{2152}. Хотя это не так (в начале кампании было много сделано), впоследствии порядок снабжения армии справедливо критиковали, в том числе из-за нерадивости и некомпетентности самого Дюфура де Прадта: в Польше располагались главные склады сил вторжения. В качестве посла Наполеон рассматривал, кроме Дюфура де Прадта, кандидатуру Талейрана. Сам факт, что выбор сводился к этим двоим, указывал на начавшуюся утрату проницательности (обычно Наполеон верно оценивал людей) и сохранявшееся заблуждение относительно Талейрана.
Наполеон недопустимо долго не понимал, что Александр готовит на севере и юге крупный дипломатический прорыв, чтобы противостоять готовящемуся вторжению французов. Еще 30 марта 1812 года Наполеон заявил Бертье: «Предполагаю, что русские не будут предпринимать ничего, они не могут не понимать, что на моей стороне Пруссия, Австрия и, вероятно, Швеция; что с возобновлением войны с Турцией турки приложат новые усилия, что к армии приедет сам султан, и поэтому вряд ли они спокойно бросят мне вызов»{2153}. На самом деле Наполеон не сумел обезопасить северный фланг из-за собственной неспособности терпеливо и уважительно обходиться с Бернадотом и Швецией, а в конце мая 1812 года ослабил и южный фланг, хотя и отправил в Стамбул генерала [Антуана-Франсуа] Андреосси, передавшего султану Махмуду II: «Если сто тысяч турок во главе со своим султаном перейдут Дунай, я обещаю взамен не только Молдавию и Валахию, но и Крым»{2154}. Александр выдвинул собственные предложения относительно Дунайских провинций и 29 мая подписал с Турцией Бухарестский мирный договор. Теперь русская Дунайская армия могла угрожать южному флангу Наполеона.
«Турки дорого заплатят за эту ошибку! – сказал Наполеон, узнав о договоре. – Это настолько глупо, что я не мог это предвидеть»{2155}. Впрочем, глупость Наполеон совершил сам: он слишком рассчитывал на помощь Османской империи. Остановив Наполеона под Акрой в 1799 году и позволив России в 1812 году направить против него балканскую армию, «больной человек Европы» способствовал двум из его крупнейших поражений. «Если меня когда-либо обвинят в развязывании этой войны, – сказал Наполеон Фэну в августе, – пожалуйста, вспомните, чтобы оправдать меня, сколь мало меня поддержали турки и как унижен я был Швецией!»{2156}
К 15 марта все корпуса Великой армии вышли к Эльбе. В тот же день Наполеон распорядился, чтобы Луи Отто, французский посол в Вене, закупил 2 млн бутылок венгерского вина по 10 су и отправил в Варшаву{2157}. Чтобы усилить армию вторжения, гарнизоны на атлантическом побережье стали комплектовать вместо французов солдатами бельгийской национальной гвардии. В армию включили даже охрану принцессы Полины Боргезе. С кораблей снимались пушки. Госпитали перетряхивали в поисках симулянтов. Резервные части расформировывались и переукомплектовывались ради пополнения строевых частей, которым предстояло отправиться в Россию. Так, вскоре парижскую 10-ю когорту Национальной гвардии почти целиком составили люди, страдающие плоскостопием{2158}.
8 апреля, через неделю после того, как Великая армия достигла Одера, царь выдвинул Наполеону ультиматум с требованием немедленно вывести войска из Пруссии, Шведской Померании и Великого герцогства Варшавского, а также уменьшить гарнизон Данцига. Таковы были, по словам русских, предварительные условия урегулирования границ в Европе, с тем чтобы Россия получала право торговать с нейтральными государствами, добилась компенсации за Ольденбург и согласилась снизить пошлины на французские товары{2159}. Условия для Наполеона были явно неприемлемыми, и документ напоминал скорее пропагандистский бюллетень, чем настоящие условия для переговоров. 21 апреля царь выехал из Санкт-Петербурга в Вильну (совр. Вильнюс), где находился Главный штаб армии. Накануне, 17 апреля, Наполеон предложил мир английскому министру иностранных дел лорду Каслри, заявив, что выведет войска с Пиренейского полуострова в том случае, если Англия выведет свои, и что Сицилия может остаться за Бурбонами, если Мюрата признают неаполитанским королем, а Жозефа – испанским. «Если эта четвертая попытка, как и прошлые, окажется неудачной, – подвел Наполеон итог своим инициативам после провала Амьенского мира, – Франция по меньшей мере сможет утешиться мыслью, что вина за кровь, которая снова прольется, целиком лежит на Англии»{2160}. Это было откровенное приспособленчество (особенно нелепо предложение относительно Жозефа и Мюрата), и Каслри, настоящий ученик Питта, отнесся к инициативе с понятным пренебрежением.
