ары, сочиненные его бывшим соучеником Луи-Антуаном де Бурьенном. После назначения секретарем Наполеона (в 1797 году, во время переговоров с австрийцами в Леобене) Бурьенну уже не позволялось обращаться к нему на «ты» (tu). Это, по словам Бурьенна, явилось «малой платой» за право возглавить личную канцелярию, но Наполеону пришлось дважды изгонять его за коррупцию, и расстались они в плохих отношениях. Историки считают мемуары Бурьенна довольно объективными, хотя они и написаны в том числе писателем-фантастом Шарлем-Максимом де Вильмаре. В 1830 году близко знавшие Наполеона люди (в том числе его брат Жозеф) опубликовали двухтомную книгу (общий объем – 800 страниц), в которой опровергли многие из заявлений Бурьенна. Сам я воспринимаю записки Бурьенна скептически и прибегаю к ним лишь для рассказа о событиях, в которых он сам, несомненно, принимал участие.
Подобных «источников», к которым следует относиться с осторожностью, в бонапартовском каноне много. Граф де Монтолон, последовавший за Наполеоном на остров Святой Елены, записал свой «Рассказ о заточении…» двадцать лет спустя, не имея под рукой дневников, причем над текстом потрудился писатель Александр Дюма (он приложил руку и к мемуарам Франсуа-Жозефа Тальма, любимого актера Наполеона). Лору д’Абрантес Наполеон выслал в 1813 году из Парижа. К 1830-м годам, когда из печати вышли ее мемуары, герцогиня д’Абрантес уже была опиоманкой, но утверждала, что дословно помнит долгие задушевные разговоры с императором. Некоторые из восемнадцати томов ее мемуаров (поправленных Бальзаком) были написаны, чтобы расплатиться с кредиторами. Воспоминания шефа наполеоновской полиции Жозефа Фуше принадлежат перу наемного писателя Альфонса де Бошана. Мадемуазель Жорж, одна из фавориток Наполеона, также не писала мемуары самостоятельно. Причем актриса, сочтя текст чересчур пресным, сдобрила его пикантными подробностями (например, рассказом о том, как Наполеон засовывал в ее корсет пачки банкнот).
В отсутствие законов об авторском праве была возможной публикация даже «мемуаров», якобы подготовленных живыми еще участниками событий (например, Жозефом Бонапартом, маршалом Огюстом-Фредериком-Луи Мармоном и министром иностранных дел [с 21 марта по 8 июля 1815 года] Арманом де Коленкуром), и предполагаемые авторы не могли обратиться за судебной защитой. В 1837 году мошенница по имени Шарлотта де Сор после короткой встречи в 1826 году с Коленкуром напечатала его «мемуары» (настоящие опубликованы в 1934 году). Хотя в воспоминаниях Талейрана записи о наполеоновском времени сделаны в 1820-х годах, в 1860-х годах их сильно поправил Адольф де Бакур, а ему Наполеон был глубоко несимпатичен. Записки Меттерниха (в которых он выгораживает себя) также сочинены не без помощи другого лица. Мемуары Поля Барраса, некогда любовника Жозефины, – памятник злобе, жалости к себе и мстительности. Луи Гойе, которого Наполеон переиграл 18 брюмера, в предисловии к мемуарам обещает, что он, «беспристрастный автор», воздаст Наполеону «сполна», но увы, в двухтомной книге мы находим мало что, кроме желчной брани. Ни министр внутренних дел Лазар Карно, ни маршал Эммануэль Груши не оставили мемуаров: их впоследствии состряпали по сохранившимся документам. Так называемые мемуары дипломата Андре-Франсуа Мио де Мелито написаны его зятем полвека спустя.
При этом множество людей желало поделиться впечатлениями о необыкновенном человеке. Целый ряд близких к Наполеону людей вели дневники и не ославили его, чтобы при новом режиме получить место, как и не преувеличили ради выгоды близость с ним. Ценность, например, записок маркиза де Коленкура 1812–1814 годов, или дневника, который Анри Бертран вел на острове Святой Елены, или воспоминаний Камбасереса сильно увеличивает тот факт, что эти тексты не предназначались для немедленной публикации, а были обнародованы много позднее – соответственно в 1930-, 1950- и 1970-х годах. Барон Луи-Франсуа-Жозеф де Боссе-Рокфор, человек малоизвестный, служил префектом императорского дворца, был ближе к Наполеону, нежели Бурьенн, и еще при Бурбонах отважно напечатал свои мемуары. Столь же взвешенный рассказ мы находим у Клода-Франсуа де Меневаля и Агатона Фэна, занимавших после Бурьенна должность личного секретаря Наполеона. Разумеется, все сообщаемые сведения следует проверять и сопоставлять с другими источниками, но в итоге они, как правило, дают портрет императора более целостный и достоверный, чем «черная легенда», вскоре после его смерти сочиненная врагами и литературными наемниками.
У наполеоновского биографа, блуждающего в этом лабиринте в 2014 году, есть огромное преимущество перед предшественниками. В 2004 году парижский Фонд Наполеона начал публикацию 33 000 сохранившихся писем Наполеона. Не менее трети их никогда не публиковалось, а в других, уже изданных в 1850–1860-х годах, восстановлены сокращения и изъятия. Это колоссальное новое издание, которое поистине позволяет произвести переоценку Наполеона, легло в основу моей книги.
