{1220}. Фуше сообщил Наполеону, что Пишегрю, по данным лондонских агентов, обедал в Кенсингтоне с английским министром за три дня до своего отъезда во Францию и что заговорщики связаны с Моро. Последнее поразило Наполеона. «Моро! – вскричал он. – Как! Моро в подобном заговоре!» Он приказал арестовать генерала сразу, как только выяснится, что Пишегрю действительно во Франции. «Ничто не сравнится с удивительной бестолковостью этого заговора, кроме его подлости, – писал Наполеон в Ганновер другу Моро, бывшему начальнику его штаба генералу Жану-Жозефу Дессолю. – Человеческое сердце – бездна, недоступная предвидению; самый проницательный взгляд не способен в него проникнуть»{1221}.
Вскоре у ворот Парижа усилили стражу, приказав искать высокого, грузного Кадудаля. В Тюильри и Мальмезоне приняли повышенные меры безопасности и сменили пароли. Кереля схватили и отвезли в парижскую тюрьму Аббей{1222}. Когда ему пригрозили гильотиной, он указал пристанище (maison de confiance) Кадудаля: монмартрскую таверну «Золотой колокол». Тем временем Савари, руководивший неподконтрольным Фуше подразделением тайной полиции (Наполеон не позволял Фуше чересчур усилиться), отправился в нормандский Бивиль, чтобы схватить там Райта. 8 февраля в «Золотом колоколе» арестовали Луи Пико, слугу Кадудаля. После того как полицейские пустили в ход тиски для пальцев, Пико выдал явку в Шайо, около Пасси, однако Кадудаля не оказалось и там. Помощник Кадудаля Буве де Лозье попытался удавиться. Будучи «возвращен к жизни и страданиям», он подтвердил, что Пишегрю и Моро причастны к заговору{1223}.
В 8 часов 15 февраля в Шарантон-ле-Поне арестовали Моро и препроводили его в Тампль{1224}. На следующий день Наполеон отдал приказ об аресте генералов Жана-Жака Льебера и Жозефа Суама на основании их близости к Моро (оба сумели оправдаться и вернулись на службу). 19 февраля Наполеон рассказал Сульту, что полиция нашла пятнадцать лошадей и мундиры, приготовленные для нападения на него по дороге в Мальмезон, и прибавил бесстрастно: «Не стоит придавать парижским делам большего значения, чем они заслуживают»{1225}. Мельци д’Эрилю он писал: «Мне никогда ничего не грозило, поскольку полиция следила за всеми происками»{1226}.
Ночью 26 февраля Пишегрю, застигнутый в постели, дрался с тремя жандармами, явившимися арестовать его на улице Шабане во 2-м округе Парижа{1227}. «Дрался он свирепо, – вспоминал Сегюр, – и борьба прекратилась лишь после сильного воздействия на самую уязвимую часть его тела, в результате чего он лишился сознания»{1228}. На следующий день Наполеон получил первые намеки, что герцог Энгиенский так или иначе причастен к заговору.
Статный 31-летний Людовик (Луи) де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский, был прямым потомком Людовика XIII и внуком принца де Конде, командовавшего легитимистами при Вальми. Когда один из арестованных заявил, что заговорщики вставали, когда в комнату входил их предводитель, Фуше решил, что из бурбонских принцев лишь герцог Энгиенский соответствует описанию этого человека, к тому же он жил достаточно близко к Франции и поэтому мог явиться на тайную встречу. Увы, догадка, основанная на косвенных свидетельствах, привела к трагедии.
До 12 марта Наполеон считал, что Шарль-Франсуа Дюмурье, французский генерал, перешедший в 1793 году на сторону Австрии, встретился с герцогом Энгиенским у себя дома в Эттенхайме, в Бадене, всего в 16 километрах от французской границы. Сегюр так передает разговор Наполеона с генеральным инспектором полиции Реалем:
Как?! Почему вы не сказали, что герцог Энгиенский всего в четырех лье от моей границы! Я что, собака, которую можно убить на улице? Что, мои убийцы – священные особы? Почему мне не сообщили, что они собираются в Эттенхайме? Мне грозят смертью. В этот раз я должен ответить ударом на удар. Голова наиболее виновного из них будет справедливой платой{1229}.
Фуше, предупредивший Наполеона, что «воздух полон кинжалов», и Талейран на основании сомнительных доказательств убедили себя, что за заговором стоит герцог Энгиенский{1230}.
В 19 часов 9 марта на площади Одеон наконец схватили Кадудаля. Во время погони за его каретой Кадудаль убил одного жандарма и ранил второго. Два часа спустя Наполеон сказал Даву, что известие о поимке заговорщика «люди встретили с трогательной радостью»{1231}. Кадудаль открыто признал, что приехал в Париж с целью убийства Наполеона, но не упомянул в связи с этим о герцоге Энгиенском.
