укрепленному лагерю в Гейльсберге. Наполеон последовал за ними. В авангарде шли Мюрат и Ней, за ними – Ланн и гвардия. За ними, на расстоянии дня пути, двигался Мортье. На правом фланге шел Даву, на левом – Сульт. Корпусная организация войск оправдала себя. Багратион прикрывал отступление Беннигсена, сжигая за собой деревни и мосты. Русские уходили по пыльным дорогам, страдая от жестокой жары. Считая, что Беннигсен идет к Кёнигсбергу, Наполеон 9 июня решил напасть, как он считал, на вражеский арьергард. На самом же деле он столкнулся со всей русской армией: 53 000 солдат при 150 орудиях.
В городке Гейльсберге, лежавшем в низине на левом берегу реки Алле, располагалась укрепленная операционная база русской армии. Несколько мостов соединяло предместье с правым берегом. Для защиты переправы русские возвели четыре больших редута, перемежаемые флешами (полевые укрепления в виде стрелы, углом обращенной к неприятелю). Здесь бой шел с раннего утра 10 июня. В 15 часов прибыл Наполеон, раздосадованный потерями (было утрачено и три «орла») Мюрата и Сульта. Один раз Наполеон оказался настолько близко к схватке, что Удино попросил его укрыться и пообещал, что, если он откажется, гренадеры уведут его силой. «В 10 часов император проехал сквозь наши ряды, – вспоминал молодой лейтенант Эмар-Оливье де Гонвиль, – и был встречен восклицаниями, на которые, казалось, он не обратил внимания, поскольку был мрачен и угрюм. Позднее мы узнали, что у него не было намерения затевать с русскими настолько серьезный бой и меньше всего он хотел пускать в дело кавалерию. [Мюрат] за это получил взбучку и следовал за императором с видом довольно сконфуженным»{1693}. Бой продолжался до 23 часов. Ночью разыгрывались отвратительные сцены: мародеры из обоих лагерей грабили мертвых и раненых. Встающее солнце осветило поистине печальное поле, где лежало более 10 000 раненых французов и около 6000 русских, а когда солнце достигло зенита, обе армии содрогнулись от трупного запаха.
Хотя в Гейльсберге французы нашли множество припасов, Наполеон имел виды на гораздо более обильные неприятельские склады в Кёнигсберге. Русским, чтобы попасть туда, было необходимо снова переправиться через реку Алле. Наполеон знал, что в рыночном городе Фридланде (совр. Правдинск) есть мост. Он поручил Ланну произвести там разведку, а остальные силы армии разделил. Мюрат с 60 000 солдат, кавалерией и приданными корпусами Даву и Сульта отправился к Кёнигсбергу. Сам же Наполеон с 80 000 солдат вернулся к Прейсиш-Эйлау.
13 июня аванпосты доложили Ланну о сосредоточении массы русских войск у Фридланда, средней величины города в U-образном изгибе Алле. В соответствии с корпусной доктриной маршал вступил в бой и сумел связать русских на целых девять часов до подхода основных сил армии. В 15:30 русский авангард, 3000 кавалеристов, переправившись через Алле, выбил французов из города. Беннигсен решил, что на следующий день он успеет перейти реку, разбить Ланна и вернуться на другой берег прежде, чем от Прейсиш-Эйлау, лежащего в 24 километрах западнее Фридланда, явится Наполеон. Ему не стоило недооценивать скорость французов, особенно когда они шли по иссушенным летним солнцем дорогам.
