{2551}. В будущем Трахенбергский план, составленный точно для противостояния военному гению Наполеона, привел к поразительному успеху.
Пражский конгресс открылся 29 июля. Францию представляли Коленкур и Нарбонн. Наполеон сказал тогда Фэну:
Россия имеет право на выгодный мир. Она купит его опустошением своих провинций, потерей столицы и двухлетней войной. Австрия, напротив, не заслужила ничего. В нынешнем положении я не возражаю против мира, славного для России; однако мне поистине отвратительно видеть, как Австрия, в награду за преступление, которое она совершила, разорвав с нами союз, пользуется плодами и почестями умиротворения Европы{2552}.
Он не желал вознаграждать Франца и Меттерниха за то, что считал интригами и вероломством. Получив донесения разведки, 4 августа Наполеон объявил маршалам: «На Пражском конгрессе ничего не происходит. Они ни к чему не придут. Союзники намерены разорвать перемирие 10-го [августа]»{2553}.
7 августа Меттерних потребовал, чтобы Великое герцогство Варшавское было вновь разделено, Гамбург (захваченный Даву до перемирия) освобожден, Данциг и Любек объявлены вольными городами, Пруссия восстановлена с границей по Эльбе, а Иллирия (вместе с Триестом) отошла бы Австрии{2554}. Несмотря на то что это означало бы отказ от плодов семилетних завоеваний, оставляло бы союзников в беде и делало бы бессмысленной гибель сотен тысяч человек, почти любой государственный деятель той эпохи принял бы эти условия. Но – не император Франции. Наследник Юлия Цезаря и Александра Великого не мог принять унизительный, по его мнению, мир.
Лейпциг
Страх и нерешительность приближают падение империй. Они в тысячу раз пагубнее опасностей и утрат бесславной войны.
Если одна из двух сражающихся армий должна отступать через мост, а другая может отступить во всякий пункт окружности, то все преимущества находятся на стороне последней[302].
«Нет ни малейших сомнений в том, что противник разорвет перемирие 10 [августа] и боевые действия возобновятся 16-го или 17-го», – писал Наполеон Даву из Дрездена 8 августа 1813 года. Наполеон предполагал, что Австрия выставит против него 120 000 солдат, 30 000 пошлет в Баварию, а еще 50 000 отправит в Италию сражаться с Евгением Богарне{2555}. Тем не менее он решил: «Сколько бы войск это ни прибавило союзникам, я уверен, что готов встретиться с ними». Поэтому торжества по случаю дня его рождения перенесли на пять дней, [с 15-го] на 10 августа (то был последний раз, когда Наполеон его праздновал в статусе правителя Франции). Саксонский кавалерийский полковник барон Эрнст фон Оделебен в своих мемуарах описывал двухчасовой смотр, в котором приняло участие 40 000 солдат, благодарственный молебен в Дрезденском соборе под аккомпанемент артиллерийского салюта. У Эльбы, под сенью лип, французские гвардейцы пировали вместе с саксонскими. (Едва ли кто мог предположить, что «пировавшие вместе» французские и саксонские артиллеристы через несколько недель станут стрелять друг в друга.) Оркестры играли марши. Все солдаты получили двойное жалованье и двойную порцию мяса, а король Саксонии подарил войскам тысячи бутылок вина. Что касается Наполеона, то, «когда он во весь опор проскакал вдоль шеренг, в сопровождении блестящей свиты, эхом отдавалось “виват”». В 20 часов Наполеон приехал во дворец саксонского короля на банкет по случаю дня рождения, после которого французские и саксонские солдаты вместе веселились и запускали фейерверки по обе стороны моста. «Лазоревое небо делало восхитительными множество ракет, – вспоминал Оделебен, – которые летали, перекрещиваясь и освещая все небо, над темнеющими крышами города… Немного погодя над дворцом возник вензель Наполеона»{2556}. Позднее, когда рассеялись толпы, с берега стали слышны «страдальческие крики» местного рыбака, который слишком приблизился к ракетам и был смертельно ранен. «Знаменовало ли это, – вопрошает Оделебен, – ужасную будущность героя праздника?»
