{2416}. Наполеон сказал Эбле: «Это занимает много времени, генерал. Очень много времени». – «Ваше величество, – ответил Эбле, – вы видите, что мои люди по горло в воде и лед мешает им работать. У меня нет ни пищи, ни коньяка, чтобы их согреть». – «Хорошо», – ответил император, глядя в землю{2417}. Через несколько секунд он снова начал жаловаться, будто позабыв слова Эбле.
Перед 11 часами был переброшен первый мост, и Наполеон приказал первому батальону первого полка 6-й дивизии генерала Жозефа Альбера перейти реку. «Моя звезда восходит снова!» – вскричал Наполеон, когда они успешно перешли реку{2418}. Он ликовал оттого, что «одурачил адмирала» Чичагова, и это в самом деле было так{2419}. Остаток корпуса Удино переправился в полдень. У мостов не было перил, они едва выступали над водой, провисали, и замерзшим понтонерам часто приходилось их чинить. Кавалерия быстро покрыла мост навозом. Лошадиные трупы и мусор сбрасывали в реку, чтобы избежать заторов. Отставших от своих частей солдат и гражданских оттесняли, пока не переправится армия{2420}. Под тяжестью рухнули три опоры, и в ту ночь Ней со своими солдатами перейти реку не сумел. Опоры пришлось чинить дважды, прежде чем он наконец переправился{2421}.
Согласно дневнику Якоба Вальтера, переходившие реку солдаты громко ругали Наполеона. Подразделение Вальтера приблизилось к месту,
где Наполеон приказал разгрузить своих вьючных лошадей и где он ел. Он наблюдал, как армия проходит в самом плачевном состоянии. Невозможно представить, что он чувствовал в глубине души. Внешне он выглядел безразличным, равнодушным к ничтожному состоянию своих солдат… и, хотя французы и союзники бросали ему в лицо многочисленные проклятия и ругательства, он был способен безучастно их выслушивать{2422}.
Наполеону это было в новинку: прежде он слышал восторженное «Да здравствует император!», в худшем случае – добродушное подтрунивание. Значительную часть армии составляли нефранцузы, не имевшие столь же сильных мотивов для подчинения, и потому ропот превратился в открытое недовольство. У Березины, однако, отличились швейцарцы, вестфальцы, баденцы и гессенцы, не горевшие желанием принимать участие во «французской» войне: большую долю орденов Почетного легиона за бои по обе стороны реки получили швейцарцы и вестфальцы. (Солдаты четырех швейцарских полков получили 34 ордена{2423}.)
Наполеон, проведя ночь в деревенской избе на хуторе Занивки, преодолел шаткий мост в полдень 27 ноября. «Я только что перешел Березину, – написал он Маре в Вильну, – но плавающий на реке лед делает мосты очень ненадежными… Очень холодно. Армия очень устала. Я не буду терять ни минуты и отправляюсь в Вильну, чтобы немного восстановить силы»{2424}. В целом, как считается, Березину по неустойчивым, но в конечном счете пригодным мостам Эбле перешло более 50 000 солдат, в том числе отставшие от своих частей. 28 ноября, когда стал приближаться Витгенштейн, Виктор разрушил мосты, и около 15 000 отставших солдат и 8000 сопровождавших армию гражданских, не успевших переправиться накануне ночью, были оставлены на милость русских. «На мосту я видел несчастную женщину, – вспоминал граф де Рошешуар, французский эмигрант. – Она сидела, свесив ноги с моста, они вмерзли в лед. Она сутки прижимала к груди замерзшего младенца. Она умоляла меня спасти дитя, не ведая, что протягивает мне бездыханное тело!»{2425} В конце концов казак, выстрелив ей в голову, «положил конец ужасной агонии». На восточном берегу осталось более 10 000 экипажей (берлины, коляски, фаэтоны и так далее), уцелевшие вопреки настойчивым предписаниям Наполеона сжечь их. Там были, как писал Ланжерон, «священные сосуды московских церквей, одежды священников, вышитые драгоценными камнями ризы, золоченые кресты с церкви Святого Ивана Великого, коллекции гравюр, камеи, антики, масса книг из чудных библиотек Бутурлина и Разумовского, серебряная посуда, фарфор»[292]{2426}. Прусский офицер, через десять лет посетивший эти места, увидел, что «печальные сувениры лежат… грудами, перемешанные с костями людей и животных, черепами, оловянными бляхами, патронными сумками, уздечками, обрывками гвардейских шапок»{2427}.
