Наполеон: биография — страница 56 из 211

{726}

«Нет никого малодушнее меня, когда я составляю план кампании, – заявил Наполеон Редереру 27 октября. – Я преувеличиваю все возможные в данных обстоятельствах угрозы и вред. Я прихожу в весьма удручающее беспокойство, но это не мешает мне выглядеть совершенно невозмутимым в глазах окружающих. Я похож на роженицу. И когда я разрешусь от бремени, все будет позабыто, кроме того, что поможет достичь успеха»{727}. Наполеон отнесся с таким же исключительным вниманием к планированию переворота 18 брюмера. О том, что именно делал Наполеон, нам ничего не известно (документы отсутствуют), но во время переворота, по-видимому, всякий знал, куда и зачем ему идти.

За несколько дней до переворота Директория – вероятно, догадываясь, что происходит, – предложила Наполеону на выбор посты за рубежом, а он сослался на нездоровье и уклонился от назначения. Кроме того, директоры тайно, через газетчиков, обвинили Наполеона в растрате, совершенной в Италии. Он решительно отверг обвинения{728}. Существует рассказ, относящийся к тому периоду. Заговорщики вместе с Наполеоном собрались в доме Талейрана, когда с улицы послышались громкие голоса. Решив, что их готовятся схватить, заговорщики потушили свечи, поспешили на балкон и, к своему огромному облегчению, лицезрели склоку из-за столкновения экипажей, с участием игроков, возвращавшихся из Пале-Рояля{729}.

Их замыслу очень помогло принятие 29 октября закона, согласно которому выплаты государственным подрядчикам приостанавливались до проверки их отчетности. Финансировавший заговор поставщик Жан-Пьер Колло, протеже Камбасереса, почувствовал, что терять ему нечего{730}.

Наполеон решился перейти свой Рубикон, когда на следующий день он обедал с Баррасом в Люксембургском дворце (там жили и работали все члены Директории). После обеда Баррас сказал, что генерал Габриэль Эдувиль (его Наполеон считал «безмерно посредственным человеком») должен стать президентом и «спасти» республику. Хотя Эдувиль был при Вальми, его недавно изгнали из Сан-Доминго (совр. Гаити) чернокожие националисты-революционеры под руководством Туссен-Лувертюра. К тому же Эдувиль явно не годился в президенты. «Что касается вас, генерал, – сказал Баррас Наполеону, – то вы намерены вернуться к армии; а я, больной, непопулярный, истерзанный, гожусь лишь в отставку»{731}. Наполеон, по одному его собственному воспоминанию, молча уставился на Барраса. По другой версии, Наполеон ответил так, чтобы убедить собеседника в своей проницательности. «Он потупил взгляд и пробормотал себе под нос несколько замечаний, сразу положивших конец моим сомнениям. Из его квартиры в Люксембургском дворце я спустился в квартиру Сийеса… Я сказал ему, что решил действовать заодно с ним»{732}.

Баррас, увидев, что совершил ужасную ошибку, на следующее утро, в 8 часов, отправился на улицу Виктуар и попытался исправить положение, но Наполеон ответил, что «устал, нездоров, что после сухого климата аравийских песков не может привыкнуть к влажности атмосферы в столице», и закончил разговор «подобными банальностями»{733}. 1 ноября Наполеон в доме Люсьена тайно встретился с Сийесом, чтобы обсудить детали заговора, к которому уже примкнули Талейран и Фуше.

Жозеф Фуше был необычным шефом полиции. Ораторианец, до 23 лет намеревавшийся посвятить себя служению церкви, в 1793 году Фуше стал якобинцем и голосовал за казнь Людовика XVI. Власть интересовала его больше идеологии. Фуше сохранил связи с роялистами и, будучи вождем антиклерикалов, покровительствовал священникам, особенно ораторианцам. «Все знали эту особу, – писал будущий адъютант Наполеона граф Филипп-Поль де Сегюр, – среднего роста, с волосами цвета пакли, гладкими и жидкими, подвижной худобой, длинным, живым лицом с гримасой возбужденного хорька; вспоминается его взгляд – проницательный, однако бегающий, его воспаленные глазки, немногословная, отрывистая речь, соответствующая его беспокойному, тревожному поведению»{734}.

Осведомителями Фуше служили, кроме прочих, торговцы вразнос, мясники, слесари, парикмахеры, постижеры, парфюмеры, буфетчики, бывший камердинер Людовика XVI, одноногий Коллен – бывший якобинец, баронесса Лотербур и содержательница борделя по адресу Пале-Рояль, № 133{735}.