25 апреля Наполеон отправил к царю своего адъютанта, генерала графа Луи-Мари-Жака-Амальрика де Нарбонн-Лара (возможно, побочного сына Людовика XV) с более реалистичными встречными предложениями, не предполагающими вывод войск с территории союзников. «Они убедят ваше величество в моем желании избежать войны и моей приверженности принципам Тильзита и Эрфурта, – писал Наполеон. – Ваше величество позволит мне уверить вас, что, если судьбе угодно будет сделать войну между нами неизбежной, война нисколько не изменит тех чувств, которые ваше величество внушили мне и которые останутся таковыми, независимо от всяких превратностей и перемен»{2161}. Как правило, историки цинично относятся к упорным попыткам Наполеона сохранить хорошие личные отношения с главой государства, которое он вот-вот собирался разорить, но он, веря в почти неземное братство двоих императоров, не оставлял надежду. Их общение в Тильзите определенно значило больше для него, чем для Александра. В мае, перед отъездом к армии, Наполеон в беседе с Паскье назвал будущий поход в Россию «самым грандиозным и самым трудным предприятием из всех, которые я когда-либо предпринимал. Но начатое должно быть доведено до конца»{2162}.
В 6 часов 9 мая, в субботу, Наполеон выехал из Сен-Клу с Марией-Луизой и королем Римским[233], намереваясь далее ехать на фронт. Днем ранее он ввел налог на зерновые и установил жесточайший контроль над ценами на продовольствие. «Так он хотел добиться того, чтобы в его отсутствие они оставались довольными», – заключил Паскье, но это была временная мера{2163}. Наполеон, как всегда, двигался стремительно: императорское семейство преодолело Рейн 13 мая, Эльбу – 29 мая, Вислу – 6 июня, покрыв за неделю 853 километра и делая в среднем более 120 километров в день в карете по разбитым дорогам. Тем не менее Наполеон нашел по пути время для встречи в Дрездене с вюртембергским, прусским, саксонским и баварским королями. Первый из них отказался в 1810 году отправить контингент в Испанию, но теперь собирался участвовать в походе в Россию, а последний по-прежнему злился на Наполеона, не возместившего ему расходы на кампанию 1805 года, однако также дал солдат. Мария-Луиза увидела отца впервые после свадьбы, а Наполеон – со встречи у мельницы неподалеку от Аустерлица. Франц увиделся с внуком. Короля Римского сопровождала мадам де Монтескье[234], название официальной должности которой – «воспитательница императорских детей» – указывало на то, что Наполеон и Мария-Луиза на одном ребенке останавливаться не собирались. Позднее Наполеон говорил, что желал бы иметь и второго сына – для престола Итальянского королевства, а также и третьего – для надежности.
Много позднее Меттерних утверждал, что во время встречи в Дрездене Наполеон изложил ему план русской кампании. «Мое предприятие принадлежит к числу тех, решение которых дается терпением. Торжество будет уделом более терпеливого, – якобы сказал император согласно малонадежным и самовозвеличивающим мемуарам Меттерниха. – Я открою кампанию переходом через Неман. Закончу я ее в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь. Я укреплю эти два города и займусь в Вильне, где будет моя главная квартира в течение ближайшей зимы, организацией Литвы… И, может быть, я сам уеду на самые суровые месяцы зимы в Париж»{2164}. На вопрос, что произойдет, если Александр не станет просить мира, Наполеон будто бы ответил: «Тогда, перезимовав, я двинусь к центру страны и в 1813 году буду так же терпелив, как в 1812 году. Все, как я вам сказал, является вопросом времени». Вряд ли Наполеон поверял такие тайны человеку, который не мог желать ему победы над русскими и имел тесные связи с Россией.
Наполеон оставил Марию-Луизу с ее родителями в Дрездене и уехал на рассвете 29 мая. В то же утро он написал ей, что вернется не позднее чем через два месяца: «Я сдержу все обещания, и наша разлука окажется недолгой»{2165}. В следующий раз они встретились почти через семь месяцев. Идя на восток через Бауцен, Рейхенбах, Хайнау, Глогау, Позен, Торн, Данциг и Кёнигсберг, к 23 июня Наполеон достиг Немана. Он сознательно миновал Варшаву, где в случае восстановления им Польского королевства сумел бы, по оценкам одного из русских генералов, собрать под свои знамена 200 000 человек и взбунтовать против царя населенные поляками Литву, Волынь и Подолье{2166}. Наполеон предпочел не дразнить своих союзников – пруссаков и австрийцев.
В час ночи 4 июня в Торне полковник Малишевский, офицер штаба Наполеона, слышал, как император расхаживает по комнате, напевая куплет из марша «Походной песни»: «Трепещите, враги Франции» – и так далее