Наполеон: биография — страница 197 из 211

{3144}.

Рак определили все врачи, кроме Антомарки: Бертран и Монтолон заставили его сказать, что Наполеон страдал от гепатита, чтобы возложить на «английскую олигархию» вину за заточение Наполеона в неблагополучном Лонгвуде{3145}. Лоу на третьем листе отчета вычеркнул слова: «…печень, возможно, увеличена по сравнению с обычной» (их нет в опубликованном варианте), поскольку они намекают на то, что Наполеон страдал от гепатита, а не только от рака, который его и погубил{3146}.

Это обстоятельство будоражит конспирологов, но, по сути, к делу не относится. Как выразился о состоянии желудка Наполеона Уолтер Генри, один из присутствовавших врачей,

этот орган оказался наиболее поврежденным; если точнее, он оказался совершенно изъязвленным, как пчелиные соты. Очаг болезни обнаружился именно там, где указывал Наполеон [несколько раз во время последней болезни], – в привратнике, то есть нижнем отделе желудка, у начала кишечника. Здесь я вложил палец в отверстие, сделанное язвой в желудке, но оно закончилось легкой спайкой в месте фиксации к печени{3147}.

Генри прибавил: «Как Наполеон сумел сколько-нибудь прожить с таким органом, удивительно: ни дюйма его не было здоровым»{3148}.

Пятидесятый день рождения Наполеона оказался печальным поводом, пробудившим у него ностальгию. «Мое сердце обратилось в бронзу, – говорил он. – Я никогда не был влюблен, разве что, возможно, в Жозефину, да и то слегка. И я встретил ее, когда мне было двадцать семь лет. Я был искренне привязан к Марии-Луизе»{3149}.

В январе 1821 года в бильярдной поставили качели, чтобы император мог позволить себе физические нагрузки, но он редко ими пользовался{3150}. В феврале Наполеон выбросил в окно снадобья Антомарки, его почти каждый день тошнило{3151}. Позднее в том месяце он страдал от «сухого кашля, рвоты, почти невыносимого жжения в кишечнике, общего возбуждения, тревоги и сильной жажды»{3152}. Зрелище угасания Наполеона причиняло муки окружающим. Кожа его теперь напоминала воск, и он стал похож на привидение.

17 марта 1821 года Наполеон встретился с аббатом Буонавита, посланцем кардинала Феша, и передал ему инструкции для государыни-матери и семьи. Аббата «привел в смятение вред, причиненный его чертам болезнью, и в то же время глубоко тронули его невозмутимость и смирение». Наполеон попытался сесть в экипаж с Монтолоном, но не смог и «вернулся, охваченный холодной дрожью». В окрестностях Лонгвуда кишел гнус, от которого не спасали москитные сетки{3153}. «Не кажется ли вам, что смерть станет для меня спасительным избавлением? – спросил Наполеон у Антомарки в конце марта. – Я не боюсь ее, и, хотя я не предприму ничего, чтобы ее ускорить, я не буду хвататься за соломинку»{3154}.

Лоу упорно отказывался верить, что Наполеон действительно болен, а не предается ипохондрии. Его убедил в этом английский врач Томас Арно, сказавший, что Антомарки обманывает касательно лихорадки, и еще 6 апреля объявивший, что «генерал Бонапарт не страдает никаким тяжелым недугом, а если и страдает, то скорее душевным, чем любым другим»{3155}.

Арно все же признал, что густо обросший щетиной Наполеон «ужасно» выглядит. (Его побрили два дня спустя.) Другие докладывали Лоу, что цвет лица Наполеона «мертвенно-бледный, трупный» и что его спальня грязная, «особенно постельное белье, вследствие того что генерал Бонапарт на него плюет. У него кашель, он много сплевывает и не поворачивает головы, чтобы не испачкать белье, а плюет прямо перед собой»{3156}. В последние полгода Наполеон похудел на 10–15 килограммов, но, как выяснилось при вскрытии, все же имел более 2,5 сантиметра жировых отложений вокруг сердца. Тем не менее на посмертной маске, снятой Антомарки, заметны впалые щеки.

15 апреля 1821 года Наполеон составил завещание. Оно начиналось так: «Я умираю в апостольской римской религии, в лоне которой родился более пятидесяти лет назад. Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегах Сены, среди французского народа, так любимого мною»{3157}. Он разделил состояние и имущество (в том числе много миллионов франков, на самом деле ему не принадлежавших) между своими родными, слугами и бывшими генералами. Так, 10 000 франков полагалось несостоявшемуся убийце Веллингтона [Мари-Андре-Николя] Кантийону, который, по словам Наполеона, «имел такое же право убить этого олигарха, как и тот отправить меня гибнуть на скалу Святой Елены»{3158}. Столь же недостойны обвинения в адрес Лоу: «Я умираю преждевременно, убитый английской олигархией и ее палачом; английский народ не замедлит отомстить за меня»{3159}. Наполеон объявил причиной «двух столь несчастных исходов вторжения во Францию» (в 1814 и 1815 годах) «измену Мармона, Ожеро, Талейрана и Лафайета» и прибавил (хотя в его искренности здесь можно усомниться): «Я им прощаю; пусть им также простит потомство Франции».

