Бывало, города смирял ты без усилья.
Мадрид и Ратисбон, Варшава и Севилья, Неаполь пламенный и Вена пред тобой, О Цезарь! падали. Ты лишь наморщишь брови, И ступит гвардия: при кликах славословий Победой кончен бой!
Гюго вспоминает великие победы и завоевания Наполеона:
Одним сражением, как роковой десницей, Ты повергал во прах столицу за столицей. Шум Иены прогремел, - и гордую главу Склонил Берлин; вели тебя неутомимо
Аркола в Мантую, Маренго - в стены Рима, Бородино - в Москву!
Однако труднее всего оказалось завоевать Париж, и удалось это сделать Наполеону только после смерти:
Завоевать Париж - труднее! град священный Победы требовал великой, несравненной. Блистательная цель усилий крайних, он Тогда лишь уступил, когда венец лавровый Вновь увенчал тебя, как знак победы новой, -В стране, где Смерти трон216.
Чтоб покорить Париж, ты должен был из гроба Завоевать умы, торжествовать над злобой, Европы сделаться и сердцем и душой, И перед миром встать, в своем величьи строгом, Каким-то призраком, почти что полубогом, Иль тенью неземной!217
И завершается поэма настоящим прославлением императора:
О солнце наших дней! Все звезды вихрем света Ты должен был затмить: сиянье Лафайэта И пламя Мирабо! и, разогнав туман,
Из отдаленных стран подняться величаво, Где славу вечную смешал с твоею славой Безмерный океан218.
К проблеме ветеранов войны, «полу-окладных», в это время обратился Проспер Мериме, родившийся в 1803 г. и заставший Империю ребенком. 1 июля 1840 г. в журнале «La Revue des Deux Mondes», a потом отдельным томом была опубликована повесть «Коломба». Главный герой, офицер Орео делла Реббиа, сын полковника, уволенного с половинным окладом и убитого на Корсике, прибыл на остров, где ему предстояло направить свою энергию в русло кровной мести. «Меня отставили с половинным жалованьем за то, должно быть, что я был под Ватерлоо и что я земляк Наполеона. Я возвращаюсь домой без надежд, без денег, как говорит песня»219. Он был под Ватерлоо, несмотря на свою молодость; это была его единственная кампания, ведь в последний призыв Наполеон набирал 15-летних.
Юная англичанка, мисс Лидия, дочь английского военного, прибывшая с отцом на остров как туристка, первым делом посетила дом Бонапарта (ведь для англичан Наполеон - враг предпочитаемый: он был великий и они его победили), побывала в комнате, где он родился, и даже «более или менее безгрешными средствами» достала себе клочок от обоев из этой комнаты220.
В 1839-1846 гг. Стендаль пишет «Парм-скую обитель». Наполеон - преемник Цезаря и Александра: «15 мая 1796 года генерал Бонапарт вступил в Милан во главе молодой армии, которая прошла мост у Лоди, показав всему миру, что спустя много столетий у Цезаря и Александра появился преемник». «Чудеса отваги и гениальности, которым Италия стала свидетельницей, в несколько месяцев пробудили от сна весь ее народ; еще за неделю до вступления французской армии жители Милана видели в ней лишь орду разбойников, привыкших убегать от войск его императорского и королевского величества, - так по крайней мере внушала им трижды в неделю миланская газетка, выходившая на листке дрянной желтой бумаги величиною с ладонь»221.
Акция Луи-Филиппа по перезахоронению останков Наполеона не способствовала его популярности; более того, сравнения с императором были явно не в его пользу. Как мы помним, начало Реставрации было ознаменовано появлением работы Шатобриана, создателя «черной легенды». Он же подвел итоги Июльской монархии, но теперь уже создав «золотую легенду». Луи-Филипп потерял власть в результате Февральской революции 1848 г., а Шатобриан умер 4 июля того же года. Согласно его воле, «Замогильные записки», к работе над которыми он приступил еще в начале 1810-х гг. и которые приобрели свои очертания в 1830-е гг., подлежали публикации после его смерти. Если в работе «Бонапарт и Бурбоны» мы видим жесткую критику «ошибок глупца» и «преступника», то в «Замогильных записках» - уже восхваление нового Александра. Теперь уже перед нами активный создатель и популяризатор «золотой легенды». Он не то, чтобы забыл о том, что писал о Наполеоне раньше. Теперь он его оправдывает, точнее, объясняет, почему ему многое прощается. И не только им, Шатобрианом, но нацией как таковой. По словам писателя, французы старались не вспоминать, что Франция в итоге потерпела сокрушительное поражение, и помнили лишь о былых победах: «Дабы не признавать, что по вине Бонапарта территория Франции и ее могущество уменьшилось, нынешняя молодежь утверждает, что, если силы наши его стараниями ослабли, слава лишь окрепла. «Разве молва о нас не гремит во всех уголках земли, - говорят они, - разве неправда, что на всех широтах французов и боятся, и на них равняются, перед ними заискивают?»222
Все годы революционного и наполеоновского лихолетья, все неисчислимые жертвы были компенсированы в глазах французов славой, которой их покрыл Наполеон. Спустя более чем столетие об этом же скажет генерал де Голль в беседе с Андре Маль-ро: «Он оставил Францию меньшей, чем он ее нашел, это так... Но это как с Версалем: его надо было создавать. Нельзя торговать величием»223.
