Проводя время с Балкомбами, Наполеон играл в шахматы, бильярд, вист (с Бетси – на цукаты из слив), в жмурки и «свои соседи», стрелял в цель из пистолета и обменивался островными сплетнями. Он проводил много времени в ванне, рассматривал облака, плывущие к Лонгвуду, после заката «слушал несчетных сверчков» и сломя голову мчался в своей ирландской карете по немногочисленным горным дорогам. Освободившись от обязанностей, Наполеон позволил себе легкомыслие – почти второе детство. Когда Александр, брат Бетси, назвал его Бонни, прозвищем, которое дали англичане, Наполеон не понял намека, особенно после дословного перевода Лас-Каза, и указал на совершенно уже очевидное: «Я вовсе не костлявый [bony]!»{3066}
Наполеон заявил Бетси, что Мария-Луиза – «очаровательное создание и очень хорошая жена» и – с меньшей уверенностью – что «она последовала бы за ним на остров Святой Елены, если бы ей позволили». Он обсуждал красоту Полины, мадемуазель Жорж и Альбины де Монтолон – по словам Бетси, «известной своим высоким ростом и стройной фигурой». Альбина по пути на остров Святой Елены забеременела, и, хотя родившуюся девочку назвали Наполеоной-Марией-Еленой-Шарлоттой, она не признавала Наполеона отцом ребенка. Позднее, однако, Альбина действительно стала любовницей – последней – Наполеона{3067}. Мадам Бертран, Гурго и другие были в этом уверены (спальня Альбины находилась через кладовую от его собственной), а мадам Бертран даже ревновала, хотя сама отвергла авансы Наполеона{3068}. По-видимому, Альбина хорошо понимала Наполеона. «За отсутствием топлива его огонь пожирал и его самого, и тех, кто его окружал», – позднее писала она. 26 января 1818 года она родила еще одну дочь, Жозефину-Наполеону, – возможно, третьего и последнего ребенка Наполеона. Девочка умерла 30 сентября 1819 года в Брюсселе, в Отеле Бельвю, после возвращения Альбины в Европу. (Она уехала «по причинам, связанным с состоянием здоровья», как было объявлено, или чтобы продолжить роман с майором Бэзилом Джексоном – участником битвы при Ватерлоо, адъютантом губернатора острова, который отправился в Брюссель через неделю после ее отъезда{3069}.)
Наличие ménage-à-trois – или даже ménage-à-quatre, если учитывать Джексона, – не обязательно означает, что (как предполагают некоторые современные авторы) Монтолон ненавидел Наполеона. Подобные взаимоотношения были привычны для французской аристократической среды, и, судя по тому, что прежде Наполеон спал с женами Маре и Дюшателя (члена Государственного совета), с любовницей Шапталя и лектрисой своей сестры Полины, двор определенно признавал за ним право первой ночи. Если бы Монтолон ненавидел Наполеона, то после отъезда жены в Европу он едва ли остался бы на острове, сохранил бы до конца жизни бонапартистские убеждения и ввязался бы в предпринятую в 1840 году племянником Наполеона попытку переворота, за которую претерпел семилетнее заключение.
10 декабря 1815 года Наполеон скрепя сердце переехал в Лонгвуд. Когда Бертран, живший в домике неподалеку, в Хаттсгейте, доложил, что «новый дворец» готов, Наполеон возразил: «Называйте это не дворцом, а моей могилой»{3070}. В Лонгвуде имелись: бильярдная (с исключительно яркими зелеными стенами – у Ост-Индской компании этой краски было в избытке), гостиная, столовая, библиотека, комнаты для прислуги и спальни семьи Монтолон. Английское правительство настаивало, что Наполеон лишь «отставной генерал» и его ни при каких обстоятельствах нельзя называть императором из опасения оскорбить Бурбонов (заметим, что Георг III, вспомнив притязания своих средневековых предшественников, впервые за 42 года правления официально включил в число титулов наименование «король Франции»){3071}. Поэтому британцы, как правило, обращались к Наполеону «сэр», «ваше превосходительство» или «генерал Бонапарт». Когда в Лонгвуд доставили предназначенное генералу Бонапарту приглашение на бал, Наполеон усмехнулся: «Отправьте карточку адресату. В последний раз слышал о нем у пирамид и горы Табор»{3072}.
Хотя военный министр лорд Батерст по соображениям национальной безопасности распорядился не доставлять Наполеону газеты, в Лонгвуд просачивались новости{3073}. Когда Наполеон узнал, что Жозеф счастливо избежал плена и поселился в американском Бордентауне, в Нью-Джерси, он «некоторое время пребывал в задумчивости» (явно размышляя о том, что случилось бы, если бы он согласился выдать себя за другого) и, наконец, «выразил удовлетворение»{3074}. Наполеона возмутила жестокая расправа Бурбонов с генералом де Лабедуайером 19 августа 1815 года, однако он с бессердечием воспринял новость о расстреле маршала Нея. Он сказал Гурго: «Ней получил только то, что заслужил. Мне жаль его потому, что он был незаменим на поле боя, но слишком горяч и глуп для того, чтобы преуспеть в чем-либо, кроме драки»{3075}. Дальнейшие замечания о предательстве Нея в Фонтенбло в апреле 1814 года объясняют гнев Наполеона{3076}.
