{2184}. Мюрат пригласил с собой в Россию знаменитого парижского шеф-повара, а многие офицеры прихватили парадные мундиры и личные экипажи{2185}. Многие черты прежних кампаний Наполеона (неоднородный в этническом и языковом отношении противник с престарелыми, малоинициативными командирами, противостоящий гомогенной французской армии; слабое место, в которое упорно бил Наполеон; умение двигаться существенно быстрее врага и сосредоточить силы для достижения численного превосходства именно там и как раз настолько, чтобы победить) отсутствовали и даже теоретически не могли проявиться на огромных пространствах европейской части России. Русские генералы, как правило, были гораздо моложе тех, с кем Наполеону пришлось иметь дело в Италии (в среднем 46 лет против 43-летнего возраста французских генералов). Кроме того, русские войска были однороднее наполеоновских. Готовился поход, не похожий ни на одну другую кампанию Наполеона – и ни на одну кампанию в истории.
В ловушке
Он не желал ни покорить Россию, ни даже восстановить Польшу; он с сожалением расторг союз с русскими. Взять столицу, подписать на своих условиях мир и наглухо запечатать для английской торговли порты России – вот к чему он стремился.
Правило номер один на первой странице учебника стратегии гласит: «Не идти на Москву».
Наполеон переправился через Неман в 5 часов 24 июня 1812 года и остановился на пригорке у реки. Идущие мимо солдаты кричали: «Да здравствует император!»{2186} Наполеон напевал про себя детскую песенку «Malbrough s’en va-t’en guerre» («Мальбрук в поход собрался…»){2187}. В тот день он носил польский мундир[238] и также сел на коня с символическим именем Фридланд. В полдень Наполеон двинулся дальше, к переправе через реку Вилия (Нярис), и въехал в Ковно. Для переправы армии потребовалось пять дней.
Хотя российская армия в 1812 году насчитывала 650 000 человек, эти силы были разбросаны по огромной империи (в Молдавии, на Кавказе, в Центральной Азии, в Крыму, Сибири, Финляндии и так далее), и Наполеону противостояло около 250 000 солдат. Части Первой Западной армии (Барклай де Толли; 129 000 человек) занимали обширную территорию по обе стороны от Вильны. Вторая Западная армия (Багратион; 48 000 человек) стояла в Волковыске, в 170 километрах южнее Вильны. Третья Западная армия генерала Александра Тормасова (43 000 человек), оставшаяся без дела после заключения мира с Турцией, шла с Дуная. Наполеон, не желавший соединения трех неприятельских армий, хотел разбить их порознь. Он отправил Евгения Богарне и Жерома совершить широкий охват флангов Багратиона прежде, чем тот соединится с Барклаем де Толли. Неясно, почему он поручил это исключительно важное дело своим пасынку и брату, а не, например, Даву, Мюрату или Макдональду – старшим, опытным командующим. Жером в 1806–1807 годах командовал составленным из немцев Девятым корпусом[239] и ничем себя не проявил. «Жара одолевает», – пожаловался Наполеон Марии-Луизе из монастыря в Ковно, где устроил ставку, и прибавил: «Ты можешь подарить университету собрание книг и гравюр. Это необычайно ему польстит и не будет ничего стоить тебе. У меня их множество»{2188}.
В русском высшем командовании единства не было. Генералы-аристократы вслед за Багратионом предлагали контрнаступление, а «иноземцы», в основном остзейские немцы, предпочитали, как Барклай де Толли, отступать (фактически это стратегия Беннигсена в 1807 году, но на гораздо большей территории). Ко времени перехода Наполеона через Неман вторая партия взяла верх – отчасти потому, что мощь Великой армии делала контрнаступление самоубийственным. Парадоксально: если бы у Наполеона было меньше войск, это помогло бы ему раньше склонить русских к сражению, необходимость чего диктовала логистика, и, кроме того, предоставило ему, благодаря экономии припасов, больше времени для ведения боевых действий. Если бы царь Александр сделал военным министром и командующим Первой армией не «иноземца» Барклая де Толли, а Багратиона (офицерский корпус принял бы это назначение с воодушевлением), то Наполеон, возможно, разбил бы русских еще до Вильны. Но царь выбрал менее пылкого и более осмотрительного Барклая де Толли и одобрил его план: завлечь Великую армию вглубь страны, вынудив ее удалиться от огромных баз снабжения в Майнце, Данциге, Кёнигсберге и так далее и растянуть свои коммуникации.
