. Было отмечено несколько бесспорных случаев людоедства. Роберт Томас Вильсон, английский офицер связи при штабе Кутузова, вспоминал, что французов иногда захватывали у костра, и «многие из этих групп были заняты тем, что обдирали пальцами и поедали обугленную плоть трупов своих товарищей»{2395}.
Теперь, когда к Березине с севера приближалась русская армия генерала Петра Витгенштейна (по происхождению немца), а с юга – армия адмирала Павла Чичагова, возникла угроза пленения всей французской армии. Наполеон приехал в Смоленск в полдень 9 ноября. До Борисова, где находился мост через Березину, оставалось еще почти 260 километров. Между Наполеоном и мостом стоял Кутузов, занявший сковывающую позицию у Красного и готовый к бою. Двумя днями ранее Наполеон отправил срочную зашифрованную депешу маршалу Виктору, приказав ему незамедлительно оставить позицию у Витебска и идти на юг:
Это задача первостепенной важности. Через несколько дней ваш тыл может быть наводнен казаками. Император с армией прибудут в Смоленск завтра, измотанные маршем в 120 лье без привалов. Перейдите в наступление: от этого зависит спасение армии. Каждый день задержки означает катастрофу. Кавалеристы идут пешком – стужа погубила всех лошадей. Идите же! Таковы приказ императора и вынужденная необходимость{2396}.
Хладнокровный и упрямый Виктор явился как раз вовремя.
Армия Наполеона сократилась до 60 000 человек (хотя никто уже не вел записей), а из-за нехватки упряжных лошадей по пути была заклепана и утоплена большая часть пушек. Более чем на 5 километров вокруг реки Вопь землю покрывали подсвечники, старинные бронзовые изделия, картины, фарфор, зарядные ящики, орудия, экипажи. Один остряк описал увиденное так: «Наполовину артиллерийский парк, наполовину склад аукциониста». Другой солдат вспоминал, что волкодавы «лаяли, будто сошли с ума, и нередко яростно оспаривали у солдат лежащие вдоль дороги лошадиные трупы. Вороны… привлеченные трупным запахом, кружились над нами черными тучами»{2397}.
Хотя у армии ушло пять дней на то, чтобы собраться в Смоленске, большая часть провианта была съедена в первый же день, и, когда в город явился арьергард Нея, солдаты не нашли ничего. Ларрей прикрепил к шинели термометр, и тот показал –26 ℃. Ларрей отметил, что из-за сильного холода самые легкие раны грозили гангреной{2398}. Пять дней (14–18 ноября) длился отчаянный бой под Красным: сильно потрепанные корпуса Евгения Богарне, Даву и Нея пытались пробиться сквозь армию Кутузова к Березине. Около 13 000 человек погибло и более 26 000 (в том числе семь генералов) попало в плен{2399}. В Смоленске было заклепано и брошено 112 пушек, еще 123 взяты русскими под Красным. Наполеон остался почти без артиллерии, а также без кавалерии{2400}. Тем не менее во время битвы, целью которой было удерживать как можно дольше дорогу на Борисов, он сохранял исключительное спокойствие. Кутузов, имея войско почти вдвое большее, не сумел нанести Наполеону смертельный удар, что мог исполнить, в удобный момент введя в бой части Тормасова. Русские также понесли тяжелый урон. В Тарутине у Кутузова было 105 000 человек. К концу боя под Красным у него осталось 60 000. Но это не помешало ему продолжать свой «параллельный марш».
«Невозможно передать печаль Наполеона, когда он узнал об отчаянном положении маршала, храбрейшего из храбрых, – вспоминал Боссе о том времени, когда Наполеон считал, что корпус Нея, возвращаясь от Красного, целиком погиб. – Я слышал, как он в течение дня несколько раз пустил в ход выражения, выдававшие его крайнее возбуждение»{2401}. Ней воссоединился с главными силами армии в Орше, почти на полпути между Смоленском и Борисовом, 21 ноября. От его корпуса, насчитывавшего 40 000 человек в июне, при переходе через Неман, осталось всего 800. «У тех, кто вернулся, – констатировал Ней, – яйца подвешены на железной проволоке»{2402}. Узнав, что Ней жив, Наполеон произнес: «У меня в подвалах Тюильри больше 400 млн [франков], и я с радостью отдал бы их в виде выкупа за своего верного боевого товарища»[290]{2403}.
«Очень многие из вас оставили свои знамена и отправились поодиночке, презрев долг, честь и безопасность армии, – объявил Наполеон в Орше 19 ноября. – Нарушители будут арестованы и казнены без суда». В этот раз его слова почти не произвели эффекта.
