Наполеон: биография — страница 93 из 211

ономическая сумма, содержание и развертывание постоянной армии обошлись бы гораздо дороже.

1 февраля 1805 года барон Луи де Боссе-Рокфор был назначен префектом дворца. Эта должность предполагала присутствие (вместе с гофмаршалом Дюроком, ближайшим другом Наполеона) рядом с императором. По словам человека, хорошо знавшего его в конце жизни, «если дело не касалось честолюбия Наполеона, в жертву которому приносились все остальные соображения, он был очень чувствителен и способен на сильную привязанность»{1357}. Поддерживать подлинную дружбу на вершине власти, как известно, трудно, и с течением времени, после гибели в бою четверых ближайших друзей Наполеона, все меньше людей оказывалось близко к нему настолько, чтобы говорить то, чего он слышать не желал. Боссе, скорее придворный, нежели друг, провел подле Наполеона больше времени, чем почти любой человек (кроме членов семьи Бонапартов), и преданно служил ему до апреля 1814 года, сопровождая почти во всех поездках и походах.

Если о ком-либо можно сказать, что тот близко знал Наполеона, то о Боссе. Он опубликовал мемуары через шесть лет после смерти Наполеона, когда бонапартистские сочинения очень не приветствовались. Более того, Боссе был роялистом, да и Наполеон в завещании не упомянул его, в отличие от множества других людей. И все же Боссе испытывал к Наполеону лишь восхищение.

«Гений и энергия отражались на его крупном, высоком лбу, – писал Боссе. – Огонь, пылавший в его глазах, показывал все его мысли и чувства. Но когда его душевный покой не бывал нарушен, приятнейшая улыбка озаряла его благородный лик и уступала несравненному очарованию, которого я не знал ни у одного другого человека. В эти моменты было невозможно смотреть на него без любви». Харизма Наполеона в глазах Боссе не поблекла за то десятилетие, которое он работал на него, подавая на стол, управляя хозяйством и позволяя обманом выигрывать в шахматы. Боссе рассказывал, что поведение и манеры Наполеона «всегда были одними и теми же – естественными и непринужденными. Он был единственным в мире человеком, о котором можно без лести сказать, что чем ближе вы наблюдали за ним, тем величественнее он казался»{1358}.

В ходе пышной церемонии в тронном зале Тюильри 17 марта 1805 года, в воскресенье, Наполеон принял корону только что образованного Итальянского королевства. Для него, президента Итальянской республики и императора Франции, логичным шагом казалось стать и королем Италии. В письме австрийскому императору Наполеон упрекнул его за решение встать на сторону англичан и русских и заявил, что, пока те удерживают Мальту и Корфу, «разделение корон Франции и Италии несбыточно»{1359}. Через два дня он сделал свою сестру Элизу и ее мужа, Феликса Баччиоки, правителями Лукки и Пьомбино[133]{1360}.

По пути в Милан, где ему предстояло короноваться короной Италии, Наполеон провел шесть дней в Лионе и спал там (хотя Жозефина его сопровождала) с Франсуазой-Мари де Пеллапра, урожденной Леруа, женой богатого финансиста[134]{1361}. Коронацию 26 мая в грандиозном Миланском соборе, в присутствии кардинала Капрары и еще семерых кардиналов, посетили 30 000 человек. «Церковь очень красива, – рассказывал Наполеон Камбасересу. – Церемония была столь же хороша, как и парижская, с той лишь разницей, что погода была превосходной. Взяв Железную корону и возложив ее на себя, я произнес: “Бог дал мне корону, и горе тому, кто ее тронет”. Надеюсь, так все и будет»{1362}. Железную корону Ломбардии – тяжелый золотой венец с железным обручем внутри (по преданию, изготовленным из гвоздя Креста Господня) – носили все императоры Священной Римской империи начиная с Фридриха I Барбароссы в 1155 году, и использование ее Наполеоном стало выпадом против тогдашнего владельца – австрийского императора Франца.