28 июня Наполеон занял Вильну, столицу польской Литвы, и превратил город в огромный центр тылового обеспечения. Русские увезли или сожгли все свое имущество. Для ставки, писал он Марии-Луизе, «выбран «довольно хороший дом, где еще несколько дней назад жил император Александр, очень далекий от мысли, что я столь скоро сюда въеду»{2189}. За полчаса до своего въезда в город Наполеон приказал польскому графу Роману Солтыку[240], артиллерийскому офицеру из своего штаба, привести к нему ректора Виленского университета Яна Снядецкого, выдающегося астронома, математика и физика. Когда Снядецкий потребовал, чтобы перед выходом из дома ему дали время надеть шелковые чулки, Солтык возразил: «Ректор! Это неважно. Император не придает значения внешнему виду, который производит впечатление лишь на простолюдинов… Пойдемте»{2190}. «Наш въезд в город сопровождался ликованием, – записал другой польский офицер. – Улицы… были полны людей, а все окна украшены дамами, демонстрировавшими бурное воодушевление»{2191}. Наполеон (как всегда, учитывавший общественное мнение) лично возглавил въезд и ехал впереди польских частей. Он учредил Комиссию временного правительства Великого княжества Литовского, и Литва официально воссоединилась с Польшей. Церемония состоялась в соборе в Вильне. В Гродно французов встретил крестный ход с иконами, свечами и хорами, славящими «освобождение» от русского владычества[241]. В Минске устроили благодарственный молебен, и генерал Груши пустил в дело блюдо для пожертвований, но, когда крестьяне узнали, что французы, как всегда в походе, реквизируют продовольствие, они угнали скот в леса. «Француз пришел снять с нас оковы, – рассуждали тем летом крестьяне-поляки на западе России, – но с ними он забирает и башмаки»{2192}.
«Я люблю вашу нацию, – заверил Наполеон в Вильне польских делегатов. – Уже шестнадцать лет я вижу, как ваши солдаты сражаются на моей стороне в Италии и Испании». Он предложил Польше свои «уважение и покровительство». Но, поскольку его южный фланг защищал Шварценберг, Наполеону пришлось прибавить: «Мною гарантирована австрийскому императору целостность состоящих под его властью государств, и поэтому мне невозможно допустить никакого шага, который поколебал бы мирное обладание им тем, что осталось у него от польских провинций»{2193}. Ему был нужен осторожный компромисс.
В Вильне он остановился на десять дней, чтобы остальная армия отдохнула, перегруппировалась, а части правого ее крыла (две дивизии Даву, австрийцы Шварценберга, поляки Понятовского и саксонцы Ренье – всего 80 000 человек) под командованием неопытного Жерома выдвинулись к Березине, чтобы попытаться окружить армию Багратиона. 29 июня, когда выступил авангард, страшная жара сменилась сильным ливнем с градом. Гвардейский сержант Жан-Рош Куанье записал, что «поблизости, в лагере кавалеристов, землю покрывали трупы павших от холода лошадей» (три принадлежали ему самому){2194}. Ливень, кроме того, размочил почву и сделал дороги малопроходимыми, что обусловило трудности в снабжении и помешало гнавшемуся за русскими авангарду. Кое-где солдаты проваливались по шею в болото{2195}.
26, 29 и 30 июня Бертье написал из Вильны Жерому, призывая его не упускать Багратиона из виду и занять Минск{2196}. «Если Жером будет решительно продвигаться вперед, – заметил Фэну Наполеон, – положение Багратиона сильно осложнится»{2197}. Как предполагалось, Жером, шедший с запада, и Даву, шедший с севера, окружат в Бобруйске и уничтожат русскую Вторую армию, но из-за неумелого командования Жерома и искусного отступления Багратиона Вторая армия избежала разгрома. К 13 июля стало ясно, что Жером потерпел неудачу. «Если бы он шел быстрее и лучше координировал действия с корпусами армии, – позднее рассудил генерал-интендант Гийом-Матье Дюма, – то цель была бы достигнута и успех кампании обеспечен в самом ее начале»{2198}. Узнавший о неудаче младшего брата Наполеон передал командование Даву. Разгневанный Жером оставил пост и всего через три недели вернулся из похода в Вестфалию{2199}.
«Погода очень дождливая, – 1 июля написал Наполеон Марии-Луизе из Вильны, – бури в этой стране ужасные»{2200}. Хотя мы не располагаем ее ответами, императрица в том месяце писала Наполеону ежедневно. «Дай бог, я скоро встречусь с императором, – признавалась тогда Мария-Луиза своему отцу. – Эта разлука слишком уж меня тяготит»