В тот же день Наполеон сжег материалы для автобиографии (более о ней ничего не известно). 21 ноября первые отряды вооруженного сброда, прежде гордо именовавшегося Великой армией, вышли к Березине (шириной 90 метров, с заболоченными берегами) и обнаружили, что западный берег занимает Чичагов, который сжег мост в Борисове, единственный на этом участке реки. Правому флангу французов угрожал Витгенштейн, шедший на юг по восточному берегу. Кутузов следовал по пятам. В целом около 144 000 русских окружило 40 000 боеспособных французов (вместе с подкреплениями в виде войск Виктора и Удино) и несколько тысяч отставших солдат и сопровождавших армию гражданских лиц. Ланжерон вспоминал, что его русские подчиненные «под влиянием раздражения за пожар Москвы, приписываемый французам… ударами прикладов убивали несчастных встречных»[291]{2404}.
То, что произошло дальше, на самом опасном этапе отступления из Москвы, стало неотъемлемой частью наполеоновского эпоса.
Наполеон, стремясь облегчить обоз, приказал Эбле сжечь шесть повозок с инструментами понтонеров, но тот, к счастью, ослушался приказа. Удино предложил переправиться через Березину у деревни Студенки, и Наполеон согласился. Эбле, работая вместе со своими 400 инженерами (главным образом голландцами) в холодной воде разлившейся реки, «изобилующей большими льдинами» до 1,8 метра в поперечнике, сумел построить в 13 километрах севернее Борисова два понтонных моста{2405}. Первый предназначался для кавалерии, артиллерии и обоза; второй, в 165 метрах выше по течению, – для пехоты.
Предприняв отвлекающий маневр, Удино увел Чичагова к югу, а Виктор северо-восточнее остановил натиск 30 000 солдат Витгенштейна в ходе так называемого сражения на Березине. В то же время Ней, Евгений Богарне и Даву пересекли Бобр и вышли к Студенке{2406}. Об отчаянном положении свидетельствует тот факт, что 24 ноября армия жгла своих «орлов» в лесу у Бобра, чтобы не достались неприятелю{2407}. «Очень холодно, – написал в тот день Наполеон Марии-Луизе. – Я совершенно здоров. Поцелуй вместо меня маленького короля и никогда не сомневайся в чувствах своего верного мужа»{2408}.
Голландские инженеры приступили к постройке мостов в 17 часов следующего дня. Они разобрали деревенские избы и стали заколачивать сваи в дно реки глубиной 2,1–2,4 метра. «Чудесный переход через Березину» (как точно выразился в мемуарах Сен-Сир) начался при температуре до –33 ℃{2409}. Франсуа Пильс, денщик Удино, вспоминал, что, поскольку операцию следовало сохранить в тайне от разъездов Чичагова, занимавшего противоположный берег, «строителей мостов предостерегли от разговоров, а войскам всех родов приказали укрыться. Поскольку все приготовления и сооружение опор велись за пригорком, составлявшим часть речного берега, неприятельские дозоры не могли видеть, чем заняты… рабочие»{2410}.
Наполеон приехал в 3 часа 26 ноября, в четверг. На нем была шуба и подбитый мехом зеленый бархатный колпак, надвинутый до бровей. К тому времени понтонеры соорудили «хрупкий настил»{2411}. Наполеон провел день на берегу, ободряя понтонеров, угощая их вином и следя, чтобы они сменялись каждые пятнадцать минут и согревались у костров. Кроме того, он организовал еще одну отвлекающую операцию вверх по реке. По воспоминанию Фэна, солдаты, «не сводя глаз с императора», говорили: «Он вытащит нас отсюда»{2412}. Когда вскоре после 7 часов прибыл Удино, Наполеон отправился с ним и Бертье к реке. «Что же, – сказал он Удино, – вы станете моим слесарем, который откроет этот ход»{2413}. Теперь противоположный берег защищали незначительные силы, беспрепятственно пересекшие реку на плотах, а к 8 часам понтонеры приготовились установить в ледяной воде на равном расстоянии 23 опоры высотой до 2,7 метра. «Люди вошли в воду по плечи, – вспоминал очевидец, – выказывая чрезвычайную смелость. Некоторые падали замертво и исчезали в потоке»{2414}.
Около 9:30 император вернулся в ставку к Бертье. Ему подали отбивную котлету, которую он съел стоя. Когда дворецкий предложил ему солонку – сверток бумаги со старой, посеревшей солью, Наполеон пошутил: «Вы прекрасно подготовились; не хватает только белой соли»{2415}. Способность шутить в подобный момент указывает на железную выдержку – или, по выражению Нея, на «подвешенные на проволоке яйца». Но хаос, что не удивительно, сказался и на нем. Капитан Луи Бего, швейцарец из корпуса Удино, увидел Наполеона «уставшим и обеспокоенным», а другого, капитана Рея, «поразило тревожное выражение» лица императора