Наполеон: биография — страница 90 из 211

Кое-кто из левых сетовал, что возвращение знаков отличия коренным образом нарушает революционный принцип равенства. Моро, издеваясь над предыдущей попыткой Наполеона вернуть знаки отличия, удостоил своего повара «ордена Сотейника». В армии, однако, орден Почетного легиона немедленно получил признание. Невозможно сказать, сколько подвигов было совершено из-за стремления или хотя бы отчасти из-за стремления получить «крест». Наполеон сделал девизом ордена слова «Честь и Отечество» (Honneur et Patrie), помещенные на всех французских знаменах{1301}. Солдаты ценили полученные от него награды, чины, пенсии и похвалу гораздо выше революционного принципа самопожертвования во имя общественного блага, который в 1790-х годах якобинцы попытались внедрить в армии «республики добродетели»{1302}.

Сознательным шагом стало принятие в Почетный легион не только солдат, но и гражданских лиц. Невоенные, продемонстрировавшие воинские добродетели (в первую очередь преданность и повиновение), также могли претендовать на награду. Чтобы «исключить даже намек на предпочтение военных», Наполеон, великий магистр нового ордена, не сделал великим канцлером генерала Матье Дюма, работавшего над учреждением Почетного легиона. Вместо него руководителем стал Бернар Ласепед – сенатор, натуралист и вице-президент Института Франции{1303}. 34 000 из 38 000 человек (89 %), получивших при Наполеоне «красные ленты», были солдатами и моряками. Орден получили также ученые (например, Лаплас, Монж, Бертолле и Шапталь), префекты и юристы, помогавшие подготовить Гражданский кодекс. В Сен-Дени Наполеон открыл превосходный интернат (Maison d’Éducation de la Légion d’Honneur), в котором бесплатно обучались дочери кавалеров ордена, погибших на действительной службе. Это заведение существует и в наши дни, как и лицей Почетного легиона в Сен-Жермен-ан-Лэ.

На одном из заседаний Государственного совета в мае 1802 года, когда обсуждалось учреждение ордена Почетного легиона, адвокат Теофиль Берлье посмеялся над самой этой затеей. Наполеон воскликнул:

Вы говорите, что классовые различия – это побрякушки, которыми пользуются монархи; и я требую, чтобы вы указали мне республику, древнюю или современную, в которой не существовало бы различий. Вы называете эти ордена и ленты побрякушками; но с помощью этих побрякушек управляют людьми. Я не стану говорить это открыто, но в собрании мудрых государственных мужей произнести это можно. Не думаю, что французы любят свободу и равенство. Революционное десятилетие не изменило французов: они то же самое, что были галлы – неистовые и непостоянные. У них одно чувство: честь. Мы должны культивировать это чувство. Люди требуют почестей. Посмотрите, как толпа восторгается медалями и орденами иностранных дипломатов. Мы должны восстановить эти отличия. Было слишком много разрушений; мы должны отстроить заново. Есть правительство и есть власть, но сама нация – что она такое? Разрозненные песчинки{1304}.

Чтобы это исправить, по словам Наполеона, нужно следующее: «Мы должны поместить несколько гранитных глыб во французскую почву, чтобы укрепить ее». Очень часто его высказывание «с помощью этих побрякушек управляют людьми» цитируют вне контекста, желая намекнуть, что Наполеон был циником, но из расширенной цитаты следует, что он видел в «побрякушках» наглядное выражение доблести. На заседании 10 из 24 присутствовавших членов совета проголосовали против учреждения Почетного легиона на том основании, что этот шаг восстанавливает классовые различия. Впоследствии 9 из них приняли или орден, или графский титул{1305}. (Берлье получил и то и другое.)

Величественная церемония состоялась в Булонском лагере 16 августа 1804 года, во вторник. Наполеон вручил военным первые кресты Почетного легиона. Награды лежали на доспехе Бертрана дю Геклена, полководца времен Столетней войны, рядом со шлемом шевалье де Баярда, олицетворявшего французское рыцарство XVI века. Гремели пушки в Булони, Антверпене и Шербуре. Наполеон перед строем 60 000 солдат и 20 000 зрителей наградил 2000 человек. Более тысячи барабанщиков сыграли марш «Aux Champs», и музыке вторили пушечные залпы. Очевидец рассказывал, что двести вражеских знамен, «изорванных ядрами и покрытых пятнами крови, образовали приличествующий случаю полог»{1306}. В следующем месяце Наполеон впервые употребил (в письме папе римскому) выражение «мой народ»{1307}. Он также стал называть Жозефину «мадам и дорогая супруга»: так Генрих IV обращался к Марии Медичи{1308}.

