{1744}. Дворянами стали также несколько врачей, ученых, писателей и художников[172]. Не менее 123 из 131 наполеоновских префектов имели титул. В апелляционном суде в Париже заседали 4 графа, 3 барона и 11 шевалье. В 1811 году все послы империи, кроме трех, были дворянами. Система также позволяла Наполеону увековечивать военные победы: так, появились княжества и герцогства Кастильоне, Ауэрштедт, Риволи и Экмюль[173].
В 1806 году Наполеон ввел практику имущественных пожалований (они часто совпадали с новыми титулами, но не были к ним привязаны). Доказавшие свою преданность подданные получали земли и собственность, конфискованные на покоренных территориях. Им сопутствовали наделы, как правило, в Италии и Германии, а позднее и в Польше. К 1815 году количество donataires (получивших около 30 млн франков) достигло 6000.
Формирование имперской аристократии совпало с ростом нетерпимости Наполеона к инакомыслию. 9 августа 1807 года он, созвав чрезвычайное заседание Государственного совета, заявил, что желает ликвидировать трибунат, «и название и задача которого чужды для монархического строя». Это и осуществилось десять дней спустя с помощью сенатусконсульта{1745}. Меньшинство в трибунате выступало и голосовало против конкордата, учреждения Почетного легиона, некоторых положений Гражданского кодекса и установления империи. Хотя трибунат учредили именно ради плюрализма мнений, Наполеон, сталкиваясь с проявлениями несогласия среди законодателей, все чаще действовал как военный. Поистине удивительно, что такой орган, как трибунат, действовал при нем целых восемь лет. В мемуарах Савари объяснял, что Наполеон не был против того, чтобы ему возражали, если возражали благожелательно и за закрытыми дверями: «Он никогда не гневался на того, кто открыто противился его мнению; ему нравилось, чтобы его мнения обсуждали»{1746}. Впрочем, Наполеону нравилось дискутировать с Камбасересом и членами Государственного совета. С гораздо меньшей охотой он делал это с членами трибуната Констаном, Дону, Шенье и др. «Присматривайте за Бенжаменом Констаном, – посоветовал он Камбасересу насчет знаменитого ловеласа. – Если он во что-нибудь вмешается, я сошлю его в Брауншвейг, к жене»{1747}. Тогда же, когда посредством сенатусконсульта был распущен трибунат, Наполеон поднял возрастной ценз для законодателей до 40 лет. Ему самому было тогда 38.
Вернувшись в Париж, Наполеон смог сосредоточиться на оздоровлении финансов, и недавние победы сильно помогли ему в этом. В сентябре 1807 года Дарю составил подробный перечень припасов и сумм (72 474 570 франков 7 сантимов наличными деньгами и 30 994 491 франк 53 сантима товарами), с которыми 22 прусским городам пришлось расстаться по Тильзитскому договору. Общая сумма контрибуции, уплаченная побежденными, составила более 153 млн франков{1748}. Это обстоятельство, а также заключение мира вызвали огромный прилив доверия к Наполеону на Парижской бирже: цена пятипроцентных государственных облигаций, стоивших в феврале 1800 года 17,37 франка, 27 августа 1807 года подскочила до 93 и впоследствии держалась между 80 и 90 франками{1749}.
Наполеон после завершения кампании, названной Польской войной, не только трудился. Имеется запись, что 4 октября 1807 года Наполеон приказал выдать 30 000 франков графине де Барраль – правительнице гардеробной Полины, супруге одного из вестфальских камергеров Жерома, человека исключительно свободных нравов{1750}. Пристрастие Наполеона к контролю проявилось в сентябре 1807 года, когда он распорядился арестовать мистера Куна, американского консула в Генуе, за ношение полученной им от англичан мальтийской награды. В том же месяце Наполеон потребовал выяснить, кто из аристократов и почему бойкотировал в Бордо бал, устроенный сенатором Жаном-Фабром де ла Мартильером. Наполеон даже примерил на себя роль сыщика-любителя. Он приказал Фуше возобновить расследование дела об отравлении в мае 1805 года в отношении «некоего Жана-Гийома Паскаля из Монпелье. Как говорят, этот негодяй убил жену». Наполеон распорядился, чтобы полиция допросила шурина г-на Паскаля и эксгумировала собаку Паскалей, которую, по его мнению, также могли отравить{1751}.
