Бонапарт»{393}. На следующий день он написал ей снова: «Я неправ, требуя от тебя любви, равной моей собственной. Можно ли класть на одни весы галун и золото?»{394} Но Жозефина умело успокаивала подозрения Наполеона. Антуан Лавалетт, свойственник Наполеона и один из восьми его адъютантов, заменивший погибшего Мюирона, вспоминал, что в Милане «мадам Бонапарт после завтрака посадила мужа к себе на колени и несколько минут держала его в неподвижности»{395}. Кроме всего прочего, отсюда ясно, что в то время он очень мало весил. В той же степени очаровательную сцену того периода мы находим в письме Наполеона Жерому де Лаланду, директору Парижской обсерватории. Наполеон писал ему: «Разделять ночь между красивой женщиной и прекрасным небом, днем же сопоставлять свои наблюдения и вычисления представляется мне счастьем на земле»[42]{396}.
Менее доволен жизнью был Франческо Батталья (Баттаджиа), чрезвычайный проведитор сохранявшей нейтралитет Венеции: в декабрьском письме он пожаловался на бесчинства французских войск в землях республики. Наполеон с негодованием отверг обвинения в адрес своих солдат, насиловавших женщин: «Неужели Венецианская республика желает открыто выступить против нас?»{397} Батталья спасовал, и два дня спустя Наполеон более миролюбиво пообещал «примерно наказывать солдат, отступивших от правил суровой дисциплины».
В октябре англичане, увидев, что с потерей Ливорно защитить Корсику от французов стало невозможно, провели под командованием блестящего тридцативосьмилетнего коммодора Горацио Нельсона образцовую эвакуацию с острова. Паоли и его сторонники эмигрировали с ними. Наполеон отправил на Корсику Мио де Мелито и Саличетти для организации после ухода англичан департаментов по образцу французских. В тот же день, когда Наполеон послал письмо Батталье, он написал и Жозефу, поехавшему с Мио де Мелито: дом Бонапартов в Аяччо должен быть «вычищен и сделан пригодным для жилья. Его нужно привести в прежнее состояние», то есть сделать таким, каким он был до разграбления паолистами четыре года назад{398}. Годы борьбы с бюрократами из-за тутового питомника не прошли даром.
С сентября по декабрь 1796 года в Мантуе от болезней и голода умерли почти 9000 человек. Теперь лишь 9800 из 18 500 солдат гарнизона годились в дело. Провизия должна была закончиться 17 января, поэтому вскоре следовало ждать вылазки австрийцев, и главной заботой Наполеона была подготовка к этому. За восемнадцать декабрьских дней он отправил Бертье из Милана сорок писем и просил у Директории подкреплений. «Неприятель отводит войска с Рейна, чтобы перебросить их в Италию. Сделайте то же самое – помогите нам, – написал он 28 января. – Мы просим лишь еще солдат»{399}. В том же письме он рассказывает о перехваченном лазутчике, несшем императору Францу послание в проглоченном цилиндре. «Если у них [лазутчиков] начинается понос, – любезно объяснил правительству Наполеон, – то они подбирают маленький цилиндр, вымачивают его в спирте и снова проглатывают. Цилиндр обмакивают в сургуч, смешанный с уксусом».
Наполеон не упускал из виду ни один из аспектов жизни армии. Узнав, что некоторые из солдат Жубера не явились к своим квартирмейстерам в день выдачи жалованья, он заподозрил мошенничество и потребовал объяснений. «Чем глубже я (в минуты досуга) изучаю неисцелимые язвы управления делами Итальянской армии, – написал он Директории 6 января 1797 года, – тем больше убеждаюсь в необходимости применения быстродействующего и надежного средства». Объяснив, что «всех ведущих актрис Италии содержат французы – поставщики армии», а «распутство и растраты достигли крайних пределов», он снова потребовал для себя права «расстрелять любое должностное лицо армии»{400}. (Директория была слишком благоразумной и слишком заботилась о самосохранении для того, чтобы вручить полководцам власть над жизнью и смертью других французов.) Теми полномочиями, какими Наполеон располагал, он пользовался охотно и беспощадно. 7 января он приказал генералу Жану-Батисту Руска расстрелять вожаков восстания в Модене и разрушить дом главаря – духовника герцога Моденского. На руинах укрепили табличку: «Кара бесноватому попу, который злоупотребил своими обязанностями пастыря и учил бунту и убийству»[43]{401}.
В тот же день Наполеон узнал, что Альвинци идет на юг – теперь с 47 000 солдат. И снова австрийцы разделили армию. Главные силы – 28 000 человек (в том числе солдаты Кваздановича) – шестью колоннами двигались по восточному берегу озера Гарда, заняв все дороги и тропы и избегая французов на равнине, а с востока на Верону наступали по равнине 15 000 солдат Провера. Более 4000 австрийцев встали западнее озера Гарда. Альвинци поручил Вурмзеру отогнать французов от Мантуи и шел на юго-восток на соединение с ним. Наполеон, немедленно выехав из Милана, неоднократно посетил Болонью, Верону и свою ставку в Ровербелла, пытаясь угадать намерения Альвинци. Наполеон располагал 37-тысячной действующей армией и мог рассчитывать еще на 8500 солдат осаждавшего Мантую Серюрье.