Генерал Милорадович достиг Борисова 29 ноября, Кутузов – 30 ноября. На мемориальном камне, поставленном в Студенке, сказано, что именно здесь русская армия под командованием Кутузова «завершила разгром наполеоновских войск». Это совершенно неверно, и адмирал Чичагов, упустивший шанс сделать это, не пережил своего позора. Наполеон принял совет Удино и изменил план, продемонстрировав, как обычно, оперативную гибкость. Он действовал быстро, блестящим маневром увлек русских на юг и всего за два дня целиком переправил армию по двум импровизированным мостам. Это несомненное чудо избавления, однако, обошлось настолько дорого, что одним из обозначающих катастрофу выражений во французском языке стало une bérézina. «Пища, пища, пища! – утром 29 ноября написал Наполеон Маре с западного берега. – Невозможно представить себе все ужасы, которые эта непослушная масса совершит в Вильне, если не предоставить ей пищу. Возможно, армия не придет в себя вплоть до Немана. В Вильне не должно быть иностранных агентов. Теперь армия выглядит не слишком хорошо»{2428}.
3 декабря, достигнув Молодечно (72 километра к северо-западу от Минска), Наполеон издал самый известный из своих бюллетеней – 29-й. Он целиком возложил вину на погоду («столь суровое время года») и писал, что «с наступившими вдруг морозами» (до –27 ℃) «лошади падали каждую ночь не сотнями, а тысячами… Вся конница осталась пешею, артиллерия и обозы без лошадей… Мы принуждены были большую часть своих пушек, также военных и съестных припасов оставить на дороге или истребить. Армия, бывшая 6-го числа [ноября] в самом лучшем состоянии, 14-го [ноября] уже совсем переменилась; она лишилась конницы, артиллерии и обозов».
Наполеон не отдал должное русским и отметил лишь, что «неприятель, встречая повсюду следы сего ужасного несчастия, поразившего французскую армию, старался воспользоваться оным». По его словам, казаки – «жалкая конница, один только шум производящая и не могущая пробиться сквозь роту вольтижеров, сделалась страшною от благоприятствовавших ей обстоятельств», однако упомянул, что у Борисова в плен попал целый полк из дивизии генерала Луи Партуно (корпус Виктора).
Наполеон признал огромность потерь: «Конница наша такой имела недостаток в лошадях, что из офицеров, у коих только и осталось еще по одной лошади, можно было составить не более четырех рот, по 150 человек в каждой. Генералы служили вместо капитанов, а полковники отправляли должность унтер-офицеров»{2429}. Французов, привыкших читать между строк, потряс 29-й бюллетень (втрое длиннее обычного), опубликованный в Париже 16 декабря. Наполеон не до конца расстался с привычкой преувеличивать свой успех и преуменьшать неудачи. Теперь он изложил свою версию случившегося, прежде чем столицы достигли слухи о катастрофе, и попытался всех убедить, что в его поражении виновата природа. Все приведенные им данные очень неточны. Точные стали известны много позднее.
Самое большое негодование во Франции вызвало последнее предложение: «Здравие его величества находится в самом лучшем состоянии». Его сочли «удивительно жестоким проявлением императорской эгоистичности», хотя в действительности это была не более чем привычка{2430}. В письмах Марии-Луизе он употребил выражение «я здоров» 30 раз прежде, чем достиг Москвы, и еще 12 раз – находясь там и при отступлении. Это почти превратилось в нервный тик. За пять месяцев следующего года Наполеон использовал выражение еще 22 раза{2431}. Кроме того, после заговора Мале необходимо было развеять все слухи о том, что его здоровье не в полном порядке.
5 декабря в городке Сморгонь (где, как вспоминал Боссе, находилась «ветеринарная академия для обучения русских пляшущих медведей»), Наполеон сообщил Евгению Богарне, Бертье, Лефевру, Мортье, Даву и Бессьеру, что он «должен как можно скорее вернуться в Париж», если хочет «внушить Европе благоговейный страх и предложить ей выбирать между войной и миром»{2432}. Наполеон объявил им, что отправится в 22 часа и что его будут сопровождать Коленкур, Дюрок, Мутон, Фэн и Констан.
Командование армией Наполеон поручил Мюрату. После отъезда Наполеона эпатажный маршал пытался удержать фронт на Висле, пока в Польшу стекались резервы, отряды новобранцев и части, снятые с других фронтов. Увы, эта задача ввиду наступления русских оказалась неисполнимой. Прусский генерал Иоганн Йорк фон Вартенбург вдруг объявил о нейтралитете своих войск во исполнение Таурогенской конвенции (30 декабря он заключил с русскими мирное соглашение, в подготовке которого принял участие Карл фон Клаузевиц){2433}. Мюрату пришлось оставить сначала Польшу, а затем и линию Одера. После тайных переговоров с австрийцами он внезапно уехал в Неаполь, чтобы попытаться спасти собственный престол, и передал командование Великой армией Евгению Богарне. Учитывая, что Лефевр, Мортье и Виктор теперь были во Франции, Удино и Сен-Сир залечивали раны, а Ней из-за утомления и нервного истощения не мог участвовать в боях, именно принц Евгений, Даву и Понятовский спасли остатки Великой армии. Втроем они реорганизовали корпуса, пополнили запасы и так создали ядро новой боеспособной армии. Хотя