Река Алле омывает Фридланд с востока и юга. С севера город защищен Мюленским озером. Алле – быстрая и глубокая река, высота ее обрывистых берегов превышает 9 метров. Перед городом расстилалась засеянная пшеницей и рожью (колосья выросли уже по грудь) равнина более 3 километров ширины, на юге граничившая с густым Сортлакским лесом. Равнину рассекает Мюленское озеро, также с обрывистыми берегами. Беннигсен со штабными офицерами и прикомандированным английским генералом Джоном Хели-Хатчинсоном благоразумно поднялся на колокольню фридландской церкви, откуда отлично просматривались окрестности. Однако он не увидел, что три понтонных моста, наведенных вдобавок к каменному мосту в городе, находятся слишком далеко за его левым флангом, и если мосты будут уничтожены или запружены войсками, то Фридланд – находящийся почти в речной петле – превратится в огромную ловушку.
Воскресной ночью 14 июня (в годовщину битвы при Маренго) между 2 и 3 часами Удино привел солдат на поле перед деревней Постенен. Удино – до мозга костей солдат, задиристый и грозный, любимый бойцами, – за время службы был ранен 34 раза, потерял в кампанию 1805 года несколько зубов, а вскоре и часть уха{1694}. (У самого Удино, единственного из девяти выживших детей в семье, было десять детей. Он коллекционировал глиняные трубки, был художником-любителем, а вечера в походах проводил с Даву, гася свечи выстрелами из пистолета.) Удино отправил солдат в Сортлакский лес, а по всему фронту началась интенсивная ружейная и артиллерийская перестрелка. Когда с драгунской дивизией подоспел талантливый кавалерийский командир, генерал-аристократ Эммануэль де Груши, у Ланна (к которому к этому моменту подошла саксонская легкая кавалерия) оказалось людей достаточно, чтобы до подхода Наполеона сдерживать около 46 000 русских.
Беннигсен отправил через Алле во Фридланд массу войск с приказом начать рассредоточение у Гейнрихсдорфа, откуда они смогли бы угрожать французским тылам. Ланн послал к Гейнрихсдорфу кирасиров Нансути, отогнавших передовые русские части, а затем со стороны Постенена быстро подошел Груши, атаковавший врага с фланга и взявший русские батареи, изрубив беззащитную прислугу. Смешавшаяся кавалерия французов попала под контрудар, но к 7 часам утра Груши выровнял фронт восточнее Гейнрихсдорфа.
Начался беспорядочный бой, и маршал Ланн – хитрый, ловкий гасконец – оказался здесь в своей стихии. Прикрывшись необычно широкой полосой застрельщиков в высоких хлебах, он то вводил, то выводил из леса небольшие отряды пехотинцев и конников и так замаскировал истинную численность своих войск: переправившимся через Алле шести русским дивизиям он по-прежнему мог противопоставить всего 9000 человек пехоты и 8000 кавалерии. К счастью, когда Беннигсен развернул силы и атаковал, подоспел корпус Мортье, занявший Гейнрихсдорф как раз перед подходом русской пехоты. Оставив в деревне три гренадерских батальона Удино, Дюпа встал на правом фланге. Затем на поле боя явилась польская дивизия Мортье. Три польских полка генерала Яна Генрика Домбровского при поддержке артиллерии в Постенене также заняли позиции. Отчаянно дравшаяся в Сортлакском лесу дивизия Удино, сдерживавшая русскую пехоту, фактически пожертвовала собой. К 10 часам к Ланну подошла дивизия генерала Жана-Антуана Вердье, и численность французов достигла 40 000.
Беннигсен понял, что торопившийся к Фридланду Наполеон вводит в бой все больше войск, и изменил прогноз. Теперь он лишь надеялся удержать до темноты свои позиции, чтобы отступить. Но в этих широтах в середине лета темнеет очень поздно. В полдень на своей арабской лошади явился Наполеон, прискакавший из Прейсиш-Эйлау с едва поспевавшим за ним телохранителем. Удино – в пробитом пулями мундире, на раненой лошади – попросил: «Дайте подкрепления, и я сброшу русских в реку!» С холма за Постененом Наполеон немедленно заметил огромный тактический просчет Беннигсена. Из-за того что Мюленское озеро рассекает равнину, в тылу левого фланга русских оказалась река, а это опасно.