2 октября Сидни Смит предпринял неудачное нападение на Булонскую флотилию, напомнив Наполеону об опасности использования брандеров в гавани. Как всегда, его мысли занимало и другое, великое и малое, и четыре дня спустя император распорядился, чтобы Фуше снял запрет на освистывание пьемонтскими театралами несимпатичных им балетов{1309}. Через три дня после неудачной атаки Смита английский флот добился гораздо большего успеха. Четыре фрегата без объявления войны напали на испанский конвой, потопили один корабль и захватили остальные три, везшие серебряной монеты и золотых слитков на 900 000 фунтов стерлингов. Это был вопиющий акт пиратства, но Англия подозревала, что Испания, французский союзник по Сан-Ильдефонсскому договору, собиралась объявить войну, как только сокровища были бы доставлены в Кадис.

Искусность Наполеона в делах управления наглядно демонстрируют 22 письма, написанные им всего за один октябрьский день 1804 года. Письма эти, кроме прочего, касаются восстановления в Испании иезуитского ордена («Я никогда не потерплю, чтобы это произошло во Франции»), количества приезжающих в Париж британцев («Всех ли выслали прочь?»), выяснения у военно-морского министра Декре «смысла пребывания адмиралов в Париже», желательности объединения сорока парижских католических женских школ, принятия законов об охоте по образцу английских, а также недовольства адвокатурой («этой кучкой пустословов и подстрекателей к революции, которых воодушевляют лишь злодейство и коррупция»){1310}. Постоянные придирки к Декре перемежались редкими попытками его очаровать. «Мне жаль, что вы сердиты на меня», – написал он в декабре, прибавив, что «в конце концов, когда гнев проходит, не остается ничего, и я надеюсь, что вы не затаите на меня обиду»{1311}.

Ночью 24 октября из дома в окрестностях Гамбурга (вольного ганзейского города под протекторатом Пруссии) французы – выказав такое же пренебрежение к международному праву, как недавно английский флот, – выкрали английского дипломата Джорджа Рамболда и водворили его в тюрьму Тампль. Он содействовал, как и Френсис Дрейк в Мюнхене и Спенсер Смит в Штутгарте, заговорам французских эмигрантов. Спустя двое суток Рамболда освободили, и он вернулся в Англию. Король Пруссии выразил сдержанный протест по поводу нарушения суверенитета Гамбурга. Позиция Наполеона основывалась на том, что посол должен быть «служителем мира, его долг всегда священен и исходит из морали», а английское правительство сделало Рамболда «орудием войны, имеющим право делать все, что угодно». Наполеон приказал Талейрану задать англичанам вопрос: «не принимают ли они европейских суверенов за кучку индийских набобов?»{1312}

Приготовления к коронации шли полным ходом. «С изготовлением костюмов запаздывают, – извещал Наполеона Камбасерес. – Мой, однако, уже готов»{1313}. Папа римский выехал в Париж 2 ноября, но дал понять, что оплакивает герцога Энгиенского, «великую невинную жертву»{1314}. 25 ноября Наполеон встретил папу между Немуром и Фонтенбло, и три дня спустя они вместе въехали в Париж. Наполеон распорядился, чтобы чиновники относились к понтифику так, как если бы тот располагал двухсоттысячной армией: это едва ли не самый лестный комплимент в его устах{1315}. Чтобы папа римский согласился провести церемонию коронации, Наполеон пообещал жениться на Жозефине церковным браком вдобавок к гражданскому, заключенному ими в 1796 году, и вечером 1 декабря кардинал Феш в присутствии Талейрана, Бертье и Дюрока совершил в Тюильри венчание{1316}. Жозефина переправила Евгению свидетельство о заключении брака – на тот случай, если Наполеон когда-нибудь вздумает отрицать этот факт.

Коронация сделала заметнее враждебность между Бонапартами и Богарне. Жозеф возражал против коронования Жозефины на том основании, что дети Гортензии и Луи станут внуками императрицы, а его собственные останутся лишь внуками буржуа{1317}. Ни одна из трех сестер Наполеона не согласилась нести шлейф Жозефины. Люсьен вовсе отказался приехать, а поддержавшая его государыня-мать также решила остаться в Риме, хотя Наполеон подарил ей большой дом в Париже{1318}. «Во Франции есть тысячи людей, которые оказали государству большие услуги, чем они, – сказал Редереру о своих братьях взбешенный Наполеон, – и вы – один этих людей»{1319}. Напротив, Евгения и Гортензию он обожал: «Я люблю этих детей, ведь они всегда спешат утешить меня»{1320}