233. Торжествовавшим же победу он внушал страх: «Англия приказала сторожить Бонапарта Гудсону Лоу. Франция поручила следить за ним Моншеню. Его спокойно скрещенные на груди руки внушали тревогу тронам. Александр прозвал его: "моя бессонница”. Страх внушало им то, что было в нем от революции. [...] Королям не любо было и царствовать, когда на горизонте маячила скала св. Елены»234.
Сама же битва при Ватерлоо, убежден писатель, изменила облик вселенной. «Ватерлоо - это стержень, на котором держится XIX век. Исчезновение великого человека было необходимо для великого столетия»235. При этом Гюго очень точно описал послевоенную психологическую ситуацию: «Фон Европы после Ватерлоо стал мрачен. С исчезновением Наполеона долгое время ощущалась огромная, зияющая пустота»236. Наполеон стал кумиром молодежи. Однако, отмечает писатель, «странное явление - увлекались одновременно и будущим - Свободой, и прошедшим - Наполеоном»237.
Как показала история, имя Наполеона Бонапарта и в дальнейшем не утратило своего магнетизма. И уже не столь важно, идет ли речь о реальном историческом персонаже или мифе, образе, созданном писателями и поэтами-романтиками. Как писал Шатобриан, «мир принадлежит Бонапарту; то, чего не успел захватить сам деспот, покорила его слава; при жизни он выпустил мир из рук, но после смерти вновь завладел им. Говорите, что хотите - никто не станет вас слушать. [...] Ныне Бонапарт уже не реальное лицо, но персонаж легенды, плод поэтических выдумок, солдатских преданий и народных сказок; это Карл Великий и Александр, какими изображали их средневековые эпопеи. Этот фантастический герой затмит всех прочих и пребудет единственно реальным» 238. Эти слова, написанные почти двести лет назад, вполне применимы и к дню сегодняшнему. Граница между Наполеоном Бонапартом, реальной исторической фигурой, и художественным образом стерлась, но его имя продолжает будоражить умы...
Глава 3
Наполеон в политической культуре Франции: от Луи-Наполеона до Эммануэля Макрона
Наполеон в исторической памяти: между Второй и Пятой республиками
Как уже отмечалось, в очередной раз «наполеоновская легенда» сработала уже после революции 1848 г. Луи-Наполеон вновь воспользовался ситуацией, и на этот раз ему сопутствовала удача. Революция освободила из тюрем политических заключенных, в том числе и сторонников Бонапарта, сразу же развернувших широкую кампанию в пользу своего лидера, обеспечив ему на майских выборах 1848 г. избрание в Учредительное собрание сразу от четырех департаментов. Уже через два месяца его кандидатура была выдвинута на пост президента республики, и на выборах 10 декабря 1848 г. он получил более 74 % голосов, оставив далеко позади всех других претендентов.
Бонапартисты умело использовали ностальгические настроения крестьянства в предвыборной кампании своего вождя. Дельфина де Жирарден писала в 1836 г., еще после первой попытки Луи-Наполеона захватить власть: «Сын героя (под героем имеет в виду Наполеона. - H. Т) может ему наследовать, ибо на него переходит часть отцовской славы, однако до племянников лучи этой славы не досягают. Герцога Рейхштадт-ского законным наследником престола делало не право, а власть воспоминаний. Увы, власть эта умерла вместе с ним, и родственникам ее не воскресить»239. Оказалось, эта власть воспоминаний вовсе не умерла. 2 декабря 1852 г. принц-президент Луи-Наполеон был провозглашен императором французов под именем Наполеона III.
Культ Наполеона в годы Второй империи приобретает вычурные формы. Самый яркий пример - это картина «Апофеоз Наполеона I», написанная Жаном Огюстом Домиником Энгром в 1853 г. для потолка императорского салона в парижской Ратуше. Картина погибла в мае 1871 г. во время пожара в здании. В 1854 г. Наполеон инициировал публикацию переписки своего дяди, исключив документы, которые могли спровоцировать полемику.