В завещании Наполеона упомянут ряд вещей, ему не принадлежавших, например «будильник Фридриха II, взятый… в Потсдаме», и перечислено содержимое его бельевого шкафа, в том числе «6 рубашек, 6 платков, 6 галстуков, 6 полотенец, 6 пар шелковых чулок, 4 черных воротничка, 6 пар носков, 2 пары батистовых простыней, 2 наволочки, 4 куртки и 4 трико из белого кашемира, 2 халата, 2 пары ночных панталон, 1 пара подтяжек, 6 фланелевых жилетов, 4 кальсон, 6 пар гетр, 1 коробка с табаком»{3160}. «Золотой несессер для чистки зубов, оставленный у зубного врача» отходил королю Римскому. Верный своей привычке устраивать чужое счастье, Наполеон предписал сыну Бессьера жениться на дочери Дюрока, а Маршану – на вдове, сестре или дочери офицера или солдата Старой гвардии.

Наполеон и здесь отказался признать вину в гибели герцога Энгиенского, написав: «Так было необходимо для безопасности, интересов и чести французского народа… В подобных обстоятельствах я снова поступил бы так же»{3161}. Он отписал «пару золотых застежек для башмаков» Жозефу, «маленькую золотую пару застежек для подвязок» – Люсьену и «золотую застежку для воротника» – Жерому{3162}. Изготовленные из его волос «браслеты с маленькими золотыми застежками» надлежало отослать «императрице Марии-Луизе, [его] матери, каждому из… братьев, сестрам, племянникам, племянницам, кардиналу [Фешу]», а «самый лучший – сыну». Слугам Наполеона по завещанию досталось больше, чем его родным (кроме короля Римского), хотя он и отметил: «Я всегда восхвалял мою дорогую супругу Марию-Луизу; до последних мгновений я сохранял к ней самые нежные чувства». Возможно, эти слова в завещании не появились бы, если бы он знал о ее связи с Нейппергом, которому она еще при жизни Наполеона родила двух детей и за которого вышла замуж после его смерти[349].

«Я благодарю мою добрую и прекрасную мать, кардинала [Феша], – писал Наполеон, – моих братьев и сестер Жозефа, Люсьена, Жерома, Полину, Каролину, Юлию [супругу Жозефа], Гортензию, Катарину [супругу Жерома], Евгения [Богарне] за интерес, сохраненный ими ко мне»{3163}. Упоминание здесь Каролины особенно великодушно, поскольку она предала его. Элиза умерла в Италии в августе предыдущего года. Отсутствующего в списке Луи Наполеон все же простил за «пасквиль, опубликованный им в 1820 году: он полон ложных утверждений и фальсификаций». (Брат опубликовал сборник исторических документов, относящихся к его правлению в Голландии, и сделал акцент на том, что он защищал голландцев от Наполеона.)

К 26 апреля Наполеон начал харкать кровью, а на следующий день – темной, кофейного цвета жидкостью. Он попросил, чтобы его завешенную походную кровать перенесли в гостиную, где лучше вентиляция, и Бертран отметил, что у него едва хватало сил сплюнуть и поэтому жилет был в красных пятнах{3164}. Маршан вспоминал, что Наполеон, хотя и жаловавшийся на боль в правом боку, «подобную разрезам лезвием», демонстрировал «достоинство, невозмутимость и любезность»{3165}.

До 29 апреля Наполеон сделал восемь прибавлений к завещанию, некоторые датированы (задним числом) 27 апреля. 29 и 30 апреля Наполеон начал беспрестанно повторять одно и то же. Хотя последними словами, произнесенными Наполеоном перед тем, как он утратил способность говорить, оказалось малопонятное бормотание (или «Франция… армия… голова [la tête]», или «Франция… голова… Жозефина»), последние его осмысленные слова интереснее{3166}. В рукописи книги о Цезаре, которую Наполеон диктовал Маршану, камердинер и душеприказчик отметил, что между 20 и 21 часами 2 мая император произнес: «Я оставляю своему сыну мое имение в Аяччо; два дома, с садами, в окрестностях Салины; все мое имущество в области Аяччо, способное ежегодно приносить 50 000 франков дохода»{3167}