Сейчас, через двести лет после Ватерлоо, все стороны жизни Наполеона документированы и изучены в мельчайших подробностях. Так, в четверг, 19 июля 1804 года, будучи в Пикардии, он остановился близ Бюиньи-Сен-Маклу, выпил чашку кофе с молоком у местного кузнеца и дал его приятно удивленным домочадцам несколько золотых монет. Об одном этом событии написан 15-страничный трактат. При этом ни пристальное внимание, ни масса фактов о жизни Наполеона не привели к согласию касательно его характера, политики, мотивов, даже достижений. В этой книге я следую давней традиции спора о Наполеоне, зародившейся (как я указываю в гл. 1) еще прежде, чем ему исполнилось тридцать лет (тогда появилась его первая биография). В 1817 году швейцарский историк Фредерик Люллен де Шатовье писал, что Наполеон «с ураганной силой смел окаменевшие препятствия на пути прогресса и сделал для [европейской] расы больше, чем сделали Габсбурги за восемьсот лет своего правления или Бурбоны – за шестьсот». В 1818 году мадам де Сталь назвала Наполеона «кондотьером без манер, без родины, без морали; восточным деспотом, новым Аттилой, солдафоном, умеющим лишь портить и крушить». Иоганн Вольфганг фон Гёте, встретившийся с Наполеоном в 1808 году, отметил его «постоянное состояние просветленности». Так кем же был Наполеон: разрушителем или созидателем, освободителем или тираном, государственным деятелем или авантюристом? «Спор продолжается», – констатирует Гейл в последнем предложении своей книги. К концу моей, надеюсь, у читателя не останется сомнений в том, почему я назвал Наполеона Великим.
Часть перваяВозвышение
Корсика
Чтобы заинтересовать нас, персонаж трагедии не должен быть ни целиком грешен, ни целиком невинен… К несчастью, все слабости и все противоречия уживаются в человеческом сердце, образуя поистине трагический колорит.
Чтение исторических книг очень скоро привело меня к мысли, что я способен достичь не меньшего, чем люди, занимающие самые видные места в наших хрониках.
Наполеоне ди Буонапарте (как он подписывался до совершеннолетия) родился в Аяччо, одном из крупнейших городов Корсики, незадолго до полудня 15 августа 1769 года, во вторник. «Она возвращалась домой из церкви, когда почувствовала схватки, – рассказал он позднее о своей матери, – и едва успела войти в дом, когда родился я – не на кровати, а на груде ковров»{1}. Родители Наполеона выбрали для ребенка имя редкое, однако не уникальное: оно встречается в «Истории Флоренции» Макиавелли, а если говорить о временах сравнительно недавних, то его носил один из двоюродных дедов мальчика.
Первоначально Буонапарте были землевладельцами и жили между Флоренцией и Ливорно. Фамилию Буонапарте флорентийские предки Наполеона приняли в 1261 году. Старшая линия семьи осталась на Апеннинском полуострове, а Франческо Буонапарте в 1529 году переехал на Корсику, и в следующие два с половиной века его потомки, как правило, выбирали благородные профессии в области права, наук и церкви{2}. Ко времени рождения Наполеона семейство Буонапарте занимало место между крупной буржуазией (haute bourgeoisie) и самым мелким дворянством.
После того как Наполеон получил власть во Франции, люди пытались возвести его род к трапезундским императорам XIII века. Наполеон напомнил, что в действительности его династия восходит ко времени возглавленного им военного переворота. «Я нахожу историков моей родословной, которые хотят довести мой род до времен Потопа, – объяснял Наполеон князю Клеменсу фон Меттерниху, австрийскому дипломату, – и есть мнения, что я не дворянин по рождению. Истина между двумя этими крайностями. Буонапарте – хорошие корсиканские дворяне, малоизвестные, потому что мы никогда не выходили за пределы нашего острова, но они во много раз лучше тех пустозвонов, которые хотели бы нас унизить»{3}. Он редко говорил о своих итальянских корнях и утверждал, что он потомок древних римлян. «Я принадлежу к расе основателей империй», – однажды похвалился он{4}.
Семья не была особенно богатой, однако имела достаточно земли для того, чтобы Бонапартам не приходилось – как выразился двоюродный дядя Наполеона Лучано, архидиакон Аяччо, – покупать вино, хлеб и оливковое масло. В подвале «Каса Буонапарте» (просторного трехэтажного дома на улице Сен-Шарль в Аяччо, который семья занимала с 1682 года) до сих пор можно увидеть жернов для муки. У родителей Наполеона имелся загородный дом, недвижимость по меньшей мере еще в трех городах, а также овечье стадо и виноградник. Бонапарты нанимали няньку, горничную и повара. «На Корсике нет богачей, – много позднее вспоминал Жозеф, старший брат Наполеона, – и даже у самых богатых едва ли найдется 20 000 ливров сбережений; но, поскольку все относительно, состояние нашей семьи было одним из самых значительных в Аяччо». Молодой Наполеон соглашался: «Роскошь на Корсике – вещь вредная»