Казнь неаполитанскими Бурбонами Мюрата в Калабрии сначала вызвала ту же реакцию («Мюрат получил лишь то, чего заслуживал»), но, подумав, Наполеон признал: «Во всем виноват я. Мне следовало оставить его маршалом и не делать великим герцогом Бергским, тем более не делать его неаполитанским королем. Он спятил. Он был очень честолюбивым»{3077}. На случай, если кто-либо счел бы это замечание ханжеским, Наполеон прибавил: «Я возвысился постепенно, а Мюрат хотел одним прыжком стать главным во всем». Наполеона впечатлил сенсационный побег Лавалетта из парижской тюрьмы Консьержери. Лавалетт ожидал казни за измену, и его жена (которую Наполеон прежде считал «дурочкой») поменялась с ним одеждой и заняла его место{3078}. (Великодушные, как всегда, Бурбоны держали ее за решеткой до тех пор, пока она не сошла с ума.) Узнав в 1816 году, что Мария Валевская вышла замуж за бонапартиста герцога д’Орнано, Наполеон, по его словам, «обрадовался». «Она богата, – сказал он, имея в виду некогда выплачиваемые ей ежемесячно 10 000 франков. – Она должна была скопить значительную сумму»{3079}. Увы, Мария недолго пользовалась этими деньгами: в следующем году она умерла от почечной недостаточности в Льеже, где в ссылке находился герцог. На острове Святой Елены Наполеон рассказывал о своих успехах (bonnes fortune) и с удовольствием перечислял Гурго любовниц, хотя и настаивал, что их было всего шесть или семь. В действительности их было по меньшей мере втрое больше{3080}.
Хотя заключение Наполеона не было ни удобным, ни приятным (человеку его масштаба на крошечном острове делать нечего), до 14 апреля 1816 года оно было сравнительно сносным. В тот день на остров Святой Елены приехал новый губернатор, Хадсон Лоу, сменивший обходительного полковника Марка Уилкса. Во время первой встречи с Лоу Наполеон подарил англичанину золотые часы (их теперь можно увидеть в Лондоне, в Национальном музее армии), но их отношения быстро испортились. Наполеон уже тяготился своим положением, а новый тюремщик – человек педантичный, лишенный воображения, – мало подходил для своей должности. Монтолон позднее признал: «На посту губернатора острова Святой Елены нас не удовлетворил бы и ангел небесный», но военная карьера Лоу делала конфликт почти неизбежным{3081}. В черновике неопубликованной автобиографии, хранящейся в Британской библиотеке, Лоу рассказывает, как в начале февраля 1794 года он вел роту солдат во время ночной атаки Нельсона на редут Конвента в корсиканском заливе Сан-Фьоренцо:
Тогда все солдаты бросились вперед, и отряд, с которым шел я, вошел в брешь; мы нашли ее загроможденной телами защищавших ее солдат французского гарнизона. Все они были из полка Ла-Фер… Они лежали грудами в бреши, и нам пришлось пройти по телам мертвых и умирающих{3082}.
Поскольку Наполеон покинул полк Ла-Фер за считаные месяцы до этого, Лоу шагал по телам его искалеченных и мертвых товарищей, причем сражался англичанин вместе с королевскими корсиканскими егерями (и позднее командовал ими), которых Наполеон считал предателями.
Лоу также дрался в Бастии и Кальви, останавливался на постой в доме Бонапартов в Аяччо, а после служил в Португалии и на Менорке, командовал корсиканскими егерями в Египте и после капитуляции там французов в 1801 году (унизительный эпизод консульства Наполеона) конвоировал пленных из Каира в Розетту, к месту посадки на корабли. Два года Лоу возглавлял на Капри типографию (недостойное солдата, по мнению Наполеона, занятие), следя, чтобы об успехах союзнических армий на Пиренейском полуострове скрытно узнавали в Неаполе и других итальянских городах{3083}. Кроме этого, Лоу был знаком c царем Александром и восхищался им, участвовал в Лейпцигской битве, после чего был прикомандирован к штабу Блюхера, которого также почитал. Он видел поражения Наполеона при Ла-Ротьере и Лане и попал в Париж после капитуляции Мармона. В начале 1815 года Лоу даже порекомендовал укрепить гребень плато [Мон-Сен-Жан] у Ватерлоо (но в битве не участвовал – он командовал отрядом, в июле выбившим Брюна из Тулона)