.
Июльская монархия присвоила себе «наполеоновскую легенду». Однако она не согласилась с возвращением во Францию изгнанных членов семьи Бонапартов. Когда Жером, бывший король Вестфалии, выступил с петицией против закона о ссылке, Виктор Гюго 14 июня 1847 г. высказался в его поддержку в Палате пэров: «Несомненно, история первых пятнадцати лет этого века - это история, которую сделали вы, генералы, почтенные ветераны, перед которыми я склоняю голову <...> Эта история известна всему миру, и, наверное, даже в самых отдаленных уголках земного шара нет человека, не знавшего бы об этом. Даже в Китае, в пагоде, среди фигур божеств, вы найдете бюст Наполеона!»152
Ирония судьбы: либерал Луи-Филипп создал официальный культ антилиберала Наполеона. И несмотря на то, что французские авторы, от Б. Констана и до Ж. Грюбнера, обвиняют Наполеона в том, что он задержал развитие либерализма во Франции и ее модернизацию, французам по сей день близок не либеральный Луи-Филипп, а антилибе-ральный Наполеон.
Наполеон Бонапарт как художественный образ: формирование «наполеоновской легенды» во французской литературе эпохи романтизма
Итак, по сию пору Наполеон Бонапарт остается наиболее популярным историческим героем. Между тем, по большому счету людей привлекает не реальный исторический персонаж, Наполеон Бонапарт, а его образ, легенда и миф.
Художественная литература оказывает мощное влияние на формирование исторической памяти и исторических представлений. Например, именно романы писателей сформировали классическое видение трагических событий Варфоломеевской ночи; именно по романам Л. Н. Толстого в России судят о Наполеоне и Отечественной войне 1812 г. Эпопея Вальтера Скотта о Наполеоне формировала его образ в массовом сознании англичан. Именно Шатобриан, Мюссе, Бальзак, Стендаль, Гюго, Дюма, Беранже вместе с солдатами Великой Армии стояли у истоков легенды и мифа Наполеона. Некоторые из этих писателей были так или иначе связаны с наполеоновскими войнами. Гюго и Дюма были сыновьями генералов Империи, а отец
Жерара де Нерваля был медиком в Великой армии. Мюссе и Виньи родились в начале века и отразили настроения целого поколения, не участвовавшего в войне, но рожденного в годы войны и жившего в атмосфере побед.
Слова Альфреда де Виньи о поколении французов, детей империи, мечтавших о военной славе, но через войну не прошедших, на мой взгляд, являются квинтэссенцией этого духа: именно из этого поколения вышли писатели и поэты романтического направления, сыгравшие, наряду с ветеранами, ключевую роль в формировании легенды. С 1815 по 1850 гг. личность Наполеона была одной из центральных для представителей всех направлений романтической литературы153.
Французский историк Сильвиан Паже обоснованно ставит вопрос: Наполеон - это исторический персонаж или литературный образ?154 Действительно, со временем граница между исторической фигурой и поэтическим созданием стерлась. От истории к легенде, от легенды к мифу, - такова, по словам С. Паже, трансформация исторического персонажа в мифическую фигуру в двух поколениях французских романтиков155. При этом Наполеон всегда - персонаж амбивалентный, у одного и того же автора, в одном произведении, порой на одной странице.
Как писал французский историк Жан Де-мужен, Наполеон сожалел, что не имел при себе и для себя «великих литераторов и «великой литературы». Однако ближайшее будущее все компенсировало.
В 1817 г. широкий резонанс получили запрещенные позднее апокрифические мемуары Наполеона: «Рукопись, неизвестным путем доставленная со Святой Елены», написанные, по-видимому, Люлленом де Шатовье, женевцем, другом мадам де Сталь. В это же время в Милане начал писать «Жизнь Наполеона» Анри Бейль, известный под литературным псевдонимом Стендаль (1783-1842), однако этот текст был опубликован только после его смерти156. 155156
Стендаль, в отличие от большинства молодых писателей-романтиков, был свидетелем и непосредственным участником наполеоновской эпопеи. Он был зачислен сублейтенантом в драгунский полк. Влиятельные родственники из семейства Дарю выхлопотали для Бейля назначение на север Италии. В 1802 г. он подал в отставку, но спустя три года снова вернулся на службу, на этот раз в качестве интенданта. В должности офицера интендантской службы наполеоновской армии Анри побывал в Италии, Германии, Австрии. В 1812 г. принял участие в русской кампании, побывал в Орше, Смоленске, Вязьме, был свидетелем Бородинского сражения, видел пожар Москвы, хотя собственно боевого опыта у него не было. Все это указал Стендаль в «Заметках о Бейле, составленных им самим», предваряющих «Жизнь Наполеона». Бейль, как пишет Стендаль, «уважал только одного человека: Наполеона»157.