К середине августа 1813 года Наполеон собрал 45 000 кавалеристов, сведенных в 4 корпуса и 12 дивизий{2557}. Это гораздо больше того, чем он располагал сразу после объявления перемирия, но по-прежнему мало для противодействия противнику. В полдень 11 августа (Наполеон угадал почти с точностью до суток) союзники предупредили о прекращении перемирия и известили, что возобновят боевые действия в полночь 17 августа[303]. Австрия объявила войну Франции 12 августа. Ловкость, с которой Меттерних добился разрыва союза Австрии с Францией, затем ее нейтралитета, после – принятия позиции якобы незаинтересованного посредника и, наконец (через день после окончания перемирия), вступления в Шестую коалицию, называли «дипломатическим шедевром»{2558}. Наполеон же усматривал здесь только лицемерие. «Пражского конгресса всерьез не было, – заявил он королю Вюртемберга. – Для Австрии это был способ объявить свои намерения»{2559}. Наполеон известил Нея и Мармона, что он займет позицию между Герлицем и Бауценом и будет ждать ответных шагов австрийцев и русских. «Мне кажется, что нынешняя кампания ни к чему не приведет, если в начале не случится большого сражения», – теперь уже привычно повторил Наполеон{2560}.
Стратегическое положение его было серьезным, но не безнадежным. Наполеон указал, что в Саксонии он, даже будучи окруженным с трех сторон крупными силами противника, имеет преимущество в сообщениях. С севера Богемии шел Шварценберг (силы его Богемской армии теперь насчитывали 230 000 австрийцев, русских и пруссаков). Блюхер вел Силезскую армию (85 000 пруссаков и русских) из Верхней Силезии на запад. Северная армия под командованием Бернадота – 110 000 пруссаков, русских и шведов – двигалась из Бранденбурга на юг. Итого – 425 000 человек, и ожидалось еще больше. Между Гамбургом и верховьями Одера Наполеон мог противопоставить им 351 000 человек{2561}. Хотя французские гарнизоны в германских и польских городах насчитывали 93 000 солдат, а в полковых депо во Франции обучалось еще 56 000 конскриптов, в тот момент император еще не мог на них рассчитывать. Наполеону следовало бы, как он часто делал прежде, занять положение в центре и бить неприятельские армии поодиночке, но вместо этого он разделил войска – вопреки двум из собственных важнейших правил: не дробите свои силы и не разделяйте их на небольшие отряды{2562}.
Наполеон повел 250 000 солдат против Шварценберга и послал Удино (вопреки возражениям маршала) с 66 000 солдат на север, чтобы попытаться взять Берлин, а генерала Жана-Батиста Жирара с 9000 солдат – чтобы прикрыть Магдебург (в 129 километрах западнее Берлина). Кроме того, он приказал Даву, оставив 10 000 для защиты Гамбурга, передать в распоряжение Удино 25 000 солдат. Как и при наступлении на Москву, Наполеон не прибег к стратегии, так хорошо служившей в прошлом (сосредоточиться на главных силах противника и уничтожить их), а позволил себе отвлечься на второстепенные политические задачи, желая, например, взять Берлин и наказать Пруссию. Кроме того, он не сделал Даву главным над Удино (или наоборот), и в итоге на северном фронте не было единоначалия.
Даже если Удино сумел бы взять Берлин, в 1813 году это гарантировало победу не в большей мере, чем в 1806 году. А если бы соединенные силы французов наголову разбили Шварценберга, Бернадот все равно не сумел бы спасти Берлин. Хотя Наполеон понимал, что судьба кампании решится в Саксонии или в Северной Богемии, для обороны Эльбы от Бернадота и прикрытия тылов он выделил Удино минимальные силы{2563}. Поручив Даву отражение несуществующей угрозы с северо-запада Германии, Наполеон не использовал таланты маршала, в полной мере продемонстрировавшего свои способности к самостоятельному командованию.
15 августа, в день своего 45-летия, Наполеон уехал из Дрездена в Силезию, где он рассчитывал нанести удар Блюхеру, занявшему Бреслау (совр. Вроцлав в Польше). По пути, у Бауцена, к Наполеону присоединился Мюрат: за неожиданно воскресшую приязнь к Наполеону он получил свою прежнюю должность командующего кавалерией. В тот день Наполеон сказал Удино, что численность дивизии Жирара в Магдебурге составляет от 8000 до 9000 человек, и это было правдой. Но уже на следующий день он заверил Макдональда, что эта дивизия насчитывает 12 000 человек{2564}.
«Это он, движимый тщеславием и безмерной жадностью, хочет войны, – писал Наполеон Марии-Луизе о ее отце. – Ход событий все решит»{2565}. С тех пор Наполеон говорил об австрийском императоре только «твой отец» (ton père) или «Papa François», как, например, 17 августа: «Обманутый Меттернихом, твой отец встал на сторону моих врагов»{2566}. Как регентша Франции и хорошая жена, Мария-Луиза была верна мужу и своей новой родине.
Союзники во исполнение Трахенбергского плана уклонялись от встречи с самим Наполеоном, предпочитая иметь дело с его главными командирами. Так, Блюхер 16 августа приготовился напасть на Нея между реками Бобер и Кацбах и отступил, когда приблизил