{2333}. Задержался же он так надолго в Москве вот по какой причине: он считал, что имеет вдоволь времени до того, как придется отвести армию обратно в Смоленск, на зимние квартиры, и предпочел жить за счет неприятельских запасов.
18 сентября Наполеон раздал лишившимся крова москвичам 50 000 рублей из награбленных сумм и посетил сиротский дом, дав повод к слухам, будто он намерен съесть его питомцев{2334}. «Москва была очень красивым городом, – написал он Марии-Луизе. – У России уйдет двести лет на то, чтобы оправиться от понесенной потери»{2335}. 20 сентября, когда осенние дожди наконец потушили пожар (кое-где он продолжался шесть дней), Наполеон написал царю Александру. (Письмо доставил брат русского министра в Касселе – самый важный русский, найденный в Москве. Отсюда очевиден масштаб эвакуации знати из города.) «Я предложил ему отправиться к вашему величеству и сообщить о моих чувствах. Прекрасный и великолепный город Москва больше не существует: Ростопчин приказал его сжечь… Следовало бы оставить в нем администрацию, учреждения и стражу. Так именно поступали дважды в Вене, Берлине и в Мадриде… Я веду войну против вашего величества без всякого враждебного чувства. Одна записка от вашего величества, полученная до или после последнего сражения, остановила бы мое движение, и я даже хотел бы иметь возможность пожертвовать выгодой занятия Москвы»{2336}. Получив это письмо, царь незамедлительно вызвал английского посла Чарльза Кэткарта и заявил ему, что и двадцать таких несчастий, какое произошло с Москвой, не побудят его отказаться от борьбы{2337}.
Сам перечень городов (он мог быть и длиннее) указывает, что Наполеон по собственному опыту знал: падение вражеской столицы еще не означает капитуляции противника, а ведь Москва даже не была столицей России. Победу Наполеону принес разгром главных сил неприятеля при Маренго, Аустерлице и Фридланде. Как раз этого Наполеон не добился у Бородина.
В ожидании ответа Александра Наполеон старался облегчить своим солдатам жизнь в Москве, насколько возможно, и придумывал им развлечения, хотя кое в чем оказался неуступчив. «Вопреки неоднократным предупреждениям, – гласил один приказ, – солдаты продолжают облегчаться во дворе, даже под окнами самого императора; приказано организовать в каждой части штрафные подразделения для обустройства отхожих мест, а… в углах казарм поставить ведра, которые надлежит опорожнять дважды в день»{2338}. Наполеон воспользовался временем, проведенным в Кремле, для того чтобы подсчитать потери, привести в порядок армейские части, дать им смотр и получить подробные рапорты об их состоянии. Выяснилось, что вместе с подкреплениями у него теперь более 100 000 боеспособных солдат.
Тем временем в Москву стали на подводах доставлять собранные на Бородинском поле пушечные ядра{2339}. Наполеону нравилось создавать видимость постоянной занятости: позднее один из его слуг, Анжель, рассказал, что получил распоряжение ежевечерне ставить две свечи на окно Наполеона, «чтобы солдаты удивлялись: “Смотрите! Император не спит ни днем ни ночью. Он все время работает!”»{2340}.
Когда Наполеон узнал об отчаянном положении французской труппы мадам Авроры Бюрсе (четырнадцать актеров и актрис, ограбленных и русскими, и французами), он попросил ее поставить в домашнем театре Позднякова одиннадцать спектаклей, главным образом комедий и балетов{2341}. Сам Наполеон эти представления не посещал, однако слушал знаменитого певца синьора Тарвинио. Наполеон утвердил новый устав «Комеди Франсез» и решил водрузить огромный золотой крест с колокольни Ивана Великого на куполе Дома инвалидов{2342}. (Когда крест сняли, выяснилось, что он из дерева и позолочен; при отступлении солдаты из польской дивизии Мишеля Клапареда бросили крест в Березину[284]{2343}.)
Наполеон мог очень затруднить жизнь господствующему классу России, в том числе освобождением крестьянства от крепостной зависимости. Крупное крестьянское восстание под предводительством Емельяна Пугачева в середине 1770-х годов в некоторых отношениях предвосхитило революцию во Франции, и русская элита страшилась того, что Наполеон вернется к ее идеям{2344}. Действительно, Наполеон повелел доставить из кремлевских архивов документы о восстании Пугачева, просил Евгения Богарне собрать сведения о крестьянском восстании в Великих Луках, а также «сообщить, какого рода декрет, воззвание можно издать для того, чтобы взбунтовать в России крестьян и сплотить их»{2345}. И все же Наполеон, отменивший феодальные порядки во всех покоренных странах, не освободил русских крестьян, считая их людьми невежественными и дикими{2346}. К тому же этот шаг отнюдь не склонил бы царя к переговорам.