Кроме того, для молодого поколения французов Наполеон являлся примером self mode mon, человека, который сам себя сделал. Шатобриан писал: «...чудесные победы наполеоновской армии покорили воображение молодежи, научив ее преклонению перед грубой силой. Неслыханный успех Бонапарта вселил в каждого дерзкого честолюбца надежду подняться до тех же высот»224.
Как и другие писатели-романтики, Шатобриан отмечал, что немало способствовал популярности императора и печальный финал его жизни. По его словам, «чем больше узнавали французы о муках, которые Наполеон претерпел на Святой Елене, тем больше смягчались их сердца; воспоминания о тиране постепенно изглаживались из нашей памяти, уступая место образу полководца, сначала побеждавшего наших врагов, а затем, когда они, впрочем по его вине, ступили на нашу землю, защищавшего нас от них; мы воображаем, что, будь он жив сегодня, он избавил бы нас от теперешнего позора: невзгоды возвратили его известность, несчастья умножили его славу»225.
* * *
Несмотря на то что популярность имени Наполеона и «наполеоновская легенда» не означали популярности бонапартизма как политического течения, в 1848 г. легенда и имя Наполеона были использованы бонапартистами, чтобы избрать своего кандидата, Луи-Наполеона, президентом Республики. 2 декабря 1851 г. племянник Наполеона совершил государственный переворот, а ровно год спустя в результате плебисцита во Франции была восстановлена империя.
Именно в годы Второй империи создает свою апологию Наполеона Виктор Гюго. В 1852 г. Луи-Наполеон, заклейменный писателем «Наполеоном малым», отправил Гюго в ссылку. В Великобритании, на острове Джерси, он начинает писать «Отверженных».
В 1861 г. Гюго отправился на поле Ватерлоо, посетил все места, связанные с битвой226. В «Отверженных», появившихся в 1862 г., в конце знаменитой главы, посвященной Ватерлоо, Гюго подвел итог наполеоновской эпопеи: «Его личность сама по себе значила больше, чем все человечество в целом». Однако «избыток жизненной силы человечества, сосредоточенной в одной голове, целый мир, представленный в конечном счете мозгом одного человека, стали бы губительны для цивилизации, если бы такое положение продолжалось»227. Поэтому «победа Бонапарта при Ватерлоо уже не входила в расчеты XIX века. Готовился другой ряд событий, где Наполеону не было места»228.
Гюго обращает внимание на огромные жертвы, принесенные Наполеоном на алтарь своей славы, поэтому поражение при Ватерлоо для него закономерно: «Дымящаяся кровь, переполненные кладбища, материнские слезы - все это грозные обвинители. Когда мир страждет от чрезмерного бремени, мрак испускает таинственные стенания и бездна им внемлет. На императора вознеслась жалоба небесам, и падение его было предрешено». Наполеон, по словам Гюго, «мешал богу», а «чрезмерный вес его в судьбе народов нарушал общее равновесие»229.
Наполеон, по мнению Гюго, «и возвысил и унизил человека»230. Он превратил народ в «пушечное мясо, влюбленное в своего канонира». При этом, как и многие другие, Гюго подчеркивал, что солдаты отказывались верить в его смерть: «Где он? Что он делает? "Наполеон умер”, - сказал один прохожий инвалиду, участнику Маренго и Ватерлоо. "Это он - да умер? - воскликнул солдат. -Много вы знаете!” Народное воображение обожествляло этого поверженного во прах героя»231.
Как и Шатобриан, и Стендаль, Гюго любит своего героя в его поражении, прославляя трагического героя, вспоминая Александра Великого, Юлия Цезаря и Ганнибала, которые тоже познали трагический финал232. «Поражение возвеличило пораженного. Бонапарт в падении казался выше Наполеона в славе»