В конце 1840-х - начале 1850-х ветераны еще были среди самых активных сторонников «наполеоновской легенды». Их культура не ограничивалась частной сферой: во время выборов 1848 г., многие кандидаты вписывали в свои программы заслуги своих отцов в наполеоновских кампаниях240. Хотя далеко не все ветераны были бонапартистами, большинство из них не являлись противниками Второй империи. В 1857 г. Наполеон III их отблагодарил, выпустив медаль Святой Елены. Она полагалась всем ветеранам войн Революции и Империи, сражавшимся под французскими знаменами между 1792 и 1815 гг., не важно, были ли они французами или иностранцами. Эта бронзовая медаль должна была носиться в бутоньерке с зеленой и красной лентами. В 1857 г. за медалью пришло 390 тыс. человек - весьма большая цифра, объясняемая юностью солдат в конце Империи241.
Как и при Июльской монархии, память о Наполеоне соотносилась с запросами дня. В 1869 г. Наполеон III, опасаясь, как бы слишком грандиозное празднование столетнего юбилея со дня рождения его дяди не затмило его собственную звезду, устроил весьма скромные торжества. Еще одной причиной того, что празднование прошло без ожидаемой помпы, была либерализация политики Наполеона III. В целом, по словам К. Модюи, политический опыт Второй империи, «цезаризм под прикрытием бонапартизма», ограничивал Наполеона легендой242.
С установлением Третьей республики в 1875 г. память о Наполеоне приобретает иной характер. Республика апеллировала к «народному императору» для подъема национального духа и возрождения воспоминаний о национальной славе после поражения во франко-германской войне 1870-1871 гг.243Молодые французы должны стать солдатами реванша. Реваншистский дух 1870-х гг. дал новый импульс культу Наполеона, даже если бонапартистской пропаганде не удалось смыть пятно поражения Наполеона III при Седане, как это было сделано в случае с Ватерлоо.
Как и предыдущие режимы, Республика приспосабливала к своим задачам легендарные страницы императорской эпопеи и использовала образ Наполеона в качестве «архетипа спасителя», говоря словами Жана Тюлара244. Наполеон - национальный герой. Он восстановил порядок после революционного хаоса; администратор и сторонник сильной власти, он создал учреждения, используемые на протяжении всего XIX века. Он воплощает величие Франции и поэтому универсален. В 1900 г. Эдмон Ростан (1868-1918) своей драмой «Орленок», императорской сагой в шести действиях, получившей широкое признание критики, придал новый импульс легенде.
Что касается ветеранов, то в 1901 г. один французский журналист отправился в Варшаву, где в возрасте 106 лет жил последний участник Наполеоновских войн, Венсан Маркевич. Он действовал в наполеоновских кампаниях с 1811 г., был в России, участвовал в Бородинском сражении, Лейпцигской битве, был награжден Орденом Почетного легиона, состоял в свите Наполеона на Святой Елене, а после его смерти вернулся в Европу, служил в русской армии в Царстве Польском в 1820-е, потом десять лет обитал во Франции, где участвовал в бонапартистских заговорах. Затем была Венгрия, Османская империя и армия Джузеппе Гарибальди. По словам С. Хазарисингха, было весьма символично то, что последний живой свидетель и участник императорской военной эпопеи был поляком. Это, по мнению историка, является доказательством не только универсализма «наполеоновской легенды», но и свидетельством идеологической трансформации Европы после 1815 г., а именно распространения идей свободы и национального освобождения на весь континент245.
Легенда затихла к концу века вместе со смертью последних ветеранов. Но с этого момента память о Наполеоне была инкорпорирована в политическую культуру Франции, и республиканцы не могли ее не использовать246. Начиная с Адольфа Тьера свидетельства современников уступают место работам историков, хотя императорская мифология затрудняет объективное изучение Наполеона. Университет очень осторожно приобщается к этой проблематике посредством работы Альфонса Олара «Наполеон I и университетская монополия: происхождение и функционирование императорского Университета»247. В целом, в историографии Империи еще доминирует жанр биографии.
Как и прежде, Третья республика организовывала официальные памятные мероприятия, адаптируя наследие Наполеона к потребностям дня. Однако, по словам С. Хазарисингха, в 1904 г., в год столетнего юбилея Империи, республика, возглавляемая радикал-социалистами, предпочла прославлению памяти Наполеона «сердечное согласие» с Великобританией. Однако она изменила свой взгляд на него после окончания Первой мировой войны, в ходе празднования столетнего юбилея со дня смерти Бонапарта, черпая в наполеоновской эре воспоминания для освящения героических жертв французов во время войны248. В 1921 г. была выпущена медаль по поводу столетия смерти императора, однако в последующие годы медали не выпускались; мода на них возродилась только в 1950-е гг.249