{797}. Когда Сийес скривился, Наполеон предложил компромисс: председатели меняются каждые сутки, по алфавиту (то есть начиная с него, Бонапарта). Наполеон занял большое кресло в центре стола, которое прежде занимал президент Директории и которое впоследствии стало его постоянным местом. «Ну же, – понукал он коллег. – Принесем клятву. Мы торопимся»{798}. С точки зрения Наполеона, движущей силы консулата, почти не имело значения, кто кем формально руководил: на заседании присутствовали всего три человека, а выдвигал большую долю обсуждаемых идей и содействовал их реализации, как правило, именно Наполеон.
Уже на следующий день после переворота Париж заполнили плакаты с изложением событий в версии Наполеона («двадцать убийц бросились на меня и направили [кинжалы] мне в грудь») и его призывом к национальному единству. Ни Сийес, ни Дюко не упоминались. «Разгон агитаторов вернул консервативным, охранительным и либеральным идеям их законное место», – гласили плакаты, взывавшие к французам, которым надоела Директория и которые не считали, что правительство во главе с удачливым генералом окажется хуже нее{799}.
Сторонники Наполеона всю ночь печатали и расклеивали плакаты. Сийес и его сторонники действовали гораздо менее энергично. Когда Буле де ла Мерт (председатель комитета из 7 человек, назначенного временной комиссией из 50 членов для выработки новой конституции) пришел к Сийесу за проектом, тот смог предъявить ему лишь ворох заметок. Буле де ла Мерт и Сийес засели за первый вариант, позднее переработанный конституционалистом Пьером Дону, бывшим жирондистом{800}. Вскоре Редерер предупредил Наполеона, что Сийес намерен предложить следующую схему: Великий электор (Grand Electeur) [назначает и] надзирает за работой двух консулов (один ответствен за внешнюю политику, а второй за внутренние дела государства). В рамках сложной системы разделения властей «нотабли» контролировали бы сенат, и лишь они имели бы право сместить Великого электора{801}.
В роли этого правителя-философа Сийес явно видел себя. Наполеону он отводил роль консула, ответственного за внешние сношения (и войну), а Дюко – консула, ответственного за внутренние дела. Наполеону положение виделось совершенно иначе{802}. В следующие пять недель (прежде чем в Париже под звук труб и барабанов зачитали текст Конституции VIII года республики) брюмерианцы в неофициальных комитетах и подкомитетах бурно ее обсуждали. Бонапартистская партия во главе с Люсьеном и Буле (они привлекли Дону, который считал необходимой большую концентрацию власти) начисто обыграла Сийеса и его немногочисленных сторонников. Этому сильно способствовал своевременный переход Камбасереса на сторону Наполеона. Буле де ла Мерт наконец объявил временной комиссии, что ее «задача» заключается в том, чтобы на десять лет вручить Наполеону – первому консулу – исполнительную власть. Причем за ним не должен надзирать никакой Великий электор: должен быть созван Государственный совет для рекомендаций, и он единственный имел бы право законодательной инициативы{803}. Статья 41 новой конституции гласила: «Первый консул обнародует законы; он назначает и отзывает согласно собственной воле членов Государственного совета, министров, посланников и других ответственных внешних представителей, офицеров армии и флота, членов местной администрации, правительственных комиссаров при судах; он назначает уголовных и гражданских судей, равно как и судей мировых и кассационных, без права их отстранения от должности»{804}. Первый консул имел право заключать договоры, жить в Тюильри и ежегодно получать 500 000 франков (пятидесятикратное жалованье посла). Таким образом, с самого начала было понятно, в чьих руках власть. Второй и третий консулы также имели право жить в Тюильри, однако за исполнение своих ролей им полагалось лишь 150 000 франков в год.
Консулат издал целый ряд декретов, заботясь о популярности нового режима и о том, чтобы, по выражению Наполеона, «завершить революцию». В Версале расположились раненые солдаты. Был отменен жестокий антиэмигрантский закон, и Наполеон сам ездил в Тампль, чтобы освободить заложников. Полиции предписали не трогать вернувшихся эмигрантов и не принуждать их к насильственным «займам». Годовщина взятия Бастилии и 1 вандемьера (первый день первого месяца года по республиканскому календарю) были объявлены государственными праздниками. Получившим ранения на войне, а также солдатским вдовам и сиротам назначались пенсии. Не присягнувших республике священников теперь не высылали. В декабре умер Джордж Вашингтон, и в стране был объявлен десятидневный траур, хотя Франция и Америка все еще вели «квазивойну». В речах, посвященных «американскому Цинциннату», Наполеона сравнивали с Вашингтоном{805}. Наполеон не забыл и обещание Клеберу. Он приказал новому министру внутренних дел, математику и астроному маркизу де Лапласу, отправить в Египет на первом же корабле «труппу комедиантов»{806}. «Новорожденное правительство должно поражать и удивлять, – объяснял Наполеон Бурьенну. – Когда оно перестает это делать, оно гибнет»{807}.