На следующий день Наполеон встретился в Тюильри с Талейраном, Фуше, Камбасересом, Лебреном и Ренье, и они согласились с планом похищения герцога Энгиенского. Много позже Наполеон утверждал, что Талейран убедил их пойти на этот шаг, и это заявление подтверждает в мемуарах Камбасерес (1828)[120]{1232}. Наполеон сообщил Бертье о своем решении и поручил генералу Арману де Коленкуру, обер-шталмейстеру, наблюдать за ходом операции из Оффенбурга, а генералу Мишелю Орденеру (командиру конных гренадер консульской гвардии и, по словам Камбасереса, «человеку, способному лишь подчиняться») – осуществить арест. «Это перестает быть забавным, – сказал Наполеон Савари 12 марта, – явиться из Эттенхайма в Париж для подготовки покушения и считать себя в безопасности за Рейном! Было бы слишком глупо это терпеть»{1233}. Наполеон отправился в Мальмезон и оставался там до утра 20 марта.
В 5 часов 15 марта 1804 года, в четверг, Орденер с отрядом драгун похитил герцога Энгиенского из Эттенхайма и привез его в Страсбург вместе с собакой, бумагами и найденными в сейфе 2,3 млн франков{1234}. Не было обнаружено никаких следов Дюмурье, имя которого, как вскоре выяснилось, появилось в деле по ошибке. Тем временем Коленкур отправился в Карлсруэ, чтобы вручить герцогу Баденскому ноту Талейрана с объяснениями по поводу нарушения суверенитета. Утром 18 марта Наполеон рассказал о произошедшем Жозефине. Она решительно возражала и умоляла его не казнить герцога Энгиенского – и чтобы защитить репутацию Наполеона, и из-за собственных тайных роялистских симпатий, и из жалости к герцогу{1235}. Наполеон ответил, что она ничего не понимает в политике, и оставил мольбы без внимания[121].
На следующее утро курьер из Эльзаса доложил, что в бумагах герцога Энгиенского не найдено улик, указывающих на участие в заговоре Кадудаля, однако ясно, что герцогу предлагали пост в английской армии, что он получал из Лондона крупные суммы и расплачивался английским золотом с другими эмигрантами, а также рассчитывал последовать во Францию за австрийцами, если те решатся на вторжение{1236}. Герцог также вел переписку с Уильямом Уикхемом из отдела [МВД Великобритании] по делам иностранцев (то есть из английской спецслужбы) и со Спенсером Смитом в Штутгарте{1237}. «Не проходит и нескольких месяцев, чтобы я не получил с Левого берега [Рейна] просьб от наших бывших товарищей по оружию, – писал герцог Энгиенский в одном из писем, – равно офицеров и солдат, на службе и вне ее, ожидающих лишь указания места сбора и приказа явиться ко мне и привести с собой некоторых своих друзей»{1238}. В сентябре 1803 года герцог пообещал устроить в Эльзасе легитимистский (то есть роялистский) переворот, если Наполеон падет жертвой покушения: «Я жду, надеюсь, но я ничего не знаю». Поэтому, хотя герцог не знал о заговоре Кадудаля и Пишегрю, он явно готовился к подобному. Впрочем, это едва ли давало достаточно оснований его расстрелять – если не рассматривать казнь как жестокое послание Людовику XVIII воздерживаться от заговоров.
«Нет ничего священного в крови легитимистов», – сказал Наполеон в то время{1239}. Днем 18 марта 1804 года он приказал парижскому губернатору Мюрату собрать военный трибунал. Мюрат ответил (или позднее настаивал, что ответил), что не желает принимать участия в узаконенном убийстве{1240}. Поскольку все персонажи истории стремились переложить ответственность на других, в ней много взаимных упреков и отговорок. Талейран обвинял Савари, а тот – Талейрана. Коленкур заявлял, что не имел никакого понятия, что герцога казнят. Лишь Наполеон – очевидно, всю полноту ответственности за казнь несет он – впоследствии ссылался на свое право защищаться и говорил о Бурбонах: «В конце концов, мое происхождение не так уж низко, и настало время признать меня равным им»{1241}. На Эльбе Наполеон оправдывался тем, что «[герцог Энгиенский] участвовал в изменническом заговоре и дважды тайно ездил в Страсбург»{1242}.
Наполеон возвратился в Тюильри утром 20 марта, в четверг. Он поспорил с Мюратом, и лишь под угрозой ссылки в имение в Керси тот согласился созвать военный трибунал. После этого Наполеон отправился в Мальмезон. Днем к нему приехал Талейран, и они гуляли в парке