«Однажды он сунет нос в мою постель, – шутил Наполеон о Фуше, – а следом – в мой кошелек»{736}. Наполеон был рад узнать, что Фуше поддерживает переворот. Фуше всегда брал сторону победителей, но на случай провала «мятежников» имел наготове план их ареста{737}. Отношение Наполеона к Фуше до переворота и после него было следующим: «Фуше и только Фуше способен возглавлять министерство полиции. Мы не можем создать таких людей; мы должны подбирать их, когда находим»{738}.

6 ноября палаты Законодательного корпуса дали в честь Наполеона и Моро банкет с подпиской на 700 персон в церкви Сен-Сюльпис (после революции переименованной в Храм Победы), внушительными размерами напоминающей собор и с башнями настолько высокими, что правительство воспользовалось ими для установки вышки телеграфа. Наверное, это место, с почерневшими стенами и акустикой, предназначенной для превращения слов в гулкие заклинания, меньше всего годилось для такого грандиозного мероприятия холодным ноябрьским вечером. Впрочем, оно обладало несомненной величественностью. Здесь собралась большая часть политической элиты Франции – но не Бернадот, который, по словам Барраса, отказался ставить свое имя в подписном листе «до тех пор, пока Бонапарт удовлетворительно не объяснит причины, побудившие его оставить армию». «Не имею желания обедать в обществе разносчика чумы», – заявил Бернадот{739}. Рассказывают, что Наполеон, остерегаясь быть отравленным по указанию Директории, «не ел ничего, кроме яиц» и рано уехал{740}. Свою речь он посвятил в основном необходимости сплочения французов: довольно безопасная тема, к которой в грядущие месяцы он неоднократно вернется.

Множество людей желали устроить прием по случаю его возвращения из Египта, но Наполеон принял едва ли не единственное приглашение: Камбасереса, которого он, по его собственным словам, «глубоко чтил»{741}. Тучный, эксцентричный Камбасерес – гомосексуал, гурман и гедонист – происходил из прославленной династии правоведов из Монпелье. Он голосовал за казнь Людовика XVI, но лишь затем, чтобы приблизить вторжение австрийцев. Камбасерес был одним из немногих юристов, нравившихся Наполеону, и со временем стал его ближайшим, самым доверенным, помимо Дюрока, советчиком. «Камбасерес, искуснейший юрист Франции… рассказывал обо всем с большой приятностью, – вспоминала Лора д’Абрантес, – и придавал своему рассказу обороты новые и очень милые, каких совсем нельзя было ожидать от его пряничного рта»[80]{742}. По словам д’Абрантес, «черты его были безобразны… Продолговатое лицо, длинный нос, твердый подбородок и кожа, до такой степени желтая, что нельзя было даже подозревать под нею наличие чего-нибудь красного»[81].

Камбасерес жаждал не власти, а скорее влияния и никогда – внимания публики, и позднее, благодаря своей безусловной верности Наполеону, мог частным образом критиковать его поступки. (Наполеон не был ханжой. Кроме близости к Камбасересу, он сделал открытого гомосексуала Жозефа Фьеве префектом департамента Ньевр, жителей которого глубоко шокировали отношения Фьеве и его спутника жизни [Мишеля-Теодора Леклерка].)

Камбасерес исключительно верно судил о людях и нужных мерах. «Всего двое, Камбасерес и Жозефина, умели усмирять гнев Бонапарта, – вспоминал министр. – Первый предпочитал не торопиться и не перечить этому необузданному нраву. Это спровоцировало бы еще больший гнев; вместо этого он позволял Бонапарту сладить со своей яростью; он давал ему время продиктовать самые неправосудные свои эдикты, благоразумно и терпеливо ждал момента, когда приступ гнева наконец утихнет, и доносил до него некоторые свои замечания»{743}. Чувство юмора Камбасереса выходило за рамки «приятности». Однажды во время обеда пришло известие об очередной победе Наполеона, и Жозефина объявила гостям, что французы vaincu, то есть «победили». Камбасерес притворился, что расслышал слова vingt culs («двадцать задниц») и объявил: «Придется выбирать!» Позднее Наполеон пытался было убедить Камбасереса сократить прием снадобий, но рассудил, что это «привычки убежденного холостяка» (vieux garçon), и отступился{744}. Наполеон доверял Камбасересу настолько, что позволял ему управлять Францией во время своих отлучек на войну. Взамен Камбасерес ежедневно сообщал ему всевозможные новости.

План переворота состоял из двух этапов. В первый день (первоначально им определили 16 брюмера – 7 ноября 1799 года, четверг) Наполеон явится на специальное заседание Совета старейшин в Тюильри и объявит верхней палате, что республике угрожают неоякобинцы и заговорщики, оплачиваемые англичанами, поэтому заседание и Совета старейшин и Совета пятисот (нижней палаты) следует провести на следующий день в бывшем дворце Бурбонов в Сен-