Назначение выдающегося ученого Лапласа на высокую должность подчеркнуло основную идею: Наполеон – солдат, события 18 брюмера были военным переворотом, однако новый режим ни в коем случае не военная диктатура. Талейран снова стал министром иностранных дел. В правительство был введен лишь один солдат: Александр Бертье занял пост военного министра{808}. «Если я года через три-четыре умру в своей постели от лихорадки, – в следующем году заявил Наполеон Редереру, – то посоветую нации остерегаться правительства военных. Пусть назначат гражданского правителя»{809}. Фуше предсказуемо стал министром полиции, а финансы доверили Мартену Годену (он служил в казначействе всех правительств Франции, начиная с Людовика XVI). Годен немедленно занялся реформой умопомрачительно сложного налогового кодекса и снижением ставок. Местные власти передали управление финансами министерству, и в конце концов бюджетная система стала централизованной{810}. Также Наполеон быстро построил централизованную, а не через департаменты, систему финансирования армии. (Классический пример того, как он ради насущных реформ преодолевал сопротивление бюрократического аппарата.)
13 декабря, на последнем заседании конституционной комиссии, Наполеон предложил Сийесу назвать имена трех консулов, которых должны были представить нации на февральском плебисците по новой Конституции VIII года. Сийес, к тому времени принявший 350 000 франков наличными, поместье в окрестностях Версаля и дом в Париже за государственный счет, как и следовало, назвал Наполеона первым консулом, Камбасереса – вторым, а третьим – Шарля-Франсуа Лебрена, бесконечно гибкого адвоката и бывшего депутата, который ранее поддерживал всех, кроме якобинцев. Самому Сийесу достался пост президента сената. Дюко (принявший 100 000 франков за отставку с должности временного консула) стал вице-президентом. Второй переворот занял у Наполеона чуть больше времени, нежели первый, но оказался в той же степени бескровным и успешным. Хотя легитимность консулата должен был еще подтвердить назначенный на февраль плебисцит, Наполеон никогда не сомневался в своем моральном праве руководить Францией. Впоследствии он так высказался о Юлии Цезаре: «В таком положении им не могли уже управлять совещательные собрания, поэтому особа Цезаря служила порукой во владычестве Рима во вселенной, в спокойствии граждан всех партий. Поэтому власть Цезаря была законна»[85]{811}. Наполеон в 1799 году так же относился и к управлению Францией.
«Французы! – объявил он 15 декабря. – Вам представлена конституция. Она устраняет неопределенность… внутреннего и военного положения республики… Конституция исходит из истинных принципов представительного правления, священных прав собственности, равенства и свободы… Граждане! Революция утверждена на принципах, провозглашенных ею в начале; она закончилась»{812}.
Упоминание права собственности прежде равенства и свободы показательно: Наполеон намеревался отстаивать интересы ремесленников, нанимателей, приобретателей «национальных имуществ», то есть тех, кто изо всех сил пытался удержать на плаву свое мелкое предприятие наподобие тутового питомника. Эти люди были главной опорой государства. Наполеон понимал их нужды и опасения. Статья 94 (из 95) Конституции (она оказалась более чем вчетверо короче предыдущей) категорически утверждала: «Французский народ объявляет, что после покупки на законных основаниях национального имущества, какого бы происхождения оно ни было, законный приобретатель не может быть его лишен», то есть имущество и земли короля, церкви и знати, конфискованные и проданные во время революции, первоначальным владельцам возвращены не будут. Эти обеты Наполеон повторил в 1802 и 1804 годах, однако он не обещал перераспределения. Когда Наполеон говорил о «равенстве», он имел в виду равенство перед законом, а не экономическое равенство. Армия, сильнейший и естественный союзник Наполеона, выиграла от переворота: жалованье увеличено, условия службы улучшились, были обещаны пенсии и земельные наделы (хотя никто, по-видимому, не получил свои шесть арпанов).