Впервые почти за год пребывания в походе Наполеон смог насладиться семейной жизнью. Пока Наполеон был в Египте, Жозефина одолжила деньги на покупку прелестного замка Мальмезон в 11 километрах западнее Парижа, и теперь пара проводила время там и в Тюильри. Поместье с птичником, оранжереей для экзотических растений, летним павильоном, башней, «храмом любви», великолепным собранием скульптур, виноградником и примыкающими к Сене полями занимало около 1,2 квадратного километра[174]. Жозефина также завела зверинец с кенгуру, эму, белками-летягами, газелями, страусами, ламами и попугаем какаду (он знал всего одно слово – «Бонапарт», которое беспрестанно повторял). Иногда она сажала за стол вместе с гостями самку орангутана, наряженную в белую сорочку, и та ела брюкву{1752}. Наполеон привез из Египта газелей, которых по временам угощал нюхательным табаком[175]. «Они очень любили табак, – вспоминал секретарь, – и могли в минуту опустошить табакерку безо всякого видимого вреда для себя»{1753}. Наполеон держал в мальмезонском кабинете штуцер, из которого иногда стрелял в окно по птицам. Жозефина уговаривала его пощадить ее лебедей{1754}. (Лебедям вряд ли грозила опасность. Камердинер Грегуар вспоминал, что Наполеон «неправильно приставлял ружье к плечу, а поскольку он просил заряжать туго, рука после выстрела всегда оказывалась черной»{1755}. Однажды ему потребовалось семь выстрелов, чтобы убить загнанного оленя.)
В лучшие времена императорскому двору принадлежало 39 резиденций[176] (почти государство в государстве), хотя некоторые Наполеон не посещал никогда{1756}. Последовав примеру Людовика XIV, Наполеон вернул в обычай публичные мессы, обеды и приемы, музыкальные представления и многие иные занятия «короля-солнца»{1757}. Он был уверен, что настойчивая демонстрация роскоши приводит население в восторг. «Нам нужно обращаться к взорам, – объяснял он, – и поощрять французскую индустрию роскоши»{1758}. Содержание дворцов (25 млн франков в год) составляло шестую по величине статью расходов казны. В личной казне Наполеона насчитывалось 54 514 драгоценных камней, и он считал ее неотделимой от казны государства (тогда это не было чем-либо необычным: в Великобритании цивильный лист появился лишь в 1760 году)[177].
Когда Наполеон и Жозефина путешествовали по Франции, их свита занимала 60 экипажей. (Вспомним современные кортежи американских президентов, которые могут насчитывать до 45 транспортных средств, – столь же наглядная метафора власти.) Частная жизнь Наполеона, однако, оставалась скромной, как у небогатого дворянина-офицера, каковым он и был. «Когда он взошел на престол, – вспоминал Шапталь, – он выставлял напоказ колоссальное богатство. Прекрасные бриллианты пошли на его ордена – а также на эфес его шпаги, шнур и пуговицу шляпы, пряжки [его башмаков]. Эти одежды были ему не к лицу, он казался смущенным и снимал их сразу, как только мог»{1759}. Обычно же он носил либо синий повседневный мундир полковника гвардейских гренадер, либо зеленый мундир конных егерей. Когда на острове Святой Елены выяснилось, что зеленого сукна нужного оттенка не достать, Наполеон просто вывернул сюртук наизнанку.
Разницу между простотой костюма Наполеона вне официальных церемоний и пышностью костюма тех, кто его окружал, замечали многие, как и было задумано. Виван-Денон объяснял живописцу Франсуа Жерару: «Позаботьтесь о том, чтобы подчеркнуть великолепие мундиров офицеров, окружающих императора. Это контрастирует с его простотой и резко выделяет его среди них»{1760}. Капитан Блаз отмечал, что «его маленькая шляпа и зеленый егерский мундир выделяли его в толпе принцев и генералов с шитьем на всех швах»{1761}. Наполеон носил, кроме креста Почетного легиона, итальянский орден Железной короны, однако остальные многочисленные награды не надевал, чтобы в бою не привлекать внимание снайпера (эту меру предосторожности следовало принять и Нельсону). В 1811 году была составлена опись гардероба Наполеона, который включал всего 9 сюртуков (на три года), 2 шлафрока, 24 пары шелковых чулок, 24 пары обуви и 4 шляпы. «Не должно тратиться ничего иначе как с одобрения его величества», – подчеркивалось в документе, и, когда камергер Наполеона граф Огюст де Ремюза чересчур много истратил на хозяйский гардероб, он лишился места{1762}.
Жизнь в резиденциях Наполеона была организована так, чтобы на первом месте оказалась работа. Обедали в 18 часов, однако Наполеон очень часто пропускал обед и ел тогда, когда позволяла работа. В течение всего дня на вертелах жарили цыплят, чтобы во всякое время для Наполеона был готов один (этот обычай едва ли отвечал его стремлению к экономии). Блюда Наполеону подавали в произвольном порядке. Он не был гурманом и с радостью довольствовался макаронами. «Наполеон предпочитал самые простые кушанья, – вспоминал один из его камергеров, – и не пил никакого вина, кроме шамбертена, изредка неразбавленного»