12 января Жубер доложил об атаке у Ла-Короны, гораздо севернее Риволи, которая сорвалась из-за свежего очень глубокого снега. «Семь пуль пробило одежду генерала Брюна, не тронув его, – рассказывал Наполеон Жозефине. – Ему очень повезло»{402}. Он предположил, что судьба кампании будет решена в предгорьях Итальянских Альп, у реки Адидже, но для контрнаступления ему очень не хватало данных. Пока же Наполеон приказал Массена оставить в Вероне гарнизон и с 7000 солдат вернуться за Адидже, а генералу Габриэлю-Венансу Рею – встать с двумя бригадами у Кастельнуово. Ланну предстояло, оставив на юге своих солдат-итальянцев, вернуться к Бадии с 2000 французов и воспрепятствовать любому маневру австрийцев в южном направлении. Ожеро получил приказ защищать Ронко.
На следующий день в 22 часа, когда Наполеон собирался выступить против Провера, он узнал, что Жубер встретился с крупными силами неприятеля и, оставив бивачные костры зажженными, в полном порядке отходит к Риволи. Убедившись, что наступление Провера притворно и главный удар противник нанесет у Риволи, Наполеон из Вероны помчался туда, рассылая новые распоряжения. Теперь Жуберу предстояло любой ценой удержать Риволи, Серюрье – привести осаждающие Мантую части в состояние высшей готовности и отправить к Риволи 600 пехотинцев, кавалерию и артиллерию, Массена – послать 18, 32 и 75-ю полубригады на левый фланг Жубера, а Ожеро – удержать Провера у реки Адидже и отправить к Риволи часть своей кавалерии и артиллерии. Всех известили, что грядет генеральное сражение. Вместе с двумя бригадами генерала Рея Наполеон намеревался к полудню 14 января собрать у Риволи 18 000 человек пехоты, 4000 кавалерии и 60 орудий (и оставить 16 000 солдат на реке Адидже и 8000 – у Мантуи). Старое правило – «двигаться порознь, сражаться вместе» – нельзя было выполнить лучше. Альвинци не сумел собрать у Риволи больше 28 000 человек при 90 орудиях.
В 2 часа 14 января 1797 года, в субботу, Наполеон приехал на плато над ущельем Риволи, которое станет ключевой позицией (point d’appui по-французски, Schwerpunkt по-немецки). Ночь выдалась очень холодной и ясной. Ярко светила луна, и Наполеон, оценив количество и расположение бивачных костров, решил, что маркиз де Лузиньян, энергичный австрийский военачальник, по происхождению испанец, еще далеко и не сможет принять участие в сражении до середины утра. За четыре предыдущих месяца Наполеон хорошо изучил местность и считал, что если теперь он сумеет удержать хребет Остерия и склон с часовней Сан-Марко с восточной стороны поля боя, то сможет сравнительно легко отразить главный удар. Дивизии Массена требовался отдых, а Рею – время для марша, и Наполеон решился на ложный удар для отвлечения внимания Альвинци. Жубер получил распоряжение вернуться на высоты Риволи и послать одну бригаду к хребту Остерия, а после атаковать в центре при поддержке всей французской артиллерии, поставленной на возвышенности. Одновременно Массена приказали выделить бригаду, которой предстояло сколько возможно задерживать Лузиньяна.
В 4 утра, за три часа до рассвета, бригада генерала Оноре Виаля (4, 17 и 22-я полубригада легкой пехоты) оттеснили австрийцев к Сан-Джованни и Гамберону и захватили часовню Сан-Марко. На рассвете Жубер атаковал у Каприно и Сан-Джованни, но был остановлен гораздо более многочисленным противником. Австрийцы контратаковали в 9 часов, заставив Виаля отступить, и Наполеон немедленно отправил одну из бригад Массена для укрепления центра позиции. Французы вернули себе деревню Трамбассоре. Бой в центре не прекращался десять часов.
К 11 часам подошел Лузиньян с 5000 австрийцев. Он оттеснил бригаду Массена и слева сзади, у Аффи, глубоко врезался в порядки французов, лишив их всякой возможности получать подкрепление. Наполеон едва удерживал центр, его правый фланг испытывал колоссальное давление, а Лузиньян обошел левый фланг. В резерве у Наполеона оставалась всего одна бригада. Рей находился еще в часе марша. Когда стало известно, что Лузиньян действует в тылу, штабные офицеры с тревогой взглянули на необычайно спокойного Наполеона, и он сказал лишь: «Теперь они в наших руках»{403}. Решив, что в центре австрийцы растратили свои силы, а Лузиньян еще далеко и не может повлиять на ход сражения, Наполеон занялся на востоке Кваздановичем, в котором увидел главную угрозу. Он проредил линию Жубера и отправил к Сан-Марко все войска, какие мог. Когда плотные австрийские колонны при поддержк