В пятую годовщину Маренго Наполеон посетил поле битвы, надев мундир, по словам Боссе «потертый и местами разорванный. В руке он держал большую старую, простреленную пулями шляпу с золотым галуном»{1363}. Этот мундир Наполеон носил в сражении, и неважно, были ли эти отверстия поистине отверстиями от пуль: это свидетельствует о пропагандистском гении Наполеона. Следующий месяц он провел в Брешии, Вероне, Мантуе, Болонье, Модене, Пьяченце, Женеве и Турине, а ночью 11 июля, всего через 84 часа после отъезда из Турина, преодолев 531 километр, приехал во дворец Фонтенбло – полюбившийся Наполеону бывший охотничий домик Бурбонов. То был его последний визит в Италию. Наполеон назначил вице-королем Евгения Богарне (добродушное благоразумие двадцатитрехлетнего пасынка императора обеспечило ему популярность среди простых итальянцев{1364}). За три июньских дня Наполеон написал Евгению не менее шестнадцати писем об искусстве управления государством («Умей слушать; будь уверен, молчание нередко оказывает тот же эффект, что и осведомленность», «Не стыдись задавать вопросы», «На любом другом посту, кроме поста вице-короля Италии, гордись тем, что ты француз, но здесь ты не должен придавать этому большого значения»), хотя повседневными делами по-прежнему занимался Мельци д’Эриль, бывший вице-президент Итальянской республики, которого Наполеон не отпускал, несмотря на бесконечные жалобы на подагру{1365}. Мельци д’Эрилю не составляло труда подыскать способных к управлению итальянцев, сторонников новой, французской модели управления. Конечно, Жозеф и Луи с досадой восприняли возвышение Евгения, хотя любой из них мог стать итальянским королем, если б отказался от прав на французский престол{1366}.

«Моя континентальная блокада – дело решенное, – объявил Наполеон Талейрану в июне 1805 года – Я не хочу переходить Рейн или Адидже; я хочу жить в мире, но не потерплю склок»{1367}. Хотя Наполеон не рассчитывал на территориальные приобретения вне Италии и за Рейном, он ожидал, что Франция останется крупнейшей из европейских держав, судьей в международных делах, и был вполне готов напасть на любое государство или несколько государств, искавших «склоки».

В начале лета показалось, что Наполеон сможет наконец взять верх над страной, столь решительно мешавшей осуществлению его планов в Европе. 30 марта адмирал Вильнёв, воспользовавшись тем, что шторм разметал блокировавшие Тулон корабли Нельсона, покинул порт и, пройдя Гибралтар, соединился с вышедшим из Кадиса испанским флотом, а дальше направился к Мартинике, которой достиг 14 мая. Нельсон, поняв, что Вильнёв направляется не в Египет, бросился в погоню и 4 июня достиг Вест-Индии. Начался новый этап плана вторжения. «Нам необходимо всего на шесть часов стать хозяевами моря, – писал Наполеон Декре 9 июня, – и Англия перестанет существовать. Всякий рыбак, всякий ничтожный журналист, всякая женщина, занятая своим туалетом, знает, что невозможно помешать летучему отряду появиться у Булони»{1368}. Английский флот, разумеется, намеревался любой ценой помешать какой бы то ни было эскадре появиться в Булони или в другом порту, пригодном для вторжения. Однако к середине июля, когда Вильнёв пересек Атлантический океан в обратном направлении, рассчитывая деблокировать Брест, Наполеон решил, что долгожданное вторжение может наконец осуществиться. «Благоприятная обстановка может сложиться в любой момент, поэтому грузите все, – приказал он Бертье 20 июля, – чтобы через сутки могла начаться вся экспедиция… Я намерен высадиться в четырех пунктах, один недалеко от другого… Известите четырех маршалов [Нея, Даву, Сульта и Ланна], что нельзя терять ни секунды»{1369}. Он также распорядился, чтобы пришедшие из Италии письма прекратили выдерживать сутки в уксусе: «Если чуме суждено прийти из Италии, она проникнет с путешественниками и перемещениями войск. Это просто надоедает»{1370}.

23 июля, потеряв у мыса Финистерре два корабля в бою с меньшим по численности флотом контр-адмирала Роберта Кальдера (противники сражались в густом тумане), Вильнёв подчинился приказу Наполеона двигаться в Ферроль у Ла-Коруньи, на севере Испании, и лишился критически важного преимущества во времени, выигранного трансатлантическим переходом. На острове Эльба Наполеон критиковал Кальдера за то, что тот на второй день не возобновил бой, позволив Вильнёву ускользнуть. Собеседник-англичанин возразил, что Кальдер стоял с подветренной стороны и, следовательно, атаковать не мог, но Наполеон назвал это «отговоркой, продиктованной национальной гордостью, ведь ночью 23-го адмирал бежал»{1371}. Не увидев разницу между подветренной и наветренной сторонами, Наполеон снова продемонстрировал свое полнейшее невежество в морском деле.

Непрестанно подгоняемый Наполеоном («Европа с напряжением ожидает подготавливаемого великого события»), 10 августа Вильнёв вышел из Ферроля в море с 33 линейными кораблями, рассчитывая в Бресте соединиться с 21 кораблем Гантома, что вкупе со стоявшей в Рошфоре эскадрой контр-адмирала Захари Аллемана составило бы флот не менее чем с 59 линейными кораблями{1372}. Увы, на следующий день Вильнёв, опасаясь, что английский флот его преследует, отправился не на север, к Ла-Маншу, а на юг, в Кадис, встал там 20 августа на стоянку и вскоре был заблокирован примчавшимся из-за океана Нельсоном, который интуитивно его нашел.