В первую неделю октября Наполеон отправил Жака де Лористона, бывшего посла в России, к Кутузову, укрепившемуся в Тарутинском лагере у реки Нара, в 80 километрах юго-западнее Москвы. Согласно Сегюру, Наполеон напутствовал его так: «Я хочу мира! Мне нужен только мир, и я непременно хочу его получить! Спасите только честь!»[285]{2347} Кутузов отказался обещать Лористону свободный проезд в Санкт-Петербург и заявил, что привезенное французом послание доставит царю князь Сергей Волконский. Но ответа снова не последовало. В это время Мюрат из-за нападений казаков в окрестностях Москвы терял уже 40–50 солдат в день, а армия Кутузова росла и теперь насчитывала 88 300 человек регулярных войск, 13 000 донских казаков и 15 000 человек иррегулярной казацкой и башкирской конницы, а также 622 орудия. Наполеон же за 35 дней, проведенных в Москве, получил лишь 15 000 человек подкреплений. В то же время от ран и болезней умерли 10 000 человек.
Из-за хорошей погоды в Москве («Тепло, как в Париже», – рассказывал Наполеон Марии-Луизе 6 октября) не таким уж важным казалось то, что солдаты, шедшие от Немана по жаре, выбрасывали зимнее обмундирование, однако императора беспокоило, что он не сможет найти для них обувь и лошадей, которые вскоре понадобятся{2348}. Во втором за тот день письме Марии-Луизе Наполеон попросил ее убедить отца-императора пополнить корпус Шварценберга, поскольку «это сделало бы ему честь»{2349}. Он не знал, что Меттерних тайно заверил царя, что Австрия ничего подобного не сделает, и примерно в то же время Шварценберг стал вести себя независимо и уклонялся от столкновений с русскими. «К этому моменту, – заявил Наполеон Фэну в середине сентября, признавая свои дипломатические неудачи в тот год, – Бернадот должен был оказаться в Санкт-Петербурге, а турки – в Крыму»{2350}.
Наполеон собрал все доступные ежегодники и бюллетени о русской зиме, из которых узнал, что до ноября температура вряд ли опустится ниже нуля. «Никакими сведениями на сей счет не пренебрегли, никакими расчетами, и все прогнозы обнадеживали, – вспоминал Фэн. – Как правило, лишь в декабре и январе русская зима очень сурова. В ноябре температура опускается не намного ниже шести градусов»{2351}. Судя по данным о погоде в предыдущие двадцать лет, Москва-река не должна была замерзнуть до середины ноября, и Наполеон считал, что у него довольно времени для возвращения в Смоленск. В Москву от Смоленска его армия шла менее трех недель, причем на три дня задержалась у Бородина{2352}.
В «Истории Карла XII», которую Наполеон читал в Москве, Вольтер отмечает, что русская зима настолько холодна, что птицы замерзают на лету и падают, как подстреленные{2353}. Император также читал трехтомную «Военную историю Карла XII» (1741) Густава Адлерфельда, королевского камергера. Книга заканчивается описанием поражения при Полтаве{2354}. Адлерфельд винил в поражении шведского короля упорное сопротивление русских и «пронизывающий» зимний холод.
«Во время одного из маршей две тысячи человек замерзли насмерть», – читаем у Адлерфельда в третьем томе. В другом месте сказано, что шведские солдаты «согревались лишь звериными шкурами, как только могли; нередко у них не было вдоволь даже хлеба; им пришлось утопить в болотах и реках почти все пушки, поскольку не было лошадей для их перевозки. Эта армия, некогда благоденствовавшая, была… готова вымереть от голода»{2355}. Адлерфельд писал о ночах «настолько холодных… что многие умирали от непомерно сурового холода, а у множества отнялись члены, как то ноги и руки». Уже из этого Наполеон смог получить живое представление о суровости русской зимы. 18 октября, когда армия наконец оставила Москву, он объявил штабу: «Поторопитесь. Нужно попасть на зимние квартиры через двадцать дней»{2356}. Первый сильный снегопад случился через семнадцать дней, Наполеон просчитался всего на три дня. Лишь соображения военного характера, а не беспечное доверие погоде вынудили его выбрать более длинный, чем сначал