Однако за десять лет король укрепил свой трон и 1 мая 1840 г., в день национального праздника Июльской монархии - Дня святого Филиппа, принимая в Тюильри своих министров, обратился к главе правительства: «Г-н Тьер, я желаю вам сделать праздничный подарок. Вы хотели привезти во Францию останки Наполеона. Я согласен.
Переговорите по этому поводу с британским правительством...»75
Для главы правительства Адольфа Тьера, восторженного поклонника Наполеона, возвращение останков императора во Францию являлось одновременно и политической, и литературной акцией. Как историк, этим шагом он реабилитировал революцию, поскольку считал, что ее наивысшим воплощением стало именно правление Наполеона. Как политик он рассчитывал, что сможет обернуть в свою пользу национальное честолюбие, повысив тем самым свой собственный политический рейтинг. Вот что о Тьере писал Шатобриан: «Господин Тьер может возомнить себя Бонапартом, может думать, что его перочинный ножик не что иное, как продолжение наполеоновской шпаги, может убедить себя, что он великий генерал, может мечтать о завоевании Европы по той причине, что заделался ее летописцем и весьма неосмотрительно возвратил на родину прах Наполеона»76. Действительно, вторая попытка Луи-Наполеона захватить власть показала, что Тьер играл с огнем.
Тьер пошел на этот шаг скорее из убеждения, нежели из расчета. Для него Наполеон был героем века, он окончил Революцию, заложил прочный фундамент нового порядка. Его политика ассоциировалась с выражением народных чаяний. Образ Наполеона со временем приобрел новые черты; забыли, как дорого его правление обошлось Франции; не хотели вспоминать, что большинство французов свободно вздохнули, узнав о его отречении. Шатобриан писал: «Триумф нашего сюзерена стоил нам каких-нибудь две или три сотни тысяч человек в год; мы заплатили за него тремя миллионами наших солдат, не больше; сограждане наши отдали ему всего-навсего пятнадцать лет, прожитых в страданиях и неволе, - кому есть дело до подобных пустяков? Ведь поколения, пришедшие после, осеняет блеск славы! А те, кто погиб -что ж! Тем хуже для них! Бедствия, пережитые при республике, послужили спасению Франции, несчастья, перенесенные нами при Империи, принесли пользу несравненно большую - благодаря им Бонапарт стал богом, и этого довольно»77. Даже в Марселе, городе, серьезно пострадавшем от войны и континентальной блокады, поэт, близкий к народу, Виктор Желю, славил в августе 1839 г. перед старыми солдатами «великого императора»78.
Виктор Гюго больше, чем кто-либо другой благоприятствовал возвращению останков: «Сир, Вы возвращаетесь в свою столицу». Накануне великого дня он отправил Тьеру поэму «Возвращение останков» и письмо: «Настоящая поэма - это та, которую вы только что сотворили, это восхитительная поэма в действии, которая в этот час возбуждает весь Париж, и которая завтра промарширует на глазах у всех от Триумфальной Арки до Инвалидов. Моя поэма - это только одна из тысяч деталей вашей, дополнение, может быть, полезное... Позвольте мне, однако, вам ее подарить как человеку, которого я уважаю и люблю»79.
7 мая 1840 г. Франсуа Гизо, посол Франции в Великобритании, получил распоряжение Тьера начать переговоры с главой внешнеполитического ведомства лордом Г. Дж. Пальмерстоном. В тот же день Гизо встретился с английским министром и получил его согласие. «Вот истинно французская просьба, - написал Пальмерстон брату, дав понять, сколь опрометчивым считал он этот шаг французского правительства. - Но с нашей стороны было бы нелепо отвечать отказом. Поэтому мы решили дать свое согласие как можно скорее и охотнее»80.
В официальной депеше лорду Гренвилу, английскому послу в Париже, Пальмерстон, намекая на национальную вражду между английским и французским народами, отмечал: «Правительство Ее Величества надеется, что если подобные чувства существуют до сих пор, они будут погребены в могиле, в которую будут опущены останки Наполеона»81.