Для Стендаля император - в основе его жизни и работ. Это «самый изумительный по своей даровитости человек, живший со времен Юлия Цезаря, которого он, думается нам, превзошел. Он был скорее создан для того, чтобы стойко и величаво переносить несчастье, нежели для того, чтобы пребывать в благоденствии, не поддаваясь опьянению. [...] обладая некоторыми из тех пороков, которые необходимы завоевателю, он, однако, был не более склонен проливать кровь и быть безучастным к человечеству, нежели Цезари, Александры, Фридрихи, - все те, с кем его поставят рядом и чья слава будет меркнуть с каждым днем»158. И в поражении Наполеон для Стендаля не менее велик: «По величию души и покорности судьбе, которые он проявил в несчастье, лишь немногие равны ему, и никто его в этом не превзошел»159.
В 1823 г., как уже отмечалось, Лас Каз опубликовал «Мемориал Святой Елены», придавший мощнейший импульс «наполеоновской легенде». Книга выдержала четыре издания, выходивших с постоянно вносившимися исправлениями и добавлениями. «Мемориал Св. Елены» стал значительным событием для всего поколения молодых писателей. Целое поколение «сынов века», воспитанных на бюллетенях Великой армии, нашло в «Мемориале» тот отзвук битв, которого их лишила реставрированная монархия Бурбонов.
В разных видах мемуары Наполеона будут фигурировать в работах Мюссе, Гюго, Стендаля, Бальзака, Беранже. Гюго, Ламартин и даже Шатобриан в определенной степени, под его влиянием, станут создавать «золотую легенду».
Во многом под влиянием «Мемориала Святой Елены» происходила эволюция взглядов Виктора Гюго, игравшего существенную роль в конструировании «наполеоновской легенды» на протяжении всего XIX столетия. Характерно, что если отец писателя, как отмечалось выше, был генералом наполеоновской армии, то мать, дочь нантского судовладельца, придерживалась роялистских взглядов и ненавидела Наполеона. Это чувство передалось и сыну. Первый поворот во взглядах Гюго на Наполеона был связан именно со смертью его матери.
В июле 1825 г. Гюго опубликовал поэму «Два острова». Наполеон предстает здесь в образе романтического героя, который был «мечтателем на утре дней когда-то», грезил «на Корсике родимой о власти мировой, о всей непобедимой своей империи под знаменем орла», стал «владыкой полвселенной», но окончилось все крахом, как это бывает с романтическими героями, и Наполеон познал «ничтожество величья своего»:
К победам в юности готовясь, Он прочитал под старость повесть Об унижении в глуши.
Но слава о нем не померкнет, и
К двум островам придут, мне мнится, Пред тенью царственной склониться Все племена грядущих дней160.
Если «Два острова» - это лирическая поэма, то «Ода колонне Вандомской площади» (Вандомской колонне), опубликованная в «Le Journal des Débats» 9 февраля 1827 г., - это уже политический манифест. Она стала ответом на происшествие в австрийском посольстве: четыре французских герцога, пришедшие на прием, не были представлены в соответствии с их титулами, поскольку они были получены по названиям мест, где Наполеон разгромил австрийцев. Гюго воспринял это как оскорбление, нанесенное памяти его отца:
Нет, братья, нет, французы!.. В нас умы не шатки,
Мы воспитались все у лашерной палатки.
Нас обрекли на мир; орлятам не парить;
Но, защищая есть отцов, как часовые, Еще сумеем мы доспехи боевые От оскорблений сохранить!161
Ода получила огромный общественный резонанс, став гимном «несокрушимому трофею», выполненному из металла сотен пушек, захваченных Великой армией у неприятеля. Для поколения французов, родившегося около 1810-го года, ода Гюго стала поэтическим подтверждением их детских впечатлений. Для самого Гюго это стало гигантским шагом влево в его политических воззрениях: публично провозгласив себя сыном наполеоновского полководца, он тем самым размежевался с легитимистами:
И я б теперь молчал? Я, преданный доныне Традициям своим фамильным, как святыне! Кто за победою знамен родных следил!
Ей голос, вторя трубам, полон был отваги! Кому игрушкой был - эфес отцовской шпаги! Кто, быв еще ребенком, уж солдатом был!162
И Гюго так же, как поколение французов, рожденных в годы Империи, живет надеждами на будущие победы:
Вперед, французы! - Нет орла теперь уж с вами, Что поражал надменных вашими громами;
Но с вами - лилии, хоругвь осталась вам
И галльский наш петух, который мир весь будит;