{862}. Кроме того, Уврару припомнили, что он отказался финансировать переворот 18 брюмера. После этого другие банкиры расщедрились, но Наполеон хотел подвести под финансы более надежный фундамент. Он больше не мог, по сути, выпрашивать согласие банкиров и поставщиков на мобилизацию армии.
13 февраля Годен открыл двери Банка Франции. Первым пайщиком стал первый консул. Наполеон не желал привлекать к организации банка парижских финансистов, недоверчивых по своей природе и несговорчивых, и обратился за начальными средствами и советами к руанскому промышленнику Жану-Бартелеми Лекуте де Кантеле и швейцарскому банкиру Жану Перрего. Эти двое вошли в первоначально руководивший банком совет из шести попечителей. Чтобы побудить население к участию путем приобретения паев по 1000 франков в первоначальном капитале банка (30 млн франков), Наполеон постановил, что этот фонд находится под защитой консулата, и заставил подписаться на акции собственное окружение, в том числе Жозефа, Гортензию, Бурьенна, Кларка, Дюрока и Мюрата{863}. Теоретически Банк Франции был независим от правительства, и перед официальным открытием Le Moniteur заверила читателей, что его «неверно сравнивать с Английским банком, поскольку его капитал ни в малейшей части не достанется правительству», но со временем государство негласно отошло от этой политики и банк стал участвовать в финансировании походов Наполеона.
В апреле 1803 года банк на пятнадцать лет получил исключительное право печатать бумажные деньги, которые в 1808 году стали во Франции законным средством платежа, обеспеченным государством, а не только гарантиями самого банка. Со временем доверие финансистов, обеспеченное поддержкой Наполеона, позволило банку удвоить объем наличных денег в обращении, дисконтировать векселя и ссуды, открыть представительства в провинциях, увеличить доход и умножить число акционеров, занимать в большем масштабе – в общем, выстроить традиционный финансовый цикл. Кроме того, банку передали важные функции, в том числе распоряжение государственной рентой и пенсиями. Столь важное учреждение Наполеон держал под жестким контролем. В апреле 1806 года он заменил попечителей управляющим и двумя заместителями, которых назначил сам. Наполеон так и не добился, чтобы казначейству не приходилось занимать у других банков, зато отпала нужда в арестах их владельцев.
19 февраля 1800 года Наполеон перенес резиденцию из Люксембургского дворца в Тюильри и стал первым правителем, поселившимся там с августа 1792 года, когда Людовика XVI увезли в Тампль (чему Наполеон, тогда молодой офицер, был свидетелем). Хотя Камбасерес, второй консул, также имел право жить в Тюильри, он разумно решил не переезжать: вскоре ему все равно пришлось бы покинуть дворец, который после плебисцита целиком потребовался одному Наполеону.
В Тюильри Наполеон водворился в бельэтаже, в покоях Людовика XVI с видом на сад, разбитый Екатериной Медичи, а Жозефина заняла апартаменты Марии-Антуанетты на первом этаже. «Я ощущаю присутствие призрака королевы, спрашивающей, что я делаю в ее кровати», – как будто сказала она гофмейстеру. Наполеон, по-видимому таких сомнений не испытывавший, якобы взял Жозефину на руки и отнес в спальню со словами: «Ну же, креолочка, прыгай в постель своих хозяев»{864}. Первый консул и его супруга нашли дворцу применение и каждые десять дней устраивали приемы на двести гостей. Из версальских кладовых в Тюильри доставили бронзу и гобелены, а приемную комнату затянули желтым и лиловым шелком. С того времени Жозефина играла главную роль в становлении стиля ампир, сказавшегося на дизайне мебели, моде, внутренней отделке и так далее. Кроме того, после революционного десятилетия она одной из первых озаботилась восстановлением этикета.
Вскоре после переезда в Тюильри Наполеон собрал для большой галереи дворца 22 статуи своих кумиров – не только неизбежных Александра Македонского и Юлия Цезаря, но и Ганнибала, Сципиона, Цицерона, Катона, Фридриха Великого, Джорджа Вашингтона, Мирабо, революционного генерала маркиза Огюста-Анри-Мари-Пико де Дампьера, а также герцога Мальборо (прославившегося победой при Бленхейме) и генерала Дюгомье (соседство с такими гениальными полководцами, как Густав II Адольф и Мориц Саксонский, ему обеспечила, похоже, прозорливость, позволившая Наполеону выдвинуться под Тулоном). Присутствовал в виде статуи и Жубер, теперь уже покойный и не способный причинить хлопот. Соседство этих героев (примерно половина была одета в тогу) сделало свое дело: на портрете первого консула работы Жана-Огюста Энгра он впервые предстал заложившим руку за отворот{865}.