Почему Пальмерстон так легко уступил французской просьбе? Вероятно, он надеялся отстоять свою позицию в более важном Восточном вопросе, для урегулирования которого Гизо и был направлен в Лондон. «Просьба, - писал Шатобриан, - была выполнена. Какая важность Англии от старых костей?»82К тому же Пальмерстон полагал, что перезахоронение праха Наполеона только ослабит Луи-Филиппа, дестабилизировав внутреннюю ситуацию в стране и создав немалые затруднения для правительства. По мнению Ж. Пуасона, Пальмерстон уступил, напротив, опасаясь роста во Франции реваншистских настроений. По словам историка, со времен Булонского лагеря Лондон жил в состоянии постоянной тревоги увидеть высадку французов на британский берег, то есть в состоянии страха перед нашествием. Новость быстро распространилась по лондонским салонам и достигла ушей Луи-Наполеона, который будто бы заявил: «Надо возвращать не прах, а идеи Наполеона!»83 Однако англичане дали согласие с рядом оговорок. В частности, Лондон настаивал на том, чтобы церемония на Святой Елене была как можно менее пафосной и чтобы в ходе ее не упоминали об «узнике генерале Бонапарте». Тьер в ответ просил англичан оставаться молчаливыми и бесстрастными свидетелями. И, конечно, в церемонии не должны были участвовать родственники Наполеона. Кроме того, Тьер заявил, что гроб обязательно должен быть вскрыт, чтобы не было разговоров о подмене тела, и во время процесса эксгумации должен быть упомянут императорский титул. 10 мая стороны подписали соглашение, и английский генерал Миддлемор, губернатор
Святой Елены, получил точные инструкции относительно предстоявшей процедуры84.
10 мая Гизо сообщал своей близкой подруге княгине Дарье Христофоровне Ливен об успехе своей миссии: «Я провел за три дня переговоры по одному делу, которое наделает немало шума. С лордом Пальмерстоном приятно иметь дело, когда он одного мнения с вами. Он ведет его быстро и без фокусов»85.12 мая 1840 г. английское правительство согласилось возвратить Франции останки Наполеона I.
12 мая министр внутренних дел Шарль Ремюза выступил в Палате депутатов с ходатайством о предоставлении одного миллиона франков для транспортировки останков Наполеона со Святой Елены, назвав императора «легитимным государем»86. Свою речь он закончил словами: «Монархия 1830 года является единственной легитимной наследницей всех государей, которыми гордится Франция. Эта монархия, объединившая все постреволюционные силы и сумевшая примириться с наследием Революции, воздвигла статую (Вандомскую колонну - H. Т.) и свободно чтит память народного героя. Есть одна вещь, которая не боится сравнения со славой - это свобода!»87 Что означало подобное заявление? Заинтригованный король спросил у Ремюза об этом после заседания, однако тот ответил, что он и сам толком не понял, зачем это сказал, но отметил, что его слова произвели большой эффект.
Обсуждение вопроса о предоставлении кредита вызвало оживленную дискуссию в Палате депутатов. Наиболее ярко доводы оппозиции были сформулированы видным политиком и поэтом Альфонсом Ламартином. Выступая в Палате 26 мая, он заявил: «Хоть я и являюсь почитателем этого великого человека, я не готов все забыть и не думать о последствиях. Я не являюсь заложником этой памяти. Надо мной не властна эта наполеоновская религия, этот культ силы, который уже начал замещать в душе нации истинную религию - религию свободы. Я не думаю, что бесконечное обожествление войны есть хорошая затея, как будто бы мир, это истинное счастье и слава, может быть постыдным для наций... Мы, всерьез воспринимающие свободу, должны быть умеренными в своих проявлениях восторга. Не следуйте слепо за народным мнением; народ всегда симпатизирует тому, кто его ослепляет своим блеском, нежели того, кто ему служит. Мы не должны собственными руками разрушать и ослаблять нашу новую представительную монархию, основанную на идеях разума и миролюбия. Иначе эта монархия потеряет всякое уважение в глазах народа»88. В заключении своей продолжительной речи Ламартин подчеркнул, что акция по возвращению останков Наполеона не должна спровоцировать во Франции «ни войну, ни тиранию... ни новых претендентов (на престол. - H. Т.), ни даже имитаторов»89.
Употребив слово «имитаторы», Ламартин пустил «парфянскую стрелу» в адрес Тьера. Дело в том, что перед началом заседания в кулуарах ходило выражение Ламартина: «прах Наполеона не остыл, из него раздувают искры». Тьер попытался отговорить Ламартина принимать участие в обсуждении, опасаясь его воспламеняющих слов. «Нет, - ответил ему Ламартин, - надо обескуражить имитаторов Наполеона. - О! Но кто сегодня может мечтать о том, чтобы его имитировать? - Вы правы, я хотел сказать пародистов Наполеона». Слово облетело Париж, выставляя в невыгодном свете Тьера90.
В Палате депутатов была создана комиссия во главе с маршалом Бертраном Клозе-лем, предложившим удвоить бюджет. Однако ему отказали и утвердили прежнюю сумму в размере 1 млн франков. 5 июня Луи-Филипп подписал этот закон