Когда Сандос, швейцарский портной Жозефины, устроил знатной англичанке Мэри Берри экскурсию по апартаментам Бонапартов, она записала, что «республиканской простоте вполне извинительно изумление перед таким великолепием. Я видела прежний Версаль, видела Малый Трианон, но никогда не видела ничего великолепнее этого». Она описывает салон, «в наилучшем вкусе увешанный и украшенный сиренево-синим люстрином, расшитым жимолостью [орнамент] и каштанами». Второй салон, «украшенный желтым атласом с коричнево-красной (sang-de-boeuf) бахромой», оказался еще великолепнее. Особенно англичанку восхитило то, что «все зеркала задрапированы (drapes) и не обрамлены». Она любовно описала севрские вазы, столы из порфира, бронзовые накладки, подсвечники, стулья, «изысканные шпалеры», подсвечники и так далее. Гостью поразила спальня Бонапартов с обивкой из голубого шелка с бело-золотой бахромой. Мэри Берри отметила, что «оба они, как ни странно, спали в одной постели»{866}.
В обычае Наполеона было разумное вложение денег. Подозревая, что обойщики его обманывают, он спросил у министра, сколько может стоить вырезанная из слоновой кости рукоятка на веревке звонка. Тот признался, что не имеет об этом понятия, и тогда Наполеон отрезал рукоятку, вызвал камердинера, приказал одеться неприметнее, обойти несколько лавок, поинтересоваться ценой рукояток и заказать дюжину. Когда выяснилось, что рыночная цена на треть ниже той, что в счете, Наполеон просто вычел треть из сумм, причитающихся всем поставщикам{867}.
«Во время консульства нам уже приказывали веселиться. О! Таким приказаниям мы всегда послушны! И когда перестали бояться осуждения за то, что любят танцевать, Париж снова сделался волшебным местом удовольствий и радостей», – вспоминала Лора д’Абрантес[86]{868}. Целью таких приказаний отчасти было оживление производства предметов роскоши, в котором французские портные, каретники, серебряных дел мастера и так далее всегда преуспевали, но не только. Наполеон рассчитывал, что оживление светской жизни продемонстрирует прочность положения его режима. Значительную долю дореволюционной французской экономики (особенно в Лионе – центре европейской шелковой промышленности) составляла индустрия роскоши, и Наполеон был твердо намерен ее возродить. Ему, первому консулу, приходилось носить мундир из красной (habit rouge) тафты с золотыми позументами, который его убедили выбрать Жозефина и крупный торговец шелком Леваше. «Не скрою, – сказал Наполеон, – что мне трудно будет привыкнуть к этому костюму, но моя решительность будет в таком случае иметь еще большую цену»[87]{869}. Нововведение привлекло художников, и один из них назвал его портрет так: «Бонапарт, первый консул Французской республики, в парадном костюме» (Buonaparte Premier Consul de la République Française dans son grand costume){870}. Консульская гвардия также получила новые мундиры. Башмаки сменили сабо. Гренадеры теперь носили высокие медвежьи шапки и темно-синие мундиры с белыми лацканами и красными эполетами[88]{871}.
Исключительно не вовремя – на следующий день после переезда Наполеона в Тюильри – граф Прованский, младший брат Людовика XVI (после смерти в 1795 году своего племянника он именовал себя королем Людовиком XVIII), написал Наполеону из Елгавы в Курляндии (совр. Латвия) и попросил разрешения вернуться во Францию. Людовик предложил Наполеону любую должность в королевстве при условии, что тот посадит его на французский престол. Наполеон сочинял ответ дольше полугода. «Я получил, месье, ваше письмо. Я благодарю вас за благородные слова, сказанные в нем. Вы не должны желать своего возвращения во Францию. Вам пришлось бы пройти по ста тысячам трупов. Принесите в жертву ваши интересы покою и счастью Франции. История зачтет вам это. Я не остался равнодушным к несчастьям вашего семейства и с удовольствием узнаю, что вы окружены всем, что может способствовать спокойствию вашего уединения», – писал он доброжелательнее, чем можно было ожидать от бывшего якобинца, но также недвусмысленно и решительно{872}. Наполеон рассказал Редереру и Маре о послании Людовика: «Письмо очень красивое, очень! Но и я написал письмо в ответ, и оно тоже прекрасное»{873}. Когда Жозефина передала Наполеону, что ее приятели-роялисты пообещали в случае реставрации Бурбонов поставить на площади Каррузель памятник, изображающий Бонапарта гением, возлагающим на голову короля венец, Наполеон пошутил: «Ну конечно! А под пьедесталом они зароют меня»{874}. Бурбоны не скоро смирились с изгнанием. Получив категорический отказ Наполеона, они начали с осени 1800 года